Когда забудешь, позвони

— Спасибо, — остановил ее Глебов, — не стоит беспокоиться. Я не женат.

Васса вспомнила красивую пару, гордо входившую в ресторан, и промолчала, стараясь не выдать никаких эмоций. А то, что они заходили ходуном при этой равнодушной фразе, удивило ее очень. Но озадачиваться да препарировать свою реакцию можно и после. А сейчас пора, наконец, знакомить москвича с Парижем.

— Что ж, — она вытащила ключ зажигания и лихо (?) закинула его в сумку, — пойдем топтать пятками французскую землю?

— Пойдем! — весело согласился покладистый гость.

Пятки они оттоптали добросовестно. Оглядели со всех сторон Лувр, прогулялись по саду Тюильри, посмаковали на скамье мороженое, вышли на набережную Лувра, прошлись пешком до площади Конкорд и прокатились на колесе обозрения, откуда полюбовались сверкающим огнями Парижем. А когда вернулись к машине, усталости как не бывало.

— Куда теперь? — весело поинтересовался экскурсант, позабыв о долге перед бумагами, которые требовали себя обмозговать.

Но напоминать об этом не стоило. Зачем? Никто никого не просил быть памяткой, а выше носа плевать — себя заплевать. Непонятное напряжение, возникшее при встрече, исчезло, и старые знакомые с удовольствием обсуждали самые разные темы — от политики в Москве до погоды в Париже. Слушая Глебова, Васса удивлялась: где же прежде были ее глаза и уши? Ну, ушам, положим, раньше работы не было, но глаза-то видели, куда же они смотрели! Тут услужливая память попыталась кое-что подсунуть для размышлений, но «забывчивая» живо ее заткнула, пообещав разобраться со всеми воспоминаниями на досуге. А сейчас просто хотелось, чтобы этот вечер минуты заменил часами, и часы перестали скакать безумцами от цифры к цифре, а угомонились да повели себя чинно, неспешно переползая через четкие деления. Она бросила взгляд на правое запястье. Угол между стрелками составил градусов пятнадцать, не больше, и его короткая линия с намеком уткнулась в восьмерку.

— Вот теперь у нас действительно полчаса. Как раз на чашку кофе. — Ответа Васса не услышала, а поворачивать голову вправо не стала.

Она вырулила на Елисейские Поля, залитые веселыми огнями, и покатила к Триумфальной арке. Там, неподалеку от площади Этуаль, неприкаянная парижанка присмотрела маленькое уютное кафе, куда повадилась захаживать последнее время. Сейчас они выпьют по чашке кофе, мило побеседуют. В лучшем случае вспомнят что-нибудь из давней жизни, в худшем — перемоют косточки погоде. А через двадцать минут она попросит счет и отвезет гостя в гостиницу. В девять мадам де Гордэ должна быть дома — пить другую чашку кофе, с другим человеком. Который незнамо как и так некстати оказался ее мужем. Внезапным, ошибочным и, похоже, временным.

Она даже не успела понять, что случилось. Просто из боковой улочки что-то вылетело с грохотом, обдало бензиновой вонью, проскрипело по правой дверце. Все произошло молниеносно: захват руля пассажиром, резкий визг тормозов и страшный удар впереди.

Синий «Форд» принял на себя мотоцикл, который, по всем статьям, должен был протаранить «Рено». Тут же раздался еще удар, но уже сзади, ее отбросило от руля, в который намертво вцепились чужие руки. Воздух наполнился криками, шумом, автомобильными гудками. Словно из-под земли выросла парочка ажанов и засуетилась впереди, на тротуаре застыли остолбеневшие от ужаса и любопытства зеваки.

— Я начинаю верить в Бога, — улыбнулся побелевшими губами Глебов.

Васса промолчала, с трудом приходя в себя. Она тупо уставилась на руль, где сцепились четыре руки, не в силах разжать мертвую хватку.

— Извините, — пробормотал Борис, отрываясь от ее сведенных судорогой пальцев, — я не хотел причинить вам боль.

— Боль ощущают живые, — возразила она, — это гораздо лучше, чем не чувствовать ничего. — И добавила, по-прежнему держась за эту чертову загогулину: — Спасибо! Вы второй раз спасли мне жизнь.

— Нам, — тихо поправил ее Глебов. — И это вселяет надежду, что лучшее впереди. Как говорят, спасение не приходит напрасно, у него всегда своя цель.

Две пары серых глаз пересеклись в полуметре друг от друга. По спине побежали мурашки, и почему-то захотелось вдруг оказаться далеко от этого места и от всех мест, вместе взятых. От других людей, богатых витрин, чужой речи, никчемных дней и пустых ночей. От всего, чем не живется — проживается. Захотелось почувствовать себя оплетенной этими сильными умелыми руками и, лениво закрыв глаза, позабыть о всех глупостях, сделанных до этой минуты. Так, наверное, чувствует себя заново рожденный, понимая, что прежняя жизнь была только преддверием будущей.

— Могу я попросить ваши документы, мадам?

— Да, конечно, — пробормотала Васса, открывая сумку.

Молодой полицейский с серьезным лицом принялся изучать права в тисненой кожаной обложке. Впереди завыла сирена, из машины с красным крестом выскочили санитары и побежали с носилками к тому, что раньше было «Фордом» и мотоциклом.

— Кто-нибудь погиб? — спросила она, боясь услышать «да».

— Двое, — лаконично ответил полицейский, возвращая права. — Прошу пока оставаться на месте, мадам, — предупредил он и направился к следующей машине. Но через минуту вернулся и доложил: — У вашего «Рено», мадам, разбита левая задняя фара и поврежден бампер.

Она молча кивнула в ответ, даже не пытаясь подняться с места. Все остальное время, пока полицейские выполняли свою работу — расчищали, расспрашивали, записывали, Васса и Глебов не проронили между собой ни слова. Слова плескались в горле, рвались с языка, и их было так много, что лучше молчать. По боковому стеклу постучал все тот же полицейский. Она нажала кнопку со стрелкой вниз.

— Да?

— Вы можете ехать, мадам.

— Спасибо! — ответила Васса и включила зажигание. Заводила не машину — себя и заведенным механизмом направилась вперед, приняв твердое решение, изменить которое теперь не могла никакая сила в мире. — Где вы остановились?

— Отель «Майот», — коротко ответил Глебов. — Это, кажется, недалеко от Триумфальной арки.

Она не видела ничего. Ни высокого серого здания, куда вошли, ни пожилого розовощекого портье, с понимающей улыбкой выдавшего ключ, ни оживленных туристов, ни своего отражения в зеркале лифта — ничего, кроме двух пар ног, шагающих рядом.

И, только переступив порог, поняла, что сморозила глупость, позабыв спросить, какой номер он снимает: одноместный или двухместный. Впрочем, сейчас даже это не имело уже никакого значения…

В квартире было тихо и спокойно. Нигде не горел свет, никто не томился ожиданием и не волновался о пропащей. Оно и понятно: море по рыбе не тужит.

А утром, за завтраком, намазывая тост джемом, Ив невозмутимо заметил:

— Ты напрасно вчера отослала Симону. Мне пришлось самому искать в холодильнике продукты, поскольку в девять тебя дома не было.

— Нашел?

— Да, но в будущем прошу таких ошибок не повторять. Это дискомфортно. — Он закончил обрабатывать подсушенный хлеб, с удивлением его осмотрел и положил на тарелку. Потом снова взял, задумчиво уставился на вишневую мякоть в сиропе, повертел в руке, не зная, что с этим делать, и решительно вернул фарфоровому донышку, словно отказывался от аппетитного кусочка навсегда. Тут вдруг проснулся Ванечка, выглянул из наглухо застегнутого Ива и робко спросил: — Тебе нравится господин Глебов?

— Да.

— Вас что-то связывает?

— Да. И когда ты увидишь у дома мою машину, боюсь, тебе придется присоединиться к этой связке.

— О чем ты говоришь, дорогая? — В голосе зазвучала надежда, и Вассе показалось, что проницательный, расчетливый финансист очень хочет обмануться.

— Вчера вечером мы попали в аварию. Погибли два человека. Мы уцелели чудом, благодаря реакции и опыту господина Глебова. Фактически ему я обязана своим спасением.

— Прекрасно! — нелепо обрадовался Ив. — То есть происшедшее, конечно, ужасно. Но ты жива, а это очень хорошо.

— Тебе придется потратиться на ремонт.

— Пустяки! Я пришлю водителя, он отгонит машину в сервис. Не беспокойся, дорогая, — и с удовольствием надкусил отвергнутый прежде тост.