Страница 30 из 57
Французам представилось любопытное зрелище двух разновидностей русских, которые одновременно жили в Париже, но демонстративно игнорировали друг друга. Русский князь не потеснил английского лорда, однако создал ему серьезную конкуренцию и на скачках, и у дам полусвета, и в уважении хозяев гостиниц. Его образ преобладал во Франции вплоть до 1917 г.: часто и в самой России не воспринимали ничего иного, кроме этого карикатурного типажа, а другие слои русского общества были известны у нас лишь по изредка заезжавшим путешественникам. Поражала свобода манер, заносчивость и показная роскошь этих аристократов, столь не похожих на наших, хотя они изо всех сил тянулись усвоить себе парижский тон, что удавалось им значительно легче, чем другим иностранцам, попадавшим во французское общество при Луи Филиппе. Но мало-помалу стало проясняться, под каким пристальным наблюдением своего правительства находятся эти русские даже за пределами отечества при всей их показной независимости. С одной стороны, политические эмигранты разоблачили такого полицейского агента, как Яков Толстой, с другой — неуклюжие и топорные опровержения книги де Кюстина дискредитировали не менее известного Николая Греча. Подозрения заходили еще дальше: русских обвиняли даже в промышленном и коммерческом шпионаже. Однако некоторые дома оставались вне подозрений. Не только русских дам принимали в высшем свете, но и сами они открывали салоны, куда стекались государственные деятели, писатели, артисты, аристократы и даже духовные лица2. Правда, во многих случаях эти женщины по чисто личным причинам порвали со своей страной. Например, переход в католичество стоил им императорской опалы.
Таким образом, не выезжая за границу, французы могли составить некоторое мнение о русских. Поскольку общественное устройство России не претерпело до 1917 г. никаких кардинальных изменений3, в их представлении можно выделить два постоянных и основных типа: политический эмигрант, сначала нигилист, потом анархист и, наконец, большевик, чему незабвенным примером служит Бакунин; второй тип — это русский аристократ, для которого Россия источник доходов, а Париж — то место, где эти доходы приятнее всего тратить.
К счастью, такое упрощенное и банальное представление было далеко не единственным. Ездившие в Россию привозили оттуда более разнообразные, хотя и противоречивые представления. Если говорить о путешественниках-«интеллектуалах», оставивших описания увиденного, то обычно их взгляд на Россию оказывается довольно ограниченным, для чего было несколько причин. Лишь совсем немногие знали русский язык, некоторые прожили там всего несколько недель или месяцев и, наконец, большинство видели всего два—три больших города, где встречались только с аристократией. Учитывая все эти недостатки, становится ясно, что большая часть свидетельств благоприятна для страны в целом — туда ездили люди, уже заранее расположенные в пользу ее порядков. В частности, Гакстга- узен и Ле Пле4, единственные доставившие тогда точные сведения о сельском мире, заметно идеализировали картину жизни и предлагали ее Западу как пример патриархальности, где, по их мнению, личность ограждена от деморализации и обнищания, которые грозят Европе будущими катастрофами. Хотя и в небольшом числе, но эти путешественники-ученые оказали устойчивое влияние вплоть до трудов Мэкензи Уоллеса и Леруа-Болье5.
Самая распространенная разновидность среди путешественников — это, конечно, туристы. Для них более характерна своя манера видеть, независимо от социальной принадлежности. Например, Бальзак, привлеченный перспективой жизни в помещичьем доме на Украине и будущим супружеским счастьем, подходит под категорию туристов, благодаря ею «Письму из Киева»6, сравнимым по своей поверхностности и красивости с повествованиями Мармье, виконта д'Арлинкура или Сен-Жю- льена7. Другие едут в Россию за успехом, которого они не смогли достичь во Франции. В этом случае все происходит так, словно либеральная и католическая пропаганда против николаевской России, несмотря на ее бурный и настойчивый характер, все- таки не повлияла на общественное мнение во Франции. В глазах этих французов Россия сохраняла привлекательность новой страны, хотя и грубой, но гостеприимной, где вопреки ее политической системе больше ценятся достоинства личности, чем в нашем буржуазном обществе, разделенном непроницаемыми перегородками. По всей видимости, художники и писатели встречали у русской аристократии больше открытости и понимания по сравнению с Францией эпохи Луи Филиппа. Жизнь в этом рафинированном обществе, основанном экономически на крепостном праве по своей привлекательности была в какой-то мере похожа на тогдашнюю жизнь в южных штатах Америки.
Конечно, некоторые путешественники возвращались из России с не столь радужными впечатлениями. Если легитимисты закрывали глаза на положение всех других классов, кроме аристократии, и восхищались политической эффективностью режима, то либералы a priori считали неприемлемой такую систему, где слепое поклонение монарху заменяло политическую жизнь. И еще один примечательный факт: наиболее критические свидетельства принадлежат путешественникам, дольше пробывшим в России. Их опыт был более многосторонен, и они значительно отличались от обыкновенных туристов. Исключением здесь является принцесса Матильда, чье положение не могло не сделать ее снисходительной по отношению к родине ее мужа8. Барант и д'Андре — дипломаты, последний занимал свой пост в течение тринадцати лет9; супружеская пара Оммер де Гель10 много ездила по Средней России в условиях, близких к спортивным; пастор Pop и англичанин Хеннингсен11 оба обладали незаменимым знанием русской жизни изнутри. К сожалению, книга последнего, как и книга Лакруа12, в которой содержится свидетельство д'Андре, вышла уже после «России в 1839 году». Хотя обе они вследствие этого и оказались как бы в тени, но, тем не менее, сохраняют собственную ценность. Произведения де Ланьи и Леузона-Ледюка13 достаточно подозрительны своей конъюнктурной русофобией.
Все эти книги в конечном счете еще более подтверждают значение труда де Кюстина, появление которого Сен-Марк-Жирарден считал «почти событием». «Россию в 1839 году» сравнивали с «Демократией в Америке», и, несомненно, Кюстин старался воспользоваться хотя бы частью того интеллектуального авторитета, который имел Токвиль. Но особенность «России» заключается в совершенно непредсказуемой и полной перемене взглядов ее автора. Если Токвиль, подобно Шатобриану, предвидит для демократии уравнение по американскому образцу — судьбу, уготованную нашей цивилизации, которая и не хотела, и не умела сохранить аристократию, то Кюстин, уехав убежденным сторонником абсолютизма, возвращается, как и Бальзак, адептом конституционных систем. Токвиль смиряется с демократией, Кюстин приезжает примиренным с правлением Луи Филиппа. Теперь, по прошествии ста лет, уже очевидно, что именно Ток- вилю удалось подойти к истинной проблеме, в то время как Кюстин все еще тешил себя дилеммой, уже разрешенной временем. Тем не менее, его книга, хотя и ненадолго, встряхнула общественное мнение сильнее, чем «Демократия в Америке».
Кюстин тщательно скрыл своих истинных осведомителей, не желая компрометировать их. Он намеренно перепутал хронологию своего пребывания в Германии и только для самых знающих из читателей намекнул на князя Козловского, уже три года как умершего ко времени публикации книги в 1843 г. Главным информатором Кюстина мы считаем А.И.Тургенева; в частности, именно он рекомендовал его тем русским, которые лучше всего могли помочь ему в «угадывании»: Вяземскому, Свербееву, Булгакову, Чаадаеву и еще другим. Соединяя сведения, полученные от этих русских, обреченных на молчание, пользуясь также указаниями французских дипломатов, приученных к не меньшей сдержанности — Аа Ферроне14, д'Андре, Баранта — Кюстин сумел создать у читателей впечатление, будто они впервые открывают для себя Россию.
Интересны отклики на книгу маркиза в Англии, Германии и России. Похвалы и вражда почти уравновешиваются в них, но здесь разделение оказалось достаточно простым. На стороне обвинителей, естественно, консерваторы, так и не уразумевшие радикальную перемену во взглядах Кюстина. Его строго осудили «La Quotidie