Экипаж «Меконга»

Из боковой стенки бруска вдруг высунулся клинок ножа.

Не веря своим глазам, Бенедиктов оторопело уставился на узкое лезвие. Оно было покрыто тонким прозрачным слоем жира, сквозь который проступал серебристый дымчатый узор. Бенедиктов несмело тронул лезвие рукой — рука прошла, как сквозь пустоту, испытав странное ощущение: будто ее коснулось мгновенное теплое дуновение…

Бенедиктов огляделся. Комната, раскрытые чемоданы на стульях, тахта, шкаф… Все было обыденно, прочно, привычно…

Он провел ладонью по глазам.

Клинок ножа торчал из бруска.

Нож был и в то же время не был…

— Что с тобой? — встревоженно спросила Рита.

Она подошла, взглянула на брусок. Глаза ее широко распахнулись…

Нет, она ничего не знала. Одно только знала: с бруском связано какое-то странное семейное предание о далеком предке, побывавшем в Индии. Отец всю жизнь хранил у себя брусок, а теперь она хранит, вот и все. Никогда никому не приходило в голову, что в бруске может что-то лежать…

Бенедиктов держал в руке брусок, как гремучую змею. Медленно сжал в кулаке лезвие. Пальцы сомкнулись. Пустота…

Рита вдруг встрепенулась:

— Подожди… Был еще один такой брусочек. Совсем ржавый. Под комодом лежал, вместо ножки… — Она побежала в комнату матери, потом вернулась, сказала растерянно: — Выбросили… Вчера старый хлам выбрасывали, и его тоже…

Первые минуты изумления прошли. Бенедиктов тщательно осмотрел брусок. На одной из его сторон были выгравирована какие-то буквы. В два ряда. Между рядами — нечто вроде изображения короны, а может, просто пятнышко ржавчины. Бенедиктов заметил тончайшую линию, опоясывающую лицевую сторону бруска. Значит, это не цельный брусок, а ящичек с крышкой. Крышка сидит на шипах, она хорошо пригнана и зачеканена…

После долгой возни Бенедиктов снял крышку. В ящичке лежал нож. Ручка его была плотно обмотана сукном. Видно, со временем сукно слежалось, обмотка ослабла, и при встряхивании лезвие высунулось наружу…

Бенедиктов потрогал красивую рукоятку из пожелтевшей слоновой кости. Рукоятка была обычная: ее можно было держать. Хвостовик клинка, должно быть, тоже был «нормальный»: иначе он не смог бы держаться в рукоятке.

А вот лезвие…

Оно свободно проникало сквозь все, не оставляя ни малейших следов. Будто из воздуха соткано…

Бенедиктов вонзил нож в стол. Что за черт! Дерево сопротивлялось, нож застрял. Еще раз — наискось — полоснул стол, теперь клинок прошел свободно…

До глубокой ночи Бенедиктов пробовал нож о разные предметы. Ему стало ясно: по всем направлениям нож свободно проникает сквозь любое вещество — по всем, кроме одного: строго вертикального. Если вонзать нож вертикально, сверху вниз, то он вел себя, как обыкновенный, только немного легче вонзался. Снизу вверх он проходил беспрепятственно сквозь любой предмет.

Это особенно изумляло.

Минута, в которую они впервые увидели загадочный нож, легла резким водоразделом в их жизни.

Бенедиктов решил во что бы то ни стало докопаться до разгадки тайны.

— Проницаемость! Понимаешь, Рита? Проницаемость вещества — вот задача. Ты считаешь, этот нож хранился в вашей семье более двухсот лет? Ну, если еще тогда сумели сделать его проницаемым, то уж нам с тобой…

Дух захватывало от величественных картин свободно управляемого человеком Измененного Вещества — картин, которые Анатолий Петрович рисовал своей жене. И Рита тоже увлеклась. Она помогала Бенедиктову. Готовила опыты, вела дневник экспериментов, оберегала рабочие часы Бенедиктова от покушений друзей и знакомых. Постепенно друзья перестали их навещать.

— Не беда, Рита, — говорил Анатолий Петрович. — Как только я закончу работу, вот увидишь — от друзей отбоя не будет.

Шли недели, месяцы. Кабинет Бенедиктова превратился в маленькую лабораторию. Все чаще и чаше Анатолий Петрович засиживался там до утра. Обессиленный, засыпал в кресле, но через час вскакивал, снова набрасывался на работу. Однако от цели был далек почти так же, как в тот момент, когда впервые увидел нож. Он стал нетерпелив, раздражителен, даже груб. В поведении его Рита стала замечать странности: подавленное, угрюмое настроение резко сменялось бодростью и поразительной работоспособностью, он мог работать сутками без отдыха. Затем опять наступала апатия.

Рита встревожилась. Она уже понимала, что Анатолий Петрович взвалил на себя ношу, которая одному человеку не под силу. Но, когда она заговорила о том, чтобы сообщить о находке в Академию наук, последовала такая вспышка ярости, что она замолчала. С трудом удалось ей уговорить мужа взять отпуск и совершить поездку по Волге.

Мы уже видели, каким печальным эпизодом завершилась эта поездка. Бенедиктову лучше не стало.

В передней прозвенел звонок. Бенедиктов пошел открывать, но Рита опередила его. Вошел Опрятин — подтянутый, свежевыбритый, в щеголеватом сером костюме. Склонив аккуратный зачес, он притронулся холодными губами к руке Риты. Осведомился о здоровье.

— Мое здоровье в полном порядке, — очень внятно сказала Рита. — До свиданья.

— Постой, ты куда? — спросил Бенедиктов.

— В кино.

Щелкнул замок, мужчины остались одни.

— Тем лучше, — буркнул Бенедиктов и повел гостя в кабинет.

Опрятин критически оглядел оборудование.

— Так, так, — сказал он. — Электростатическая машина — правильно. А это — ваш ламповый Генератор, о котором вы рассказывали?

Он снял пиджак и, высоко вздернув брюки на коленях, развалился в кресле. Бенедиктов сел напротив.

— Анатолий Петрович, прежде всего расскажите, пожалуйста, подробно о ноже.

Он внимательно выслушал рассказ Бенедиктова.

— Индийские чудеса… Коли б не видел, не поверил бы, — сказал он. — Значит, проницаемость лезвия кончатся возле ручки?

— Да, какая-то переходная зона — шесть миллиметров. Я снимал ручку. Хвостовик ножа — это обыкновенная сталь.

— Кстати: вы взвешивали металлическую часть ножа?

— Вес нормальный, соответствует объему.

— Очень интересный факт. Значит, в гравитационном поле ведет себя как обычное вещество…

— Да. И еще одна удивительная зависимость от гравитационного поля: вертикально вниз он колол почти как обыкновенный нож. Только меньше усилия требовалось, вот и вся разница.

— Вот как! Верно, по вертикали вниз действует только одна сила — земное тяготение… — Опрятин задумался.

— По-моему, — сказал Бенедиктов, — в ноже каким-то образом изменены межатомные, а может быть, и внутриатомные связи. Я убежден, что разгадку мы быстрее найдем через свойства живого организма. Жизненный процесс связан с выделением энергии в разных формах — в волновой форме, в форме биотоков…

Он подошел к круглому аквариуму с проволочной обмоткой, принялся объяснять. Опрятин не дал ему договорить до конца.

— Понятно, Анатолий Петрович, — вежливо сказал он. — Вы помещаете рыбок между обкладками конденсатора, в колебательный контур. Ищете резонанса с их собственной, рыбьей, биоэлектрической частотой, так?

— Именно.

— Разрешите взглянуть на ваши записи. — Опрятин полистал тетрадь. — Бессистемно работаете, коллега. Смутное впечатление от записей. Так не пойдет. Нам нужна система.

— Знаем, знаем, — сказал Бенедиктов. — Рабочий «А» берет в руку «Б» лопату «В» и подходит к куче «Г». Знаем вашу систему.

Опрятин пропустил это мимо ушей.

— Итак, — сказал он, — что мы имеем в качестве исходных данных? Нож из проницаемого материала. Да и то — увы! — утерян… Говорите, предок имел отношение к Индии? Двести лет с лишком? Что ж, опустимся на уровень того времени. Искать там, среди лейденских банок… О структуре вещества только догадывались… Очевидно, набрели случайно. В ноже изменены межатомные связи, вы правы. Как же была преодолена энергия внутренних связей вещества? Вот вопрос… Если бы нож был у нас в руках… Кстати, вы говорили, что нож лежал в железном ящичке. Он-то хоть сохранился?

Бенедиктов вынул из шкафа ящичек, похожий на пенал, и протянул Опрятину.