Родня

Выехали от станции на узкий проселок, растянувшись длинной цепью. Проселок был переметен снегом, напади бандиты — и деваться некуда, не развернуться саням. Ротный Снежков спрашивал: нельзя ли, мол, поторопиться, на что Каромцев отвечал, что нельзя. И кони продолжали бежать легонькой трусцой. Скоро проселок уперся в скотопрогонную дорогу, широкую и выпуклую, чисто подметенную ветром. Каромцев приказал повернуть направо, и всем стало ясно, что отряд направляется к Кособродам. Но и по этой дороге отряд ехал очень медленно. Каромцев, сидевший на санях Хемета, впереди отряда, говорил:

— Не спеши, попридержи.

Уже дымком запахло, послышался лап собак, когда Каромцев велел остановиться. Поезд стал, как бы увязнув в глухой тишине и темени. Каромцев слез с саней и пошел назад мимо покрытых куржаком лошадиных морд, заиндевелых возчиков и бойцов, притопывающих от холода. Отсчитав десять саней, он встал посредине и велел позвать к себе командиров.

— Пойдешь на передние сани, Сиваев, — сказал он одному из них. — На свое усмотрение возьми двух бойцов, не более. Бомбы есть? Ступай.

На последующие сани он велел посадить по три бойца с бомбами, а на последние — с пулеметами. Потом он побежал впритруску в голову колонны.

Сиваев и двое бойцов сидели в санях. Каромцев сказал Хемету:

— У тебя самый быстрый конь. Гони во всю мочь, за тобой будут поспешать другие. Во всю мочь! Никуда не сворачивай, покуда наскрозь не проедете. Там на окраине… слышь, Сиваев, там поглядишь сам. А мы идем в обход, с восточной стороны. Ну, с богом! С богом, поше-о-ол! — крикнул он, и Хемет, дернув вожжами, на ходу вспрыгнул в дровни.

Каромцев едва успел отскочить. Со страшным визгом проносились сани. Ветер, обрываясь, хлестал его по лицу. Каромцев кричал:

— Пошел, пошел!..

Хлестанья кнутов слышались каждый в отдельности и вместе, слитые в одно, как долгая нерасторжимая волна пронзительных звуков.

Часть бойцов, пешими, во главе со Снежковым он отправил в обход села:

— Пройдете болотными кустарниками, а там по целине — к Ключевской дороге.

Сам он остался у передних саней колонны, глядя в темноту, куда уносился шум обоза.

Всего несколько минут продолжалось это невероятное ощущение медленного полета над обморочно покойными полями, под ветром, дующим, кажется, прямо с неба — всего несколько минут, вплоть до той, когда вдруг означились и хлынули окраинные избы и густые белые дымки над ними в белесых потемках, и лай собак.

И в ту минуту Хемет ощутил, как стремительно движение, ощутил всю краткость скачки, и тень тревоги, и кромку страха, коснувшуюся его.

Ответная стрельба загремела часто и бестолково, оставаясь уже позади, и то, что они сделали, открылось Хемету в своей простоте и разочаровало его слегка…

Когда подводы в бешеной скачке неслись на село и когда уже раздались первые взрывы бомб, Каромцев все еще стоял, не двигаясь и не давая никакой команды отряду. Он вслушивался и даже не отвечал, когда рядом ему говорили: «Не пора ли?» Но вот стрельба усилилась, была она беспорядочна, слепа — и он рассмеялся тому, что все выходило так, как он и предполагал, что подводы окажутся на той стороне села, прежде чем бандиты опомнятся. Он только не предполагал того, что они станут стрелять на эхо, оставленное скачущим обозом. Вот тут-то, если бы он поспешил, оказался бы под обстрелом.

— По коням! — крикнул он, прыгая в передние сани и выхватывая револьвер.

Они проскакали через все село, отстреливаясь, кидая бомбы, и на том, дальнем, конце села соединились с остальными бойцами. Но удержать бандитов и уничтожить не удалось.

Проскакав мимо скученного обоза на своих быстрых конях, бандиты свернули на Ключевскую дорогу как раз в том месте, где должен был сидеть в засаде Снежков со своими бойцами. Но Снежков заблудился в кустарниках и выбрался в село только тогда, когда мятежники уже успели удрать. Снежков жутко матерился, чтобы скрыть смущение и стыд.

«Операция не удалась», — с грустью думал Каромцев. Утешением служило только то, что трофеи достались щедрые: оружие, подводы с хлебом и бараньими тушами, кинутая впопыхах одежда.

Утром он написал еще одно донесение в губцентр (теперь хоть он располагал обширными сведениями). Он писал о том, что банда насчитывает в своих рядах до тысячи человек и именует себя армией, во главе которой стоит бывший капитан Скобелкин; что в «армии» — кулаки, дезертиры, богатое казачье сибирских и уральских хуторов, что повстанцы хорошо вооружены, все на конях. Он просил направить в район Кособродов кавалерийскую часть и предлагал наладить общее командование. Судя по обстановке, писал он, необходимо придать этой борьбе фронтовой характер, а не партизанский, как это есть сейчас…

Написав, он тотчас же приказал Снежкову отправить нарочного на станцию, откуда донесение телеграфом передали бы в губцентр.

Если бы бабушка Лизавета про все, что она знала, могла сообщить в город, то Хемету оставалось бы только съездить к ней и забрать сынишку, которого он так упорно и безуспешно искал.

А, было-то вот как. После отъезда Каромцева с Хеметом жизнь текла по-прежнему, то есть, как и прежде. Денка носил бабушке Лизавете молоко в крынке, и она ставила его под дерево, как и всегда. И крынка наутро опять оказывалась опростанной, а бабушка вместо того, чтобы запрятывать ее подальше, стала ставить совсем открыто, да еще подбрасывать рядышком то пастилу из тыквы, то ягод в пестерке, то краюху хлеба. И так медленно, день за днем, она приучала мальчонку, как приучала бы бездомную собачонку, и, бывало, когда она копошилась у себя в огороде, он уже стоял за плетеной изгородью и наблюдал за ней, уже готовый приласкаться и быть послушным и верным.

Холода стали подступать, и бабушка Лизавета, выйдя однажды убирать ботву с грядок, вынесла старую свою шубейку и подбросила к плетню. И мальчонка унес ее, когда бабушка ушла в избу. А на следующий день он стоял уже приодетый, но не смея еще преодолеть плетень или хотя бы сказать что-либо старухе.

Потом соседи видели, как малец с рыжими космами, немытый, звероватый в движениях, подметает дворик, сжигает ботву, с радостной яростью огнепоклонника прыгая вокруг костра.

К зиме он перебрался в избу. Бабушка Лизавета, надев ему на голову горшок, подстригла космы, отдала ему шапку и пимы, оставшиеся от мужа. И о нем в селе заговорили не иначе, как «Гришка, мальчонка бабушки Лизаветы».

А Хемет увидел его наутро, как было занято село. Он только что напоил коня и тронулся было от колодца, когда увидел сына, идущего с ведрами за водой. Хемет свернул в переулок, подождал, пока мальчишка наполнит ведра, и тронулся следом за ним, ведя в поводу коня…

Во дворах уже скрипели сбруей запряженные кони, перед зданием нардома Каромцев, выстроив отряд, рассчитывал личный состав. И уже возчики один за другим выезжали из дворов, и бойцы рассаживались по саням, когда вдруг скоком выехал на площадь Хемет и, миновав вереницу саней, остановил коня во главе колонны, где стоял Каромцев. Прислонившись спиной к передку саней, одетый в полушубок, сильно перетянутый в поясе широким кушаком, сидел мальчишка, а посреди саней, натянув вожжи, — Хемет, и вожжи как бы ограждали юного седока с той и другой стороны.

— Нашего воинства прибыло, так, выходит? — сказал Каромцев, слегка теряясь. Он наклонился к Хемету: — Под пули едем, знаешь…

— Я его нашел, — сказал Хемет. — Я его нашел, — говорил он с упорными, неподатливыми интонациями в голосе, видя, что Каромцев медлит садиться.

Сперва они ехали широким, хорошо наезженным шляхом, затем от него ответвилась дорога поуже, но тоже хорошо наезженная — на Ключевку, до которой было километров десять. Когда проехали половину пути, Каромцев выслал вперед тройку конных разведчиков. Вернувшись, они сообщили, что дорога впереди свободна. И они поехали дальше. Возницы азартно подхлестывали коней, бойцы, на ходу соскочив на землю, бежали некоторое время рядом, опять падали в сани — так солнечно и студено было в окружающем их пространстве, такой незыблемый покой чудился в каждом звуке, в мерцании белого снега! Каромцев, глядя на бойцов, тоже соскочил с саней и побежал рядом, и мальчишка рассмеялся и вскинулся было с места, но тут Каромцев под взглядом Хемета прыгнул в сани. Он прыгнул неловко, повалился, и, когда умащивался удобнее, взглянул назад и увидел много конных. За конными мелькнул на развилке дороги и обоз.