Это моя собака

— Завтра продолжение собачьего вернисажа, — сказала Три Лепестка Чёрной Розы, — поэтому надо экипировать наших собак.

В одной фразе она произнесла два непонятных слова, но смысл был ясен: завтра выставка, и нам с Эвелиной надо приодеться.

Но я ошибся — не приодеться. Нас повели в самую настоящую парикмахерскую, усадили в кресло, точно такое, в каком в Москве стрижётся Пал Палыч, ив итоге сделали из нас действительно красавцев. И никого это не удивляло, хотя я всячески старался привлечь своим гордым видом внимание прохожих на улице через стеклянную витрину.

А после парикмахерской Три Лепестка Чёрной Розы повела нас по специальным собачьим магазинам, но я магазины — я уже говорил об этом — не очень люблю, поэтому особенно не смотрю, что там в них продаётся, да к тому же это довольно однообразно: искусственные кости, лекарства, поводки, игрушки, домики, корзинки для транспортировки, шампунь, искусственные зубы, одежда, даже обувь, почти настоящие кустики для пи-пи, костюмы, лифчики для сучек, переносные уборные, нахвостники, даже искусственная кучка дерьма, пахнущая духами, и ещё многое такое, что нужно скорее людям, чем нам. Да к тому же и Москве теперь таких магазинов сколько угодно.

Витя купил мне шляпу.

По-моему, Эвелине все это тоже не очень понравилось. Но шляпу надели и ей.

Собака должна быть собакой, а то ведь приодетая и причёсанная собака ещё и государственный пост захочет занять. Я не думаю, что нам надо перенимать западный культ отношения к животным, что-то в нём есть ненатуральное. Другое дело — общее отношение. Да, за границей нигде я не слыхал худого слова в свой адрес. Никто меня не пихнул, не обозвал. И в кафе пускают с собаками.

Эвелина говорит, это потому, что я собственность моего Вити, и по закону о собственности меня никто не может тронуть, но я не верю: какая же я собственность?

И вдруг я подумал: неужели Козетта тоже собственность Каролы?

Этого я уж никак не могу понять, мы же не плюшевые собачки…

Живые герои

Из всех итальянцев на свете я знал только Пиноккио и Чиполлино.

Но их все знают, они национальные герои Италии.

На площади Святого Марка я видал много представителей детских сказок.

Там был и пёс Пого, и Тан-тан, и древний герой Астерикс времён галлов, и, Чиполлино, и Пиноккио, и маленькие голубые существа в белых колпаках — штрумфы, и Красная Шапочка, и Кот в Сапогах, и Гато Сильвестро.

Неужели они все итальянцы?

Очень скоро все выяснилось. Галина Алексеевна объяснила, что, попадая в Италию, герои даже французских, немецких и датских сказок тотчас же становятся итальянцами.

И герои сказок кивали мне, а Эвелина объяснила, кто есть кто, и знакомила меня с ними.

Совсем как у нас, только у нас Мурзилка, Самоделкин, Незнайка, но суть-то ведь одна.

Меня отпустили с поводка, и я стал обнюхивать этих героев, чтобы чувствовали моё дружелюбие. Я это делал намеренно, ведь наверняка в этот сквер придут и другие собаки, почувствуют, что здесь был я с миссией дружбы.

Я твёрдо верю в то время, когда не только собаки будут обнюхиваться и дети дружить, но и взрослые, увидев, какой посреди братьев наших меньших царит мир, тоже станут братьями.

Я долго стоял перед сказочными фигурами, а когда оглянулся, то вокруг были какие-то чужие люди и не было ни Вити, ни Трех Лепестков Чёрной Розы, ни Галины Алексеевны, которая вообще редко была с нами. У неё было множество разных дел, она часто возвращалась с тяжёлыми сумками, потом так же часто исчезала, а сумки таскал дядя Серёжа.

Но сейчас не было рядом никого. Куда-то все подевались. Я подождал ещё, но их все не было. Тогда я решил искать дорогу сам, но, конечно, не нашёл.

Я брёл понуро по венецианским тротуарам, дважды переплывал каналы, меня пропускали, советовали, сочувствовали, но… безрезультатно.

И вдруг я увидел, что небо потемнело. Я задрал морду и увидел нечто такое, чего не видел никогда в жизни и даже не мог себе представить. Надо мной плыл огромный надувной шар, который называется дирижабль. Он вдруг стал снижаться прямо надо мной, словно сфотографировал, а потом вдруг взмыл ввысь. И тотчас же к тому месту, где я стоял и удивлялся, подошёл полицейский в серой блузе и, нагнувшись, погладил меня.

«Это ещё не хватало», — подумал я и снова вспомнил волшебное итальянское слов, но на этот раз его не произнёс.

Но ничего страшного не произошло, уже через пять минут я был в полицейском комиссариате, где встретился с Витей, Тремя Лепестками Чёрной Розы, Эвелиной, Галиной Алексеевной и дядей Серёжей.

Что же случилось? А вот что. Засмотревшись на детский городок, я потерялся. И Три Лепестка Чёрной Розы тотчас же сообщили о моих приметах в полицию.

А дальше с помощью дирижабля меня просто увидели.

Хорошая штука дирижабль, надо бы такой, только поменьше, завести дома, а то Пал Палыч и Витя вечно теряют свои вещи. Но не такой, конечно, который рекламирует в Москве неинтересные газеты.

После беседы с приятным комиссаром полиции мы отправились домой на отдых, ведь завтра нам предстоял серьёзный день.

Этот день, как я уже понял, засыпая в гостинице Великого канала, серьёзным был ещё и потому, что нам предстоял собачий Марш любви к ближнему, и потому, что я, может быть, в последний раз увижу Козетту.

Мой выбор

Когда я шёл с Витей утром на выставку собак, я подумал: подумаешь, марш! Ну погавкаем и разойдёмся.

Но не тут-то было. Марш-то происходил на небольшом пароходике, который плавал по Великому каналу — так называется главная река в Венеции. Под общее ворчание мы посмотрели дворцы Контарини и Дарио, проплыли у самой Церкви Дей Фрари, видели мосты и невероятной красоты дома.

А устроители марша нас не заставляли ни прыгать, ни бегать: оказывается, это был не только Марш любви к ближнему, но и доброты.

И мне было очень приятно, что и Козетта, и Эвелина, и Тролль, и друзья, и, конечно, я сам оказались на этом пароходе.

От моего собачьего нюха не укрылось то, что грубиян Тролль становился кротким и томным, когда видел Эвелину. Я этому радовался: знаете, когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим было так же.

Вообще Тролль сильно переменился после того, как помог Эвелине получить призовое место… Но не буду говорить о чужих чувствах, подумаю о своих собственных.

А потом всем собакам-участницам подарили по банке собачьих консервов, медаль и искусственную кость.

Все свои регалии я поделил с друзьями.

Когда мы сошли с парохода, я оглянулся и увидел, что Карола что-то говорит Вите.

Я не слышал, что она говорила, но она была настойчивой, а мой хозяин Витя на это громко сказал:

— Он взрослый, пусть он решает сам.

У меня сильно забилось сердце.

Потом мы все шли молча. А в глазах у Козетты стояли слезы. …В этот день произошло много всего. Мы попрощались с Тремя Лепестками Чёрной Розы и Эвелиной, мы договорились, что на будущий год они приедут к нам в Москву, а потом ещё долго гуляли по Венеции с Козеттой и Каролой.

И вот у памятника Бартоломео Каллеони я наконец решился.

— Козетта, — сказал я, — я не могу без вас жить, будьте моей женой.

Она ничего мне не ответила.

И только потом спросила:

— А это можно?

— Глупышка, — сказал я ей и положил голову на её холку.

— Урра-а-а! — закричал Витя.

— Спасибо, — тихо сказала Карола.

И только потом я узнал, почему она так сказала. Она не хотела расставаться с Козеттой, но она уезжала далеко-далеко, в Россию, в Москву. Она собиралась учиться там в русской школе и не знала, как поступить с Козеттой.

А тут как раз нашёлся Витя, из Москвы! Да я, который был готов ради Козетты на все.

Ура! Мы едем в Москву вместе. Когда в тебе просыпается настоящее чувство, какое имеет значение, где мы будем жить. Лишь бы быть вместе.

Виза Козетте не нужна. С итальянским паспортом она может жить там, где захочет на нашей прелестной планете.