Коготь Харона

В стороне от меча и щита лежали рукоятка меча и подогнанные крепления для щита на ремнях, ожидая опытных рук кузнеца. Они тоже были черными, поблескивая словно отполированный оникс. Каждый был сделан в виде паука с плотно сжатыми лапками, чтобы лучше уберечь пальцы держащего.

Гол’фанин поднял рукоять и протянул Тиаго, который принял её, будто оружие уже было готово. Никогда он не чувствовал такой защиты хвата, ни у одного меча! Казалось, будто рукоять обхватывает руку сзади, оберегая своим рукопожатием. Он поднес его ближе к глазам, поражаясь мелким деталям, он идеально похож на красивого паука, эфес же напоминал голову арахнида, украшенную парой тусклых изумрудов в виде небольших паучьих глаз. Другие два для щита были идентичны, только глаза были исполнены в виде синих сапфиров.

— Когда закончишь? — нетерпеливо спросил молодой воин.

— Нужно еще многое сделать, — ответил Гол’фанин, он забрал рукоять и аккуратно положил ее на лоток. — Заколдовать побольше и лучше укрепить, и затем я должен, конечно же, надежно приладить рукояти.

— Когда закончишь? — переспросил Тиаго с большим нажимом.

— За десять дней.

Воина Бэнр подкосила эта новость. Десять дней, если они останутся в кузнице, но так не получится.

— Ты сможешь закончить работу в Мензоберранзане? — спросил Тиаго.

Гол’фанин недоверчиво взглянул на него с выражением, полным ужаса, что и послужило ответом молодому Бэнру. Он оглянулся через плечо на главный выход из комнаты, пытаясь продумать план защиты для охраны и укрепления для этой особой комнаты, план, который убедит Ксорларрин удержать эти земли.

Но это была глупая затея, и он знал это. Комната слишком открыта. Это было бы на руку врагам, если им удастся прорваться внутрь. Потери будут слишком большими для экспедиции дроу, даже если в конечном счете они удержали бы кузню.

Тиаго смотрел на оружие, меч и щит, которые стали бы предметом зависти любого мастера оружия в Мензоберранзане. Оружие, которое вселило бы ужас в сердце Энджрела, соперника, удерживающего свой желанный пост в иерархии Дома Бэнр. Тиаго заменил бы его. С этим оружием в руках он сверг бы Энджрела, и занял бы своё законное место.

Но пока еще рано.

Брак’тэл не знал с чего начать, чтобы разобраться в куче вентилей, запорных задвижек и трубопроводов в маленькой камере под ложной кузницей. «Дварфский идиотизм», — бормотал он, пытаясь следовать одним путём или другим, прикидывая, какой трубопровод мог бы привести его к той самой печи, которая была выключена, поскольку гоблины еще не починили насосы.

Он двигался вдоль стены, где пучок труб проходил сквозь камень, изображая нечто, похожее на большой орган, лежащий на боку. Какой горн в линии был тем сломанным, спросил он себя.

— Какой горн?

Маг попытался представить комнату над ним, считая назад до сломанного горна… или он должен считать вперед?

Он не знал, главная ли это труба или связанная со следующим горном в линию. Он даже не помнил, через какой горн в линии он только что прошел, чтобы добраться сюда!

— Надпись, — сказал он, отчаявшись и отыскав какие-то буквы — древние дварфские письмена. Он не мог расшифровать их, но для таких вещей существовали заклинания.

Брак’тэл отступил и глубоко вздохнул, пытаясь вспомнить заклинание постижения языков. Мгновением позже он слегка всхлипнул, осознав, что не запомнил тот особый двеомер на этот день, и у него не было подобных свитков при себе.

— О, Боги, — сказал расстроенный волшебник, и в раздражении хлопнул рукой по трубе.

И тут огонь в трубе начал говорить с ним.

Он держал руку на месте, уставившись на рубиновую полосу, его связь с Планом Огня, и с богоподобным исконным в соседней яме. Ему не нужно понимать древний язык дварфов, понял он, и ему не нужно считать трубы. Поскольку богоподобный зверь понимал конструкцию, его живые пламенные вихри протянулись по лабиринту труб. Теперь он заговорил с Брак’тэлом. Теперь он показывал ему, как управлять задвижками, вентилями… как запустить сломанный горн.

Он видел все это столь отчетливо, все каналы и регуляторы, все вентили, ослабляющие этот поток чистой огненной мощи. Он заметался, раскручивая эти задвижки до конца, освобождая зверя!

Очумев от этой мощи, Брак’тэл запел, он танцевал и смеялся, пока крутил вентили. И чувствовал энергию, заполняющую все вокруг, исконный крик исконного бога.

Трубы лязгали и стучали, будто крошечные гномы били металлическими молотками внутри них. Вентили стонали и шипели, сопротивляясь энергии, зажатой в их огромных винтовых механизмах.

И нарастающий рев пламени слышался Брак’тэлу как песнь величия, это была магия, существовавшая до Магической Чумы. Чистая магия. Незапятнанное волшебство.

Мощь.

Трубы сердито пылали, синеватый металл становился оранжевым, но Брак’тэл не убирал своих рук от них. Если бы он не носил защитного кольца, то кожа расплавилась бы на его пальцах и ладонях, и закапала бы на пол расплавленной липкой жижей.

Но этот зверь-бог не навредит ему. Дроу понял это и доверился древнейшей силе.

Он чувствовал, как нарастает энергия. В глубине каналов за стеной поднимался громкий рёв, сверхъестественный, как крик мира, рожденного в огне.

— Аккуратнее, — предупредил Гол’фанин. — Он всё еще не надёжно установлен.

Взяв скимитар, Тиаго Бэнр едва ли мог расслышать кузнеца. Крепление болталось, но что за превосходная рукоять, даже при том, что она еще не была крепко установлена, Тиаго ощущал прекрасный баланс — идеальный баланс, который давал ощущение, что никакого лезвия не было присоединено к рукоятке! Он смотрел на полупрозрачные линии сияющего скимитара, искрящиеся алмазной пылью, но закрой он глаза, и его разум сказал бы ему, что он держит пустую металлическую рукоять и ничего более.

От небольшого вращения запястья лезвие изменило свой угол, вслед ему потянулся серебристый шлейф, и тут Тиаго потребовалось всё его терпение, чтобы удержаться и остановить замах, который, вероятно, отделил бы лезвие от ручки, и оно пролетело бы через всю комнату.

— Что это за магия? — спросил он.

— Остается лишь гадать, — сказал кузнец. — Джинн зачаровывал их.

— Ты ведь знаешь больше!

— Vidrinath, — сказал Гол’фанин, кивнув на оружие у Тиаго с изумрудными глазами. И взглянул на щит. — Orbbcress.

Тиаго повернул Vidrinath в руке, произнося имя, дроуское слово из песен жриц, что будут петь молодым студентам Академии, когда те войдут в Медитативный сон. Он понял, в чем была сила этого клинка, знакомая ему, как рукоять ручного арбалета, и произнёс имя снова: — Колыбельная.

И для щита: — Паутина.

Он обдумал потенциал. И позволил мыслям течь свободно, стараясь понять, на что намекают эти особые имена — имена, вряд ли выбранные наугад.

— Расскажи мне еще, — просил он Гол’фанина, или попытался, поскольку слова его потерялись, заглушенные грохотом, донёсшимся из глубоких каменных пещер, какофонией стука и металлического скрежета.

Тиаго вопросительно посмотрел на кузнеца, который только пожал плечами. Вместе они вернулись к главному горну. Внутри печи дико плясали огни, превращаясь в сердитые лица, и плевались в них искрами.

На мгновение молодой Бэнр подумал, что всё в порядке, но выражение лица Гол’фанина развеяло эту мысль.

— Что это такое? — спросил он.

В пяти постройках слева от них внизу в тени располагалась кузница, кузница последнего прорыва, которую ещё не успели отремонтировать или потушить, и из её печи прогремел мощный взрыв. Внезапно полыхнуло огнем, да так, что камни засветились собственным злым оранжевым светом. Остальные темные эльфы забили тревогу, гоблины разбежались, топча друг друга. Тиаго и Гол’фанин, спасаясь, нырнули за главный горн.