Лик Архистратига

Глава 2

Это была последняя встреча поэтов и незабываемый вещий сон Волошина. Ведь в действительности всё так и случилось в дальнейшей жизни Гумилёва. Даже Ахматова написала «Реквием» 27 августа, в тот самый день, когда её бывшего мужа расстреляли чекисты. Мало кто знает об этом, да и надо ли?

Просто, возвращаясь очередной раз с мыса, Дмитрий частенько вспоминал эту историю. Не то, чтобы она была единственным достоянием Коктебеля, но Дима откровенно радовался, что дуэльный пистолет Пушкина «случайно» не возник в руках одного из дуэлянтов. Оружие Дантесу доставили франкмасонские приятели. Говорят, что противнику русского поэта привезли не только оружие, но также кольчугу особого производства. Как тогда объяснить, что раны на теле Дантеса не оказалось. А ведь Пушкин попал! Дантес выстрелил раньше, не дойдя до барьера один шаг, но раненный поэт всё же не отказался от своего выстрела и сделал точный выстрел.

Сам Дантес потом постоянно отнекивался, но на месте дуэли впопыхах заявил, мол, пуля попала в пуговицу! Затем заменил свои показания на то, что произошло ранение в руку, только ни один из секундантов этого не подтверждает. Если бы это было так, то пуговица легко вошла бы в тело вместе с пулей. Здесь важно другое. Пропал куда-то пистолет, из которого был убит Пушкин, как будто под землю провалился! Сколько его не искали — не нашли.

Всё же оружие это через некоторое время вновь попало в народное поле зрения, потому что пистолет Дантеса оказался у Мартынова, стреляющегося с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. И снова пропал пистолет. Радовало одно: ни кому из поэтов, стреляющихся в Коктебеле, это оружие на дуэли не попало «случайно» в руки. Мало ли что они оба выстрелили в воздух! Всякое могло случиться. Хотя стрелялись-то они из более современного оружия. Но кто ж знает, что у оружия, устроившего охоту на русских поэтов, сейчас в голове? И кто будет третьим?

Соседи по пансиону не очень докучали Дмитрию. Напрашиваться на знакомство здесь было просто не принято, всё-таки пансион до сих пор назывался ЦеКовским. Поэтому Дмитрий Крымский, — это прозвище он придумал для себя на время отдыха, — занятый своими бесконечными, как мироздание, мыслями, обычно бродил по окрестностям, охотясь, как Гумилёв, за тарантулами. Или прогуливался побережьем, следя за наползающими друг на друга свинцовыми волнами, прислушиваясь к их сердитой перебранке и разгадывая: какая же на сей раз причина этой свары?

Иногда он специально забредал к дому Волошина, в котором тоже устроили Дом Отдыха, но для литераторов. Тем, вероятно, приятно было побывать на месте встречи знаменитостей мира сего, и даже иной раз представить себя настоящим дуэлянтом. Может быть именно здесь, под крышей усадьбы Максимилиана Волошина, кто-то придумал поэму «Новые капитаны» или же «Капитаны-2»! Да что там поэма, гений русского слова и кузнец человеческих душ мог запросто написать здесь «Горе от ума для новых русских»!

На полпути к пляжу Дмитрий облюбовал одну из скамеек, с которой открывался довольно-таки живописный вид на мыс. Здесь можно было просиживать часами, чувствуя, что общение со стихией возвращает вкус к жизни. Со стороны могло бы, наверное, показаться, что одинокий мужчина, рано впавший то ли в старость, то ли в хандру, сторонится общения с людьми из-за какой-то душевной или сердечной драмы. Но чего только не покажется со стороны!

Диме было безразлично общественное мнение, и никогда бы его не занимал вопрос: «а что люди скажут?». Он не стремился к общению с себе подобными лишь потому, что всё человеческое сейчас мешало единению с природой.

Растворяться в каждой волне, в каждом порыве ветра, в склонах гор, подёрнутых пепельной дымкой, в тёмных кипарисовых аллеях — это ли не мечта каждого здравомыслящего? К несчастью, такое редко у кого получается, потому что привычка прятанья от природы берёт своё.

Обнимая весь этот киммерийский простор, Дмитрий пил его энергию, и возвращался в своё физическое тело уже обновлённым, благодарно улыбающимся доброму окружившему его миру. Природа ничуть не отторгала обновлённого человека и считала приезжего своей неотделимой частицей, хотя в незнакомом крае Дмитрий был чужеродным телом.

В повседневных романтических скитаниях по побережью он всё-таки не стремился намертво одичать и обугрюмиться. Наоборот, природа давала какое-то новое чувство понимания всего сущего. Даже встретив один раз девушку, также одиноко бредущую в сонных сумерках, Дима вдруг отчётливо почувствовал сопровождающую её волну тоски и страха. Это разбудило дремавшее в нём до сих пор любопытство, и он стал постоянно искать встречи с незнакомкой.

Девушка довольно часто гуляла по взморью в элегантной бежевой куртке, поверх которой она повязывала на шею вызывающий красный шарф, гармонически сочетающийся с обыкновенными женскими брючками яркого бирюзового цвета. Но всегда встречают по одежде, а провожают по уму. Во всяком случае, яркие цвета говорили о ярком характере, что украшает любую женщину.

Дмитрий, например, спокойно, нахально даже, при встречах раздевал девушку. Глазами. Скажем, не совсем уж раздевал, но одежда явно для него ничего не значила, то есть не служила непреодолимой преградой. Вопрос в другом: зачем он это делал? Возможно, так увлёкся новой игрушкой, какой он представлял живого человека, что начал выискивать на её воображаемом теле необыкновенные морщинки, родинки и прочую суеверную ахинею, которой уделяют внимание только впервые в жизни влюбившиеся пацаны.

Однажды он застал её сидящую боком на облюбованной скамье в совершенно неподвижной позе памятника, выбравшего эту деревянную лавочку вместо гранитного постамента. Со стороны казалось, что девушка тоже слушает сварливую перебранку волн и окаменела, околдованная звуком. Скромно примостившись на краешек, Дима осторожно на неё покосился. Внимания никакого. Может и хорошо.

— О чём это они сегодня? — кивнул он на мерно бормочущие волны.

Девушка не вздрогнула, не изобразила испуг, не вскочила, даже не обернулась. Лишь чуть-чуть скосив глаза в его сторону, ответила:

— Спорят, кому первой на берег выбегать.

Дима откровенно думал, что вопрос огорошит незнакомку, или она хотя бы сделает вид, но пришлось удивляться самому.

— Вы всех понимаете с полуслова?

— Нет, конечно, но вас понимаю, — на сей раз, она обернулась в его сторону, и Дмитрий увидел большие печальные тёмные глаза, в глубине которых была сокрыта мудрость вселенной. Самое важное, что глаза девушки казались не просто тёмными, а разноцветными в то же время. Это вызвало поразительное смешение чувств, о чём Дмитрий раньше совсем не подозревал.

Лицо её, чуть смугловатое, в неприметных веснушках, оттеняли чёрные волосы с модным мелированием, то есть блондинистой проседью. Правда, лицо выглядело немножко усталым. Чувствуется, что она привыкла к этому образу и прятала его за лёгким макияжем. Во всяком случае, для постороннего не очень внимательного взгляда — видок что надо!

— Любопытно. Чем же я заслужил понимание? — Дима усиленно подыскивал слова, чтобы продолжить непредвиденный разговор. — Или в вас проснулась обычная женская интуиция?

— Я за вами наблюдаю вот уже несколько дней, — усмехнулась она. — Впрочем, как и вы за мной.

— Значит, научились читать мысли на расстоянии? — подхватил Дима. — У женщин это редко встречается.

— О, нет, — смутилась незнакомка. — Просто я заметила, как вы слушаете море. Ну, и ещё кое-что. Это так забавно!

— Как интересно! — хмыкнул Дима. — Ведь я тоже кое-что заметил.

Незнакомка подозрительно скосила глаза. Женщину легко поймать даже на проходную ничего не значащую фразу, но по лицу новой знакомой пробежала волна напряжённости: а вдруг её случайный знакомый что-то не то заметил!

— И чем же я привлекла ваше внимание? — осторожно спросила она.

— Рискую показаться бестактным, но когда я впервые увидел вас, то просто почувствовал, вы чего-то боитесь что ли, — Дима даже театрально покрутил в воздухе ладонью. — Это трудно объяснить словами. Это никак не проявляется в наружности. Просто просыпается в человеке шестое, седьмое или одиннадцатое чувство, когда знаешь — всё именно так и не иначе!