Лик Архистратига

В Индии существует знак Дао, где объединяются обе энергии мира, и получается круг. А это законченность. Если у птицы нет одного крыла, она не сможет летать. Люди давно уже поняли, что Бог — как раз та энергия, помогающая взмахнуть птице обеими крыльями, помогающая не просто существовать, но что-то создавать в этом мире обеим силам. Всё остальное — бессмыслица.

— Значит так, — подытожила Наташа. — Сейчас по сценарию должно последовать пылкое признание в любви с предложением руки, сердца и чего-то ещё между ними? Или уверение в том, что наша встреча не случайна, что ничего случайного не бывает, что мы рождены друг для друга и ждали этого момента всю жизнь? Пойми, мне нужно не признание в любви, а реальная поддержка и помощь.

Сможешь ли ты быть таким?

Дима не нашёлся что ответить. Взглянув на собеседницу, он только сумел отметить, что Наташа сама украдкой наблюдает за его реакцией на волну вопросов и на конечный, поставленный ребром, но не придал этому хоть какого-нибудь значения. А напрасно. Любая женщина даёт мужчине сделать выбор, то есть ощутить, на что он способен, иначе все любовные игры быстро превращаются в самые банальные сексуальные бредни.

Неужели же жизнь наша состоит только из взлётов и падений? Ведь никогда не даст Господь того, что ни поднять, ни унести. Значит, это испытание предназначено не просто из-за спортивного интереса к поступкам человека в экстремальных ситуациях.

И тут голос девушки немного печальный, даже чуть прерывающийся, вернул Дмитрия к действительности:

— Нельзя меня любить, Димочка…

Будто море упало с потолка, пытаясь захлестнуть, замутить, заморочить ум. Именно это ощущение возникло вокруг и долго ещё не отпускало после ничего не значащей фразы. Заметив слёзы на щеках девушки, Дмитрий попытался как-то встряхнуться, нарушить надвигающийся, словно паровоз, неотвратимый исход этой ещё не успевшей родиться любви.

— Что с тобой, Наташенька? — Дмитрий сел с ней рядом на валик кресла. — Ну, не плачь, успокойся, ангел мой.

Парень притянул голову девушки руками к своей груди и принялся осторожно гладить её волосы. Этот, казалось бы, довольно простой поступок действует на женщин успокоительно. Сначала Наташа инстинктивно вжалась в кресло, будто ожидала каких-то агрессивных действий по отношению к себе. Потом, под действием добрых ласковых рук, немного успокоилась. Во всяком случае, плечи девушки перестали дрожать, и она чуть-чуть расслабилась.

Только это, наверное, совсем не входило в её планы, поскольку она осторожно, но настойчиво выскользнула из нежных рук Димы, подняла глаза и в упор посмотрела на собеседника.

— Сядь, — пальцем показала девушка на покинутое Дмитрием кресло. — Я тебе всё расскажу, как и обещала. Знаешь, я очень больна, Димочка. И неизвестно чем. Никто этого не знает.

Голос её опять дрогнул, но слёзного расстройства всё-таки больше не повторилось. На такое заявление трудно было чем-нибудь ответить или возразить. По сути, Дмитрий, как врач или следователь, должен был хладнокровно выслушать её, анализировать интонацию, слова, фабулу изложения и всё такое прочее. Но могла ли она сейчас хоть что-то доходчиво рассказать? Но мог ли сам он понять её, как пациентку, как человека, как женщину?

— Ты можешь подумать, что вздорная девчонка, накопительница комплексов, выдумала себе болезнь? — она снова внимательно посмотрела на Дмитрия. — Я действительно больна и действительно болезнь медицине пока не известна. Если ты профессионал в знахарстве или тибетских излечениях биологической энергией — тебе и карты в руки. Узнай что-нибудь о том, чего нет, детектив.

— Что узнать? — поднял правую бровь собеседник Наташи. — Выходит, поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, то есть старая сказка на новый лад?

— Какая сказка! Моей болезни действительно в медицине пока не существует! — девушка нетерпеливо хлопнула ладошкой по валику кресла. — Вспомни, от чего умер Блок, Байрон, Дюрер?

— Ну, предполагают…

— Вот именно, предполагают! — перебила она. — Они и с десяток других просто умерли.

— Ничего не бывает просто так, — упрямо возразил Дима. — Умерли, вероятно, оттого, что организм истончал. Не могло ничего не случиться без какой-либо причины.

— Правильно, не могло! Ничего не могло! — горячо воскликнула Наташа. — Я тоже с этим согласна. Но люди отправились в мир иной просто так. И большинство из них — творческие личности. Ты, как врач, как психолог, как аналитик-следователь можешь объяснить летальный исход научной трактовкой? Не можешь. И никто не может. Сначала люди полагали, что каждому отпущен какой-то жизненный срок. То есть, человек послан в этот мир для того, чтобы здесь что-либо сотворить. А человек может творить только с помощью души своей. Но, видя, что душа уходит, оставляя живым и здоровым тело, поняли: здесь присутствует нечто другое, необъяснимое пока ни наукой, ни мистикой, ни религией. В Африке, например, научились использовать такие случаи для создания зомби. Слыхал?

— В Африке — зомби, в Японии — камикадзе, в Китае — тянь-шу. Только в Европе ещё нет ничего подобного, — хмыкнул психолог.

— Есть и сколько хочешь, — возразила Наташа. — Во Франции целый монашеский орден тамплиеров поклонялся Бафомету, рогатому идолу.

— Ну и что? — пожал Дима плечами. — На то мы и человеки, что вечно ищем, кому бы поклониться.

— А то, что когда идола обнаружили в подвале замка Тампль, все прикоснувшиеся к нему погибли. Просто умерли и всё! — в голосе девушки послышалось какое-то неуместное торжество. — Не от болезни, не от отравы, а просто умерли и всё. Может такое быть?

— То есть, рыцарей поразила такая же беспричинная смерть, как в твоём случае? — покачал он головой. — Но ведь ты жива ещё. Более того, я бы никогда не сказал, что Косая с косой бродит где-нибудь неподалёку. Просто у тебя обыкновенная мания или неврастеническая депрессия. Ты вообразила, что где-то рядом должна гулять такая же, как у пострадавших в прошлом, беспричинная смерть или болезнь без названия, которая охотится именно на тебя.

— Да. Именно такая! Да, именно охотится! И у меня та же самая болезнь, что и у многих, умерших без причины! — взорвалась Наташа. — Как ты не поймёшь, я уже битый час об этом твержу! Эта то ли болезнь без имени, то ли порча какая, но то же самое!

— Как?! — Дима тревожно заглянул ей в глаза.

— Так, — Наташа отвела взгляд, немного помолчала, потом вдруг ни с того, ни с сего спросила:

— Ты помнишь Алексея Толстого? Что-нибудь читал?

— Которого? — немного помедлил с ответом Дмитрий. — Их два и оба Алексеи, оба писатели.

— О, Господи! — девушка возбуждённо махнула рукой. — Конечно же, последнего, советского графа. Ну, который «Аэлиту» написал, «Гиперболоид инженера Гарина». Я не помню что ещё… Ах, да! «Буратино», надеюсь, тебе в детстве мамочка читала?

— Ты говоришь про Алексея Николаевича? — поднял бровь Дима. — Так у этого написано много книг, не только «Буратино».

— Да, да. Я про него говорю.

— В общем-то, читал кое-что, — равнодушно ответил Дима. — Но знаю о нём не больше, чем все. В основном ту часть его жизни, когда он был уже придворным писателем. Специально не интересовался.

— А зря, — Наташа сомкнула руки в кулак. — Довольно любопытный человек. Он любил много путешествовать, когда был помоложе. И вот как-то из одного скитания по Индии, Тянь-Шаню и Тибету он привёз вроде бы сувенир, оказавшийся на деле совсем не сувениром.

— Что же здесь необычного? — искренне удивился Дмитрий. — Писатели из творческих путешествий постоянно привозят что-либо диковинное. А потом хвастаются друг перед другом в Центральном Доме Литераторов. Почему ты вспомнила какой-то сувенир?

— Именно после этого и началось его непредвиденное величие, — твёрдо сказала девушка. — Роман «Пётр Первый», написанный по заказу самого товарища Сталина — это, я считаю, откровенная заказная дешёвая работа, а сравни-ка «Буратино» с итальянским «Пинокио». Тебе не кажется, что эти сказки можно назвать братьями-близнецами? Но в России о «Пинокио» упоминать было неприлично, в смысле запрещено. Да и зачем, когда есть наш советский Буратино! Только именно «Пётр Первый» и позаимствованная сказочка принесли Толстому небывалую популярность и великодержавную советскую славу.