Страница 73 из 151
7 часов 30 минут утра Ленинград!
7 июля. 8 часов утра. Дом имени Маяковского
Я – на улице Воинова, в Союзе писателей. От Финляндского вокзала половину моей поклажи нес паровозный мастер, он работает сверхурочно, за хлеб, носильщиком. Солнечный день. Корабли на Неве, но теперь – с маскировкой.
За последнее время город необычайно изменился в лучшую сторону. Основное в этой перемене сделано самим летом: теплом, светом, яркой зеленью. Но очень многое, конечно, сделано и людьми, поистине ипаппчеоким их трудом.
Ясно ощущаю тот необычайный подъем, то волнение, какое может быть только у человека, сознающего, что он вступает на священную родную почву. Шел по асфальту чистому, гладкому, непривычному после мха лесов и болот, – шел радостный, плененный красотою Невы, давно знакомыми очертаниями города, Петропавловской крепости, набережных, улиц, где знаком каждый дом. Сколько раз там, в передовых частях, приходило мне в голову, что я уже не увижу родного города, – и вот я вновь оказался в нем, будто несбыточное сбылось. Все в нем «на месте». Никакие бомбардировки и обстрелы не изменили общего его облика, он цел, таков же (и сразу даже не замечаешь, не хочется замечать его ран).
Я покинул частично разрушенный Финляндский вокзал, прошел мимо безобразной вышки, которой укрыт от осколков и замаскирован памятник Ленину; мельком оглядел десяток зияющих пробоин в обступающих вокзал домах; кое-где поврежденный, но тот же Литейный мост; те же два корпуса недостроенных громадин – кораблей, что стоят с осени у набережной Военно-медицинской академии. Если и есть в них разрушения, то издали они не видны. Неизменны текучие воды Невы – державной, могучей. Разве есть сила, способная иссушить их?
Дом имени Маяковского[22]. На улице перед дверьми сидит на стуле женщина – служащая дома, греется на солнышке, читает книгу. Андрей Семенович Семенов тащит мой огромный памирский рюкзак к себе, в Литфонд, оставляет меня в своей комнате, уходит во двор за водой для чая, и я пользуюсь минутами одиночества, чтобы записать эти первые мои впечатления…
8 июля Ленинград
Полдня вчера я провел у А. С. Семенова. Обменивались новостями, пили чай, потом я спал. На трамвае отправился в ТАСС, сдал корреспонденции, оформил документы. За июнь в «Вестнике ТАСС» помещено тринадцать моих корреспонденции. Из ТАССа, зайдя по пути в Комендантское управление зарегистрироваться, пошел в свою квартиру, на канал Грибоедова; оттуда – в «Асторию», тщетно пытался получить номер.
Поздним вечером на автомобиле «пикап» я с А. Фадеевым и Л. Пантелеевым выехал в Ржевку. Фадеев со своим спутником улетел в Москву, а я вернулся в Ленинград, на канал Грибоедова.
А сегодня с утра навестил нескольких соседей по дому, потом развозил посылки по городу, снова был в ТАССе, в Союзе писателей. Отвез часть продуктов Марусе – домработнице моего отца, по-прежнему живущей в его квартире, на проспекте Щорса; писал письма в Ярославль и, наконец, отправился к Николаю Тихонову, на Зверинскую, остаюсь у него и Марии Константиновны ночевать.
Тихонов сказал, что завтра на правом фланге нашего фронта, за Средней Рогаткой, в одном из полков 21-й дивизии, занимающих оборону под Лиговом, ждут писателей, поедет Елена Рывина, и, мол, не соглашусь ли поехать и я? Я, конечно, согласен. Тихонову утром будут звонить, пришлют машину.
9 июля. 6 часов вечера
В 10. 30 утра за мной приехал на машине старший политрук Черкасов. С ним я поехал в Союз советских писателей, оттуда – в ДКА, где живет Елена Рывина. Мы помчались на передовые позиции – в 8-й полк 21-й стрелковой дивизии НКВД[23]. Быстро пересекли центр города, выехали в южную его половину. Здесь, в Московско-Нарвском районе, за Обводным каналом, громады домов стали крепостями: амбразуры в каждом, заложенном кирпичом окне, что ни окно, то бойница.
В южной стороне улицы перегорожены баррикадами, возникающими уже начиная с Социалистической. Они пока еще разомкнуты, в них оставлены узкие проходы, где – для автомобилей, где – только для пешеходов. Чем дальше к югу, тем баррикады встречаются чаще, становятся все солиднее.
Огибая свежие воронки, машина бежит по улице Стачек. Здесь, за Обводным каналом, трамваи уже не ходят, здесь город уже плотно перемешался с фронтом. Еще бродят дети и женщины, живущие коегде в своих домах, но баррикады и блиндажи, бетонные надолбы и проволочные заграждения переплелись с домами; естественные укрытия смешались с искусственными. В огромных корпусах общежитий Кировского завода – «вторые эшелоны», и странно, что, сколько ни обстреливают этот район, большинство домов стоит на месте неприступными крепостями-громадами, хоть и простреленными, хоть и поврежденными артиллерийским огнем.
За Кировским заводом улица Стачек по всему ее протяжению укрыта с правой, немецкой, стороны стеной маскировочной сети, уплотненной множеством навязанных на нее тряпичных лоскутов.
Едем вперед, патрули проверяют документы. Одетая в шелковое ярко-красное платье, черноглазая, худощавая, похожая на цыганку Рывина – весела, возбуждена, говорлива, с нею не соскучишься, но и мыслям своим не предашься!
Большие корпуса – реже. Начинаются сплошь разбитые артиллерией деревянные дома, или пепелища, с торчащими кирпичными трубами. Они оборваны перед Лиговом превращенной в хаотический пустырь, изрезанной ходами сообщения полосой. В километре дальше, правее, где прогорелый остов завода «Пишмаш» и вышка, – уже враги. Они превратили руины завода в свой узел укреплений, густо насыщенный огневыми точками. Вышка – немецкий наблюдательный пункт, постоянно бомбимый и расстреливаемый нами.
А здесь – порубанный, искрошенный рваным металлом парк. В нем блиндажи, укрепления. За ним – тоже открытое поле, до самых немецких позиций, курчавящихся редкой цепочкой деревьев.
Блиндаж командира и комиссара полка – давний, аккуратный, доски чистенько покрашены зеленой краской. Позиции эти неизменны с осени. Бойцы и командиры – большинство пограничников, – человек триста, собрались на открытом воздухе, в парке, под деревьями, разбитыми минами и снарядами. Я читал рассказы. Елена Рывина – стихи. Бойцы и командиры были весьма довольны.
За обедом (суп да каша в блиндаже командир полка рассказал о недавней смелой вылазке восьмидесяти бойцов, пробежавших днем полтораста метров от своих траншей к траншеям врага. Бойцы пересекли это пространство в две минуты и столь внезапно навалились на гитлеровцев, что те не успели опомниться и почти не отстреливались. Перебито много немцев, взят «язык». Этот факт – уже значительное событие на фоне полного затишья на Ленинградском фронте. О нем говорят и пишут. Ибо ничего более крупного не происходит. Артиллерийские и минометные перестрелки, поиски разведчиков, действия авиации да боевая круглосуточная работа снайперовистребителей – это все, что происходит в позиционной войне вокруг Ленинграда.
Обратно от блиндажа командира полка (расположенного в километре от немцев) до угла Невского и Фонтанки мы ехали на мотоцикле с коляской ровно восемнадцать минут. Быстрый мотоциклетный ход, знакомые, чистые и почти пустынные улицы, ярко залитый солнцем родной город, ощущение передовой линии, развалины, размеренная обычная походка мирных ленинградцев, резвящиеся дети, гладкий асфальт, милиционеры на углах в белых перчатках, прогуливающиеся парочки, погорелые дома, решето расстрелянных стен и оград, буйная зелень аллей, обрамляющих Фонтанку, дома с бойницами – все, все это перепуталось, перемешалось, вызвало во мне какое-то возбужденно-бесшабашное настроение, то, при котором даже хочется опасности и ничего в мире нет страшного…
И потом, прямо с передовых позиций подкатить на мотоцикле к дверям своего дома, где жил всегда мирной жизнью, – чувство необычайно странное, словами не определимое.
22
Дом имени Маяковского – Правление и клуб ленинградскою еще пения Союза писателей
23
Эта дивизия в дни войны была переименована в 109-ю стрелковую.