Страница 62 из 98
Уже на первом допросе в Феодосийском порту Ячник дал показания следователю, прибывшему из Ленинграда. Да, по просьбе своего ленинградского знакомого Александра Лурье он неоднократно вывозил из страны марки и затем отправлял их бандеролями по указанному адресу в США. За каждую «отправку» получал от Лурье 400 рублей. Рассказал Ячник и о других контрабандных операциях с марками, в которых он участвовал. Теперь у следствия было достаточно доказательств для серьезного разговора с филателистом Лурье, который по-прежнему приносил на почтамт письма, адресованные своему брату в США.
Как повел себя Александр Лурье, оказавшись в кабинете следователя? Человек неглупый, он быстро понял, что отрицать очевидное бесполезно. Контрабандная филателистическая фирма братьев Лурье начала работать с 1981 года, когда старший из братьев Яков перебрался на местожительство в США. Технология «производства» была проста: братья обменивались марками. Те, что ценились дороже в США, отправлял младший брат из Ленинграда. А те, что стоили дороже у нас, он получал из США.
Дела шли успешно. Несколько тысяч рублей в месяц, которые «зарабатывал» на «обмене» Александр Лурье, были лишь оборотным капиталом. Он тратился на покупку редких марок, на оплату услуг сообщников и на довольно беспечную жизнь. Основная прибыль оседала у старшего брата в Америке, куда, закончив контрабандные операции, собирался и младший, Александр.
В США переправлялся дорогой, уникальный филателистический материал. Так, например, в один из рейсов штурман Ячник переправил за рубеж два листа редких марок Тувы. В листе сто марок. В США одна такая марка стоит 350 долларов. Обменная операция принесла сразу 70 тысяч долларов. Немалые ценности оставались еще и в Ленинграде. Вот почему так усердно вел переписку с братом Александр Лурье, искал и находил другие каналы для контрабанды. Все последние пять лет он жил только этим. Правда, еще служил инженером в Ленинградском специальном монтажном наладочном управлении «Союзавтоматстрой», но от своих инженерных обязанностей он успешно откупался — получал подложные справки и бюллетени.
Желая, как утверждал Лурье, помочь следствию и давая чистосердечные показания, он был весьма словоохотлив. Можно было поверить ему я в том, что он обладает уникальной памятью и что филателиста, равного ему, нет в Ленинграде. Он помнил, казалось, каждую марку из своей огромной коллекции, помнил, как она ему досталась, и знал, чем она интересна. Но были вопросы, на которые Лурье не мог или не хотел ответить. Уникальная память изменяла ему, когда речь заходила о многочисленных конвертах, открытках и других почтовых отправлениях, немалое число которых было в его собрании. Эти филателистические материалы особенно ценятся коллекционерами. Представьте себе конверты или открытки с редкой маркой, со штемпелем гашения в далеком или экзотическом месте. Так вот, Лурье очень плохо вспоминал, каким образом они попали к нему: «купил с рук», «обменял в клубе», «не помню, у кого». Забывчивость Лурье и настойчивое любопытство следователя имели свои причины. Дело в том, что следователь, а затем и эксперты обратили внимание на некоторые особенности конвертов и открыток в коллекции Лурье.
Прежде всего, поражал их сохранный, ухоженный вид — несмотря на весьма почтенный возраст, они явно бережно хранились и не так уж много сменили хозяев. На многих конвертах, открытках были номера и другие рукописные пометки. Все это отличало их от прочего филателистического материала, изъятого у Лурье.
Следователь вроде довольствовался уклончивыми ответами обвиняемого. Но однажды, когда Лурье был предъявлен очередной конверт и тот опять не мог вспомнить, откуда он у него, следователь сказал:
— Я вам помогу. Вспомните, как в машине Ячника вы приехали на встречу с женщиной по имени Наташа. Вы помните, шел дождь, и Наташа, передавая вам пакет с конвертами, уронила один из них на мокрый асфальт. Вернувшись на квартиру Ячника, вы, человек аккуратный и бережливый, тампоном из ватки сняли с конверта грязь. Видите, остались полоски? Затем вы положили его на абажур лампы сушиться. А уезжая, забыли взять конверт. Вот он. Вспомнили?
Что оставалось делать Лурье? Пришлось вспомнить то, о чем так хотелось забыть.
…В тот раз Лурье вернулся из Москвы расстроенным. И не только потому, что сделка, которую он провернул там, не сулила больших барышей. За дюжину конвертов и открыток пришлось отвалить 15 тысяч рублей. Угнетало и мучило другое. Честолюбивый, жадный, Лурье гордился репутацией «акулы» в кругу ленинградских филателистов, его тешила глухая зависть и почтение дельцов помельче. Он мнил себя королем. А в Москве тогда он получил болезненный урок — понял, что по сравнению с настоящей «акулой» он не больше «щуки». Его поразило не только богатство московского «собирателя», но главное, он понял, откуда оно у него. Все, чем владел москвич, принадлежало государственным архивам. Лурье не мог простить себе, что не ему первому удалось застолбить столь богатую золотую жилу.
Человек дела, он недолго предавался бесполезным переживаниям, а решил повторить московский опыт у себя в Ленинграде. Для внедрения в какой-либо архив Ленинграда был найден некто Файнберг. Этот «надежный и верный» человек сумел окончить три курса Ленинградского мединститута и, может быть, получил бы диплом врача, если бы не непредвиденный случай. Свинья, которую попытался утащить из колхозной фермы студент-стройотрядовец Файнберг, подняла такой оглушительный визг, что пришлось отчислить его из института. Бывший студент-медик стал шофером такси. Теперь ему вновь предложили сменить профессию.
Желание шофера такси послужить архивному делу никого не растрогало — в нем не нуждались. Но хождения по архивам не пропали даром. Выяснилось, чтобы попасть туда, необязательно состоять в штате. Файнберг едет в Москву и возвращается оттуда с бумагой, которая открывает ему двери в Центральный государственный исторический архив СССР. На фирменном бланке журнала «Театр» была изложена просьба редколлегии разрешить Файнбергу пользоваться архивными материалами, необходимыми ему для написания очерка о провинциальных театрах России. Как показал на следствии Файнберг, обошлась ему эта бумага недорого — в 50 рублей.
Так как аванса в журнале «Театр» под будущую публикацию получить не удалось, материальные заботы берет на себя Лурье. В связи с уходом из таксопарка Файнбергу ежемесячно выплачивается 300 рублей. За 7200 рублей Лурье в комиссионном магазине покупает «Жигули» и выдает Файнбергу доверенность, чтобы после занятий в архиве тот мог подрабатывать на машине. И главное условие: все, что удастся заполучить из архива, поступает в собственность Лурье. Выручка от похищенного делится честно — пополам.
Файнберг проходит ускоренный недельный курс начальных знаний по филателии. Ему втолковывается главное — что дороже. Таксист покупает польский «дипломат» и на машине работодателя отправляется на Красную улицу для сбора материалов о провинциальных театрах России.
После первого дня работы в читальном зале архива Файнберг обрадованно, но и растерянно докладывал Лурье:
— Писем там — как на почтамте!
— Тем лучше, — успокаивает его Лурье, — бери.
И Файнберг берет. Он доставляет Лурье десятки конвертов с марками России, прошедшими почту в начале нынешнего и в середине прошлого веков, 15 синих почтовых карточек без марок и множество других.
Файнберг наглеет. Похищаются ежедневно десятки писем и карточек. Компаньоны входят во вкус, аппетиты растут. Главное, все проходит без сучка и задоринки. Но Файнберг нарушает конвенцию. Он начинает продавать часть похищенных материалов на сторону. Лурье прекращает выдавать зарплату и отбирает «Жигули», Файнберг успевает лишь перед тем раздеть машину — и дружбе конец.
Но свято место пусто не бывает. На Лурье начинает работать другой человек. Это некто Михаил Поляков, еще молодой человек, подсобный рабочий Ленинградского государственного архива на Псковской улице. Вскоре и он был вынужден оставить эту работу, но познакомил Лурье с сотрудницей архива Наташей. Преступная цепочка не прерывается, филателистические архивные материалы попадают в руки Лурье.