Страница 37 из 98
Линяшин благодарно кивнул.
Квартира выглядела так, будто хозяин покинул ее не навсегда. Эмалированный чайник на газовой плите, заварной и чашечки стопкой — на кухонном столике. Постель не убрана, а только прикрыта шерстяным пледом. На письменном столе в картонной коробке — валидол, нитроглицерин, масса других лекарств.
Больше всего Линяшина интересовала вторая комната, считавшаяся нежилой. Труханов использовал ее как кладовку, но, по его словам, Сердобольскому она очень приглянулась и он собирался сделать в ней фотолабораторию. Как выяснилось, Сердобольский никогда не увлекался фотографией и даже фотоаппарата у него никто не видел.
Дверь в эту комнату оказалась заперта, а Труханов утверждал, что у него она вообще была без внутреннего замка.
Участковый принес связку ключей. Попробовал одним, вторым — дверь открылась.
В крохотной комнате, грубо окрашенной масляной краской, стоял тяжелый дух нежилого помещения. Добрую половину ее занимал шкаф, добротно, как мастерили в старые времена, сделанный под красное дерево. Тускло мерцали толстые граненые стекла.
— Пальчики и любые другие отпечатки поищите везде — на ручках, стеклах, внутренних полках, — предупредил Линяшин эксперта-криминалиста.
Нижние полки оказались забитыми книгами, альбомами, справочной литературой по декоративно-прикладному искусству. Ведя следствие по уголовному делу Раковского, Линяшин перечитал и просмотрел горы специальной литературы по музейным ценностям, держал в руках редчайшие раритеты на эту тему. Большинство книг, хранившихся у Сердобольского, он знал по крайней мере по названиям. Его ничуть не удивили книги «Русское ювелирное искусство, его центры и мастера», «Золотые и серебряные изделия русских мастеров XVIII — начала XX века», альбом «Ювелирные изделия фирмы Фаберже», изданные уже в советское время. Но вот такую редчайшую книгу, как «Правила внутреннего распорядка фабрики золотых и серебряных изделий торгового дома К. Фаберже», вышедшую в 1903 году почему-то в Одессе, он видел впервые.
Линяшин начал листать ее, и где-то в середине книги нашел несколько листков розовой почтовой бумаги с машинописным текстом. Письма эти адресовались «господину Сердобольскому», но с русским обращением к нему по имени-отчеству. Судя по подписи, отправителем их был некто Серж Лаузов, проживающий в Швейцарии. «Ну что ж! — с удовлетворением отметил Линяшин. — Это уже не ниточка, ведущая к развязке, а кое-что покрепче. Наверное, именно об этих посланиях из-за рубежа и говорил Труханов…»
Осмотр и опись содержимого шкафа заняли около двух часов. Эксперт-криминалист сложил свои приспособления в чемоданчик, давая понять, что его работа закончена. Понятые явно заскучали. Линяшину это состояние оторванных от своего дела людей было знакомо. Приглашенные на обыск или осмотр места происшествия, они ждут нечто потрясающее воображение. Если не тугих пачек ассигнаций, сберегательных книжек с пятизначным счетом, золотых монет и бриллиантов с куриное яйцо, то хотя бы каких-то подпольных ценностей. Вот тогда было бы о чем рассказать, посудачить во дворе! Вот тогда можно было бы строить любые предположения насчет того, почему старик Сердобольский оставил на свои похороны 300 рублей, ходил в пальто и шляпе времен фильма «Чапаев», а на поверку оказался подпольным миллионером?!
По следственным делам Линяшину приходилось читать немало чужих писем. Деловых и сугубо личных, интересных, содержательных и пустых, четких, ясных и темных, как осенняя ночь.
Он не только читал, но и подшивал к делу, нумеровал как важный следственный документ и письма-исповеди, и письма-угрозы, и письма-советы, как вести себя в случае ареста и суда. Однажды к нему поступило письмо, написанное карандашом на узких полосках бумаги, оно поражало своей бессвязностью, никчемным набором, казалось бы, случайных Слов. Было такое впечатление, что писал его психически больной человек.
Полоски бумаги и насторожили Линяшина. К чему бы это? Он искал потаенный смысл в отдельных словах, даже пытался переставлять их порядок, пока по какой-то ассоциации не вспомнил школьный ликбез об акростихе. И тогда в письме открылось все, что там было скрыто.
Письма, изъятые при осмотре квартиры Сердобольского, были осторожными, неоднозначными. Некто Серж Лаузов, сын русского эмигранта, лет сорок назад работал продавцом в антикварном магазине дяди Сердобольского. Потом стал совладельцем, а когда дядя умер, магазин перешел в его собственность.
Об этом говорилось в первом письме без всяких недомолвок. А дальше Серж Лаузов изъяснялся туманно. Можно было лишь догадываться, что в деловых бумагах своего бывшего компаньона он обнаружил подробное описание и воспроизведенные в каталогах фотографии четырех камнерезных изделий фирмы Фаберже. Эти работы исчезли из поля зрения коллекционеров, не значатся ни в одном музее мира, и Серж Лаузов по найденным у компаньона бумагам понял, что они были подарены Сердобольскому его дедом, бывшим хозяином антикварного магазина.
Серж Лаузов запрашивал: не согласится ли господин Сердобольский продать эти изделия? (Изображения их, вырезанные из какого-то очень старого русского журнала, он приложил к письму.) Далее Лаузов сообщал, что даже высокая цена в любой валюте не будет серьезным препятствием в их деловых переговорах, что он найдет возможность приехать в Ленинград или прислать к Сердобольскому доверенного человека.
В других письмах повторялось в разных вариациях то же самое. Только предложения о продаже изделий Фаберже становились более настойчивыми, а молчание Сердобольского называлось «неджентльменским».
Линяшин отметил, что все эти письма приходили на старые адреса Сердобольского. Ни одно из них он не получил по последнему месту жительства. Это обстоятельство заставляло задуматься: что же, Серж Лаузов так и не узнал новый адрес Сердобольского? Или узнал, но решил не донимать старика письмами и предпринял какие-то другие шаги? Тогда — какие?
Телефона у Сердобольского не было ни на старой квартире, где поселился Труханов, ни на последней. В одном из писем Лаузов просил Сердобольского позвонить ему, указывал свой домашний телефон. Линяшин уже запрашивал центральную телефонную станцию: были ли почтовые отправления с вызовом Сердобольского С. Я. на переговоры по такому-то телефону? Оттуда ответили: вызова такого не было.
Запросил Линяшин и консульское управление МИДа: не приезжал ли в СССР гражданин Серж Лаузов? Нет, виза иностранцу с такой фамилией не оформлялась.
Но ведь, судя по всему, размышлял Линяшин, что-то или кто-то потревожил покой Сердобольского. Труханов утверждает, что Сергей Яковлевич был потрясен непонятной кражей статуэток из его бывшей квартиры, но не высказал никаких предположений по этому поводу. Лечащий врач Сердобольского считает, что причиной инсульта, скорее всего, было сильное переживание. Неужели он такой скрытный человек? Ни с кем не поделился своими страхами, ни у кого не стал искать защиты, если кто-то начал его преследовать, шантажировать…
Вопросы громоздились, выстраивались в порядке их важности, логических связей один за другим, а ответ на них затаился где-то — Линяшин был убежден в этом — в последних днях жизни Сердобольского.
Была у Линяшина надежда, что многое в этой истории может высветить, поставить на свои места задержание по подозрению или даже арест Вити-угодника, Кныша. Но найти его пока не удалось. На работе он только числился, сторожил за него другой человек, по месту жительства в коммунальной квартире сказали, что видели его последний раз месяца два назад.
Ничего не дали и опросы круга его знакомых: «Как-то заходил, был сильно навеселе, куда ушел — не знаем», «Встретила случайно на улице, звал в ресторан, хвастался, что живет безбедно, предлагал выйти замуж за него, я отказалась. После его не видела», «Вроде бы собирался лететь в Сочи, но это было с месяц назад…»
Линяшин дочитал последнюю информацию о ходе розыска Кныша Виктора Эдуардовича. Нет, ни одна из них не наводила на его след, скорее наоборот — внушала опасение о тщетности поиска.