Страница 22 из 155
Несколько дней санного пути совсем не утомили ребят. Напрасно беспокоилась их мать, ехавшая с младшими детьми впереди в таких же крытых санях, боявшаяся, что без ее присмотра старшие не дай Бог померзнут или заболеют. Запомнилось Алексаше, что на их пути был большой град Юрьев-Польской с такими же валами и стенами, замкнутыми в кольцо, как и в их родном Переславле-Залесском. И сам град, и княжеский терем, и возвышавшийся неподалеку белокаменный храм, и другие постройки в граде, все занесено было снегом. Гостеприимный, добрый и набожный их дядя Святослав — батюшкин молодший братец, княживший в Юрьеве, одарил сыновцов щедрыми подарками — сладостями, игрушечными деревянными конями и свистульками. Все выспрашивал, хорошо ли знают они грамоте, учат ли Святое Писание, да все трепал их с Федей легкой рукой по вихрастым головам.
А потом был великий град Владимир. Великий град среди градов. Сколь же съехалось тогда люду в большой княжий терем старшего батюшкиного братца Юрия, что стоял на высокой горе, окруженный белокаменными стенами Детинца среди белокаменных соборов. Многим сродственникам и гостям тогда не хватило места в Детинце, и князь Юрий разместил их на другом подворье близ высокой и красивой каменной вежи, названной Золотыми воротами. Вот тогда и узнали Алексаша с Федей, сколь у них еще двоюродных братьев и сестер. Правда, сдружились Алексаша и Федя только со старшими сверстниками — сыновьями князя Юрия — Владимиром и Мстиславом. Были там и совсем взрослые братья, сыновья умершего уже давно дяди Константина — Всеволод и Владимир. Но те больше походили на дядю Ивана, самого младшего батюшкиного братца, да с Алексашей и Федей общались свысока. Понравился княжичам дядя Владимир, что приехал из Москвы. Золотоволосый, кудрявый, рослый и красивый лицом, тот часто бывал навеселе, и от него крепко пахло медовухой или вином. Но он показался Алексаше добрым и смелым и подарил ему и Феде охотничьи луки со стрелами.
Алексаша вспомнил о луке, положил перо концом на чернильницу, представил, как натягивает его очень тугую тетиву, пускает стрелу и… у него вспотели ладони. Он заерзал на скамье и потер ладони о парчовые порты. От этого движения проснулся дьякон, утер нос рукавом стихаря[84] прокашлялся и посмотрел на детей. К тому времени Алексаша уже успел схватить перо и сделать вид, что тщательно выводит буквицы. Дьякон опять закрыл глаза и через минуту уже всхрапнул. Княжич, шепча себе под нос, вывел на обрезке пергамента слова: «В нем бо звездам служащий, звездою учахуся…».
Перед его мысленным взором появилась большая звезда, что взошла в тот Сочельник вечером на небосводе. А следом пришло Рождество, которое они с матушкой пошли встречать и молиться в большом соборе Успения Пресвятой Богородицы. Когда они прошли через красивый резной портал и вошли внутрь, княжича удивил огромный храм, весь расписанный голубовато-зелеными, коричневыми и светло-желтыми фресками. Алексаша знал, что все эти изображения рассказывали о жизни, деяниях и подвигах пророков, Христа и святых. Огромное паникадило довольно ярко освещало верха храма и отбрасывало на сверкавший пол и нижние части стен яркие световые блики и полутени. Подсвечники, наполненные свечами, также излучали потоки яркого света. Но внутреннее пространство храма было столь велико, что даже несколько тысяч свечей, зажженных той ночью, не позволяли рассмотреть всех фресок, икон алтарной преграды и людей, что во множестве стекались в храм на Всенощное, праздничное богослужение. Светоносные потоки, лившиеся сверху вниз и поднимавшиеся снизу вверх, рассеивались легкими волнами, будили и оживляли образы, написанные на стенах и иконах и словно ветром шевелили их одежды. Служба еще не началась. Тихий говор и шепот сотен людей, негромкое чтение молитвы на хорах[85] отраженные каменным сводом и стенами храма, погружали в состояние сказочного ожидания.
Федю и Алексашу мать взяла за руки и повела на хоры. Они пошли по узкой и крутой каменной лестнице в толще серых и глухих каменных стен. Феодосья, как будто нечаянно, прикрыла за собой дверь в проход, и они оказались в темноте. Свет в этот проход почти не проникал, и мальчики, поднимавшиеся впереди матери, держали друг друга за руки. У Алексаши от страха и любопытства замирало сердце. Вскоре впереди, на подъеме опять просветлело. Затем яркий свет вновь озарил их, и они очутились на небольшой каменной площадке почти под сводами собора.
Прошло немного времени, и хор молодых юношей в светлых одеждах дружно и красиво запел рядом с ними. Началось тихое и светлое, но все более нараставшее нотами торжества богослужение. Алексаша, часто выстаивавший в храме литургию вместе с матушкой, был привычен к долгим службам. Но в ту ночь он потерял счет времени и понимал, что эта служба необычная, длинная и праздничная. Теплый воздух волнами поднимался снизу под купол собора, и час от часу на хорах становилось все жарче. Алексаша и Федя упросили матушку отпустить их вниз, где было прохладнее, и, держась за руки, как при подъеме, осторожно спустились по темному проходу вниз. Взрослые пропустили мальчиков вперед — ближе к солее[86], и они очутились рядом с двумя десятками других детей прямо под огромным, медленно вращавшимся паникадилом[87]. Алексаша внимательно снизу вверх рассматривал незнакомых ему взрослых, стоявших сзади полукругом, с любопытством присматривался к детям, стоявшим у солеи. Взирал на праздничные светлые одежды священников. Смотрел на то, как дьяконы входят и выходят через алтарные двери жертвенника[88] с большим Евангелием и свечами, как владыка[89] Кирилл благословляет паству, как ветхий годами, седой как лунь епископ Симон открывает и закрывает алтарные Царские врата[90]. Многое было еще непонятно и загадочно для него в богослужении.
Когда же на хорах негромко запели:
— Иже херувимы тайно образующе и животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, — из двери жертвенника на солею вышел дядя Владимир Московский, крещенный Дмитрием.
Он был одет в чешуйчатый воинский доспех, покрытый золотом. За плечами его подобно двум крылам струился серебристый корзн. Златые кудрявые власы его ниспадали на доспехи, голубые глаза лучились. И Алексаша подумал, что этот красивый воин может быть и не его дядя, а только похож на него. Однако тот, углядев сыновца среди других детей, кивнул ему, улыбнулся так загадочно и еле заметно, как улыбаются взрослые, когда хотят сделать чаду подарок, и пошел прямо к Алексаше. Тогда-то и увидел княжич в его десной длани легкую дугу серебристого лука, и сердце его вспорхнуло и застучало от счастья.
Понимая, что дядя идет к нему, Алексаша сделал вперед два шага и вышел из кучки детей. Повернувшись, он посмотрел на Федю, желая получить от него кивок одобрения, но брат явно не замечал происходившего, а во все глаза смотрел на Царские врата храма. Обернувшись вновь лицом к жертвеннику, княжич увидел дядю прямо перед собой и, оглядев его, понял, что этот воин только похож на Владимира Московского. Так, как бывают похожи друг на друга все смелые воины. Похож каким-то особым мерцанием глаз, застывших на мгновение с выражением предельного напряжения, сосредоточенности и необоримой твердости. Поняв, что это не дядя, Алексаша было заколебался. Но тот протянул ему навстречу десную руку, и Алексаша с удивлением узрел в руке не серебристую дугу лука, что казалось ему ранее, а светящуюся белым огнем дугообразную молонью, в виде сабельного клинка.
Потаенно улыбнувшись одними губами, златокудрый витязь подал рукоять клинка княжичу, и тот, решительно сделав шаг вперед, всей десной дланью с радостью схватил и обжал перстами ее, мерцавшую белым огнем. В тот же миг боль заставила вскрикнуть Алексашу и закрыть глаза. Что-то горячее и липкое сжимали его длань и персты. Когда через мгновение княжич открыл глаза и посмотрел вперед, то успел увидеть только полы серебристого корзна, мелькнувшие в проеме входа в жертвенник. А молившиеся вокруг люди с удивлением смотрели на белокурого княжича, сделавшего во время херувимского пения несколько шагов к алтарю и поймавшего на лету большую свечу, выпавшую из паникадила. То ли паникадило закрутилось быстрее обычного, то ли сквозняком подуло со стороны западного портала внутрь храма, только свеча выпала и угодила в маленькую длань Алексаше и обожгла ее кипящим воском и огнем.
84
Стихарь — священническое одеяние. Длинная одежда без разреза спереди и сзади, с отверстием для головы и с широкими рукавами.
85
Хоры (архитект.) — место под сводом храма, своего рода балкон, где располагались певчие и стояли службу представители знати. Хоры находятся, как правило, под сводом центрального нефа. Проход на хоры вел через пристроенную к зданию храма лествичную башню или располагался в кладке каменных стен храма.
86
Солея — ступенчатый выступ перед алтарной преградой в христианском храме.
87
Паникадило — центральный подсвечник храма, подвешиваемый к куполу.
88
Жертвенник — северная часть алтарной апсиды храма.
89
Владыка — представитель высшей церковной иерархии (митрополит, архиепископ, епископ).
90
Царские врата— центральный вход в алтарь храма, через двустворчатые ворота, устроенные в иконостасе.