Страница 113 из 155
Владимиро-Суздальское население лесных волостей оказалось в более сносном положении по сравнению с населением плодородного, но открытого и безлесого Ополья. Татары, плохо знавшие лес и боявшиеся углубиться в него, вели себя как полные хозяева на открытом просторе Суздальской земли. Мирное русское население, никогда не видевшее столь многочисленных, жестоких и воинственных завоевателей, было беспомощно оказать им здесь хоть какое-то организованное сопротивление. За один февраль месяц монголо-татары захватили во Владимиро-Суздальской Руси четырнадцать городов не считая десятков погостов и слобод. В те дни единственной надеждой спасавшихся, бежавших и полоненных русичей был Господь Бог и их Великий князь Юрий Всеволодович, собиравший полки за Волгой на реке Сити.
Новгород Великий шумел и волновался как потревоженный улей. У князя же Александра дел было, хоть отбавляй.
Беженцев из Дмитрова, Переславля, Микулина, Ламского Волока, Твери из слобод и погостов Владимиро-Суздальской земли было столько, что число их уже доходило до пятидесяти тысяч. А люди все бежали и шли к Новгороду Великому и его пригородам, спасаясь от страшного врага, пришедшего на Русь. Конечно, ни Новгород, ни Торжок, ни Бежецкий Верх, ни другие города новгородской земли не могли принять стольких людей под свой кров. Потому князь Александр не находил покоя ни днем, ни порой даже ночью, проводя время в седле. Вместе с новгородскими мужами и своими сподвижниками встречал залесских русичей, а затем отправлял их на расселение в окрестные новгородские слободы, погосты, веси. Изболелось сердце у молодого князя, ибо насмотрелся он за эти зимние дни на голодных и обескровленных, полуобмороженых, пропахших дымом пожарищ и костров стариков и детей. Жалость точила его, когда видел высохших от страданий, слез и переживаний жен и девушек. В душе негодовал и от бессилья скрипел зубами, когда встречал страшно исхудавших, заросших бородами бесконечно уставших мужчин с потухшими, виноватыми глазами. Мало кто из беженцев гнал с собой хотя бы отощавший рогатый скот. Даже и половина не имела обезножевших лошадей. И всем надлежало дать какой-то кров, место у печи и накормить.
Матушка и вся семья прибыли в Новгород в великой тревоге и страхе. Менее всего переживали за добро и хозяйство, брошенные в Переславле. Более всего беспокоила неизвестность. Ярослав Всеволодович давно не присылал никаких вестей о себе. Ползли упорные слухи о том, что татары пойдут на Торжок. А от Торжка до Новгорода не так уж далеко. Александр более всего, и как мог, успокаивал матушку и сестру. Поддерживал младших братьев. Правда, и сам переживал не менее их, но держался достойно. С конца января и весь февраль он совсем не имел Времени, чтобы видеться со своей остудой. Сердце изболелось от разлуки. Они лишь изредка кратко писали друг другу. А верный Ратмир служил им надежным посылом.
И все же радость встречи с семьей, и чувство хотя бы временного избавления от опасности были велики. Александр часто ловил себя на том, что мысленно благодарит Господа за спасение своих родных, и молился, прося Его также спасти и сохранить живым отца.
Полки великого князя Юрия стояли на левобережье реки Сити близ села Сить-Покровское. Ошую их были обширные и низменные луга с глубокими снегами, а позади верстах в двух начинался подъем на высокий мыс с древним погостом, называемым «Городище». Юрий Всеволодович ожидал здесь в помощь себе родного брата Ярослава с его храбрыми и опытными кметями. Под рукой Юрия было не более семи тысяч воев. Более половины их были пешцы.
Наступил холодный февральский вечер. Князь Юрий, его брат Святослав, сыновцы: Василек, Всеволод и Владимир Константиновичи, пять ближних бояр, воеводы Дорофей Дорож и Жирослав Михайлович сидели в большой сельской избе и вели совет. Давно истопленная по-черному, большая русская печь еше дышала теплом и потрескивала углями. Перед образами горела лампада. На большом столе, за которым сидел князь и его люди, на глиняном поставце горело три свечи. Лица людей в доме, озаряемые вспышками неровного света, были печальны, суровы и озабочены.
Главная забота князя и его окружения была о том, что ни из стольного Владимира, ни от князя Ярослава не было никаких вестей. На дворе было по-зимнему тихо и сумеречно, лишь изредка с улицы слышались приглушенные голоса гридей и отроков да редкий лай собак. Разговор шел негромкий и немногословный. Но вот и он прервался. Все стали прислушиваться, ибо с улицы послышались конский топот и ржание. Явно было, что кто-то прискакал с вестью из воинского стана.
Через несколько минут княжеский отрок постучался в дверь и ввел с разрешения князя посыла. Юрий Всеволодович с надеждой всмотрелся в лик вестоноши, но то ли из-за неяркого света, то ли еще почему, не узнал его. Посыл упал на колени прямо у входа, а у князя дрогнуло сердце. В избе наступило долгое и недоброе молчание. Однако, напрягая силы души и волю, князь громко, повелительно и не имея уже сил ждать, крикнул:
— Молви!
Посыл неловко попытался было встать на окоченелые и скрюченные от верховой езды ноги, но не смог и как стоял на коленях, пополз ко князю. В неярком свете свечей Юрий увидел его обожженное, иссушенное морозом, красное лицо, одичавшие полубезумные глаза, наполненные слезами и обмер. Он уже не хотел ни слышать, ни понимать его слов. Но посыл осипшим голосом закричал:
— Княже!!! Володимерь взять! И церкви пожжени, а епископъ и княгини з детьми и снохами и съ внучаты огнем скончашася, а сыны твоа Всеволода и Мстислава вне города убиста, а люди вси избивше, и паки к тобе идуть!
— Смолкни! — исступленно выкрикнул Юрий Всеволодович, и неистово зарычав как зверь, ударил с неимоверной силой десницей по столу, так, что свечи и поставец подпрыгнули и опрокинулись. Затем уронил седую свою голову на длани и зарыдал как дитя.
Страшными для всей Северной Руси были конец 6745 и начало 6746 года от Сотворения мира (конец февраля — начало марта 1238 года от P. X.). Татарская рать, разлившаяся по ее землям, словно раскаленная, горящая смола, выжгла, разорила и разграбила десятки городов и городков, сотни погостов, слобод и весей. Многие тысяч русичей погибли в сражениях, были убиты или полонены. Десятки тысяч бежали в леса на север или запад. Под Юрьевом-Польским от Батыевой рати отделился большой отряд числом около десяти тысяч воинов, который двинулся на север — на Переславль, Ростов Великий, Ярославль и Углич. Этими войсками руководили родные братья Бату-хана — Хорду и Тангут. Под их рукой шел сильно потрепанный в боях каракиданьский тумен и более трех с половиной тысяч монголов, кайманов и татар. Главной их целью было подчинить или захватить северные города и нанести сокрушительный удар полкам великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Для монголов это был часто предпринимаемый ими глубокий рейд по вражеским землям с целью обезопасить свой тыл в предстоящих боях на юге.
Другая — большая часть монголо-татарского войска под рукой Бату и его мудрого полководца Субутдая-багатура двинулась на Запад, миновала Ополье и, пройдя лесными дорогами, обрушилась на опустевший Дмитров, а затем на Волок Ламский. Большая часть монголо-татарского полона и награбленного добра оставалась под значительной охраной восточнее Юрьева-Польского, поджидая разделившуюся татарскую рать. От Волока Дамского Батыева рать двинулась на север к верховьям Волги и разорила брошенную населением Тверь. Отсюда лежала прямая дорога на Новгород Великий. Но на пути монголо-татарского войска встал хорошо укрепленный и готовый к обороне новгородский град Торжок.
Уже вторые сутки князь Юрий Всеволодович ждал известий от воеводы Дорожа, ушедшего второго марта с трехтысячным полком в сторожу «пытати татар» на юг от села Сить-Покровского. Дорофей Семенович Дорож повел конные суздальскую и углицкую дружины числом немногим более тысячи воев и около двух тысяч пеших ополченцев северных русских городов. Вместе с Дорожем князь Юрий отпустил сыновца — углицкого князя Владимира Константиновича. Кому, как не углицкому князю, его кметям и гридям, было не знать своей отчины, на севере которой текла река Сить.