Восемь племен

На самом деле Мышееды представляли смесь различных племен и были потомками всевозможных отверженцев, бежавших из приморских поселков и кочевых стойбищ после какого-нибудь непоправимого преступления. Убийцы и осквернители домашнего огня, расточители стад, последыши выморочных семей и теперь, постоянно уходили в эти степи, необозримые, как море, где Мышееды обеспечивали им убежище и защиту от мести их врагов. Мышееды не боялись ни богов, ни людей; в своих стойбищах они не приносили жертв даже в то время, когда мстительный Дух Заразы проходил над землею, рассыпая направо и налево свои незримые стрелы. Они не боялись и не избегали смерти. Старики и больные приказывали родственникам немедленно убивать себя. Юноши и девушки лишали себя жизни по минутному капризу, от злости, от огорчения в любви, от обманутых ожиданий.

Мышееды относились к богам до такой степени непочтительно, что сочиняли насмешливые сказки о Кухте и его семье, полные крепкого и дерзкого юмора и дававшие перевес над глупым Вороном маленьким мышам благодаря их лукавому проворству. Они рассказывали

13

об Авви, что он однажды показался на берегу в виде большого моржа и стал хвастать силою, но «люди» предложили ему покататься на оленях и, поймав на аркан двух больших диких быков, припрягли их к моржу; быки утащили его в горы, где он едва не погиб с голоду...

Их молодые парни обыкновенно соединялись в шайки, которые скитались на огромном пространстве, наводя ужас на соседей, хотя при энергичном отпоре они немедленно возращались вспять. Одна из таких шаек забралась теперь на Чагарское поле, конечно, не для торга, ибо у них не было ничего пригодного для обмена. Запрет Авви, однако, не имел в их глазах никакой цены, и вряд ли даже эти необузданные дети природы были в состоянии понять сущность временного мира, установленного на поле Чагарском.

Прежде всего они нуждались в пище, ибо у них не было ни запасов, ни друзей между оленеводами. Пока другие племена занимались жертвоприношениями, Мышееды всей гурьбой отправились на реку и, усевшись на самой большой полынье, где лед дал глубокие трещины, принялись удить рыбу. По своему обыкновению, Мышееды даже в рыбную ловлю вносили шум и насмешки.

— Ух, ух! — гикали они над прорубью, вытащив вертлявую рыбу на крючке.

— Старшего брата еще позови.

Другие громко свистали и топали ногами, рискуя разогнать рыбу, и, заглядывая в щели льда, насмешливо спрашивали: «Толстобрюхие поморяне, где вы? Пловцы с тупым носом, где вы?» — приравнивая жирных гольцов к жителям приморских поселков на севере и юге, в особенности к людям Юит, у которых были приплюснутые носы.

Уды их состояли из тонкого костяного колышка, к середине которого была привязана леса; когда рыба проглатывала колышек вместе с приманкой, при первом напряжении лесы он поворачивался поперек, подобно тюленьему гарпуну, застрявшему в ране. Однако чтобы рыба не соскальзывала с крючка, ее нужно было подсекать с такою силой, что леса, выскакивая из проруби, отлетала далеко назад вместе с добычею. Пользуясь этим, многие Мышееды не приносили даже уд: они просто стояли сзади рыболовов и следили, не сорвется ли

14

прочь какая-нибудь рыба, высоко взлетевшая в воздух вместе с лесою. Такая рыба считалась их законною добычею, и они кидались на нее гурьбою, к великой потехе удильщиков, мстивших насмешками за свою потерю.

Иногда два или три человека, впившись в скользкое рыбье тело когтями и зубами, разрывали его на части и пожирали сырьем, выкинув внутренности и с хрустеньем перегрызая тонкие рыбьи кости. К вечеру несколько приморских рыболовов тоже пришли на реку, но лучшие места были заняты Мышеедами, а усевшись рядом с ними, нужно было подчиниться их безбожному обычаю, оскорблявшему пойманную добычу, или затеять ссору. Прморяне предпочли уйти за белый речной плёс к другой полынье, где рыбы было меньше, но где они могли заниматься ловлею по-своему, без всякой помехи.

Глава вторая

Торг начался на следующее утро без всякого определенного порядка. Старые знакомые менялись только друг с другом, не обращая внимания на приставания других. Иные, надев на руку свиток плохого ремня, ходили из стойбища в стойбище, не решаясь расстаться с своим товаром и не умея отыскать равноценного, но большая часть решалась на обмен быстро, руководствуясь внезапно вспыхнувшим желанием и не соразмеряя взаимной стоимости товаров.

Жители селения Паллан вышли на торг все вместе, одетые в панцири из толстых травяных циновок и неся свои товары на конце копья. Так повелевал им обычай, желавший сохранить в мирном процессе обмена формы прежней неумолимой вражды.

Люди Юит устроили торговую пляску совместно с двумя большими оленьими стойбищами; в пляске, кроме мужчин, участвовали и женщины. Она началась жертвоприношениями и особыми обрядами, знаменующими временный брак, и должна была продолжаться до полного истощения сих всех участников. Обмен товаров должен был состояться только наутро в виде взаимных даров, слепляющих новые узы брачного побратимства <...>.

Камак, богатый оленевод с севера, из племени север-

15

ных Таньгов,1 говоривших другим, более грубым наречием, сидел в глубине палатки на большой суме, наполненной рухлядью. Его безобразное лицо, с маленькими злыми глазами, большими оттопыренными ушами и белым шрамом поперек щеки, дышало свирепостью и действительно заслуживало имя Камака, то есть дьявола, которое духи предков дали ему при рождении при посредстве установленных гадательных знаков <...>.

1. Чукчи. (Прим. Тана)

На другой стороне палатки сидел Ваттувий, шаман из многочисленной семьи Кымчанто, что означает «вышедшие из солнечного луча», которая насчитывала в своих недрах тридцать взрослых мужчин и больше сотни малолетних детей. Семья жила вместе, но ее бесчисленные олени были разбиты на четыре стада, которые то сходились, то расходились, соответственно изменению времен года. Ваттувий был младшим из шести сыновей престарелого Ваата, еще жившего в большом шатре на верховьях реки Омкуел, и семья посвятила его служению духам, чтобы упрочить своё благосостояние, покровительством высших сил. Ваттувию могло быть, около пятидесяти лет, но его небольшое сухощавое тело казалось как будто сплетенным из крепких оленьих жил в изобличало большую силу и необычайную ловкость, необходимую для подвигов волхвования, когда, тяжелая палатка иногда поднимается над головой слушателей, как легкий берестяный бурак, опрокинутый над муравейником. Он прясел на скрещенных ногах, которые упруго колебались, как перекрещенные тетивы деревянного капкана. Его длинная черная грива была связана на затылке пушистой полоской тюленьей шкуры, красиво, окрашенной в пунцовый цвет. В противоположность обычной моде мужчин, духи запретили ему стричь волосы и не позволили даже заплести их в косу, как это делала большая часть шаманов.

Сзади Ваттувия сидел его племянник, крепкий молодой атлет с безусым лицом и большими карими глазами. Имя его было Ваттан, ибо все потомки Ваата вставляли его имя в свое как основной корень. Отец послал его, чтобы блюсти за шаманом, который в порядке экстаза легко мог причинить повреждение себе или другим. Посещавшие его духи нередко обнаруживали проказливость и склонность к опасным шуткам, которые, без

16

своевременного вмешательства шаманских прислужников, грозили окончиться очень, дурно <...>.

— A-а! — громко вздохнул Ваттувий, давая знак, что сейчас начнет петь. Хозяева и гости тотчас же притихли. Посещение Ваттувия считалось честью, и каждое желание его исполнялось во всех шатрах от подножий Палпала до верховьев реки Кончана1.

1. Река Камчатка. (Прим. Тана)

Только Камак, прищурившись, посмотрел на гостя и не шевельнулся с места. Его презрение к южным оленным людям простиралось также и на их духов, и он упрямо не верил, чтобы вдохновение их стоило какого-нибудь внимания <...>.