Страница 28 из 168
Поездка на Зооферму «Лисья поляна»{91}.
Цыгане.
Из беседы с извозчиком:
— Скоротечный, двухгодовалый анжинер.
— Мальчишка от политики, комсомолец, мешающий работе: «гуттаперчевая пробка».
Революция нахлобучила (жил человек и вот…).
Строительство не отрицает, везде видно строительство — вот и зеленый город в Софрино — хорошо? — хорошо. А если подумать, что для этого города надо на сто верст разорить — не дюже хорошо. Одну фабрику выстроят, а пять разберут…
<На полях:> Легенда извозчика: «Привезли 5 вагонов крыс из Америки». Вдруг — «не туда!» и отправили дальше. На <1 нрзб.> крысы отдыхали.
Из лесов на холм вынырнула деревушка и название ее «Вынорки».
Зоофермы —
1) Архангельская
2) 1-я Московская (под Пушкином)
3) 2-я Московская строится
4) Тобольская
5) Байкальская
6) На острове Путятин в заливе Петра Великого — Дал. Вост.
Зооферма в Европе самая большая, в Америке есть.
Лисофон.
Баргузин (помесь куницы с соболем).
Таркули и Алинька
Кинг
Норковый сарай.
«С» — Значит Copellaru — легочные глисты.
Тан и Тувинка (Тувинской респ.)
Как образуются дырочки в вольерах: ставится дерево, ветер качает сук, он рвет ячейку… Выскочил. На дерево. Окружили дерево. За голубем спустился. Когда хватил, — <2 нрзб.> и был пойман (покусал).
Дали «Мишку», а бумажку бросили, он за бумажкой и нашел дырку. К счастью в руках оставалась половина — разделили на части, давали и привели. Антонина Яковлевна Ченцова.
Правда ли, что соболь очень нервный вымирающий зверь. Нарыв у Тони. Под наркозом операция, вынули скуловую кость и живет.
Единственный случай оплодотворения в неволе: у Мантейфеля.
Необходимо образование, а та запись:
«Она спала. Он подошел, понюхал. Посикал и сам лег».
Через 1 ½ месяца (июль-август) гон у соболей, а теперь уже приучают самца к самке, она на него лает.
Случается, сожрет соболенка от испугу (девать некуда — собственность). А лисица раз живого зарыла. Мантейфель дал калошу, она взяла зарыла калошу и этим отвела душу, а потом ничего.
роман
Мусик и муська
Хромой
Кривой зуб
Мусик зажирел и не мог, Муську дали Хромому. Когда вернулась к нему — радостная встреча: отмывал ее. А Кривой зуб, когда дали ему Муську, бросился на нее (у него своя).
Любовные запахи тайги не разгаданы.
Раз утром ее наши мертвой с выеденным боком и внутри сперма: он ее загрыз, потому что она еще была не в полной течке: изнасиловал и загрыз.
Рубен Багратионович Шхилянц.
Лисятник: 600 старых + 800 молодых и еще будет (всего 1500). Старый в среднем 1200, молодой 500.
Кошки лисят соболей кормят и котят дают соболям.
Сука лежала с лисятами и рычала.
Енотовидная собака ходила по <2 нрзб.>
Енот американский медвежеобразный.
Заготовка корма в голодное время и эфемерность фермы: слишком велика не согласуется со всем другим: соболей кормить или людей: люди стали есть голубей, телят запрещено резать.
<На полях:> Спец-человек непременно должен иметь горизонт деревенского.
Есть такое на свете для каждого из нас, что вот самый опытный и не видел, и слава Богу: ведь всегда же есть такое страшное, что, кажется, вот если увидишь, так и жить потом не стоит. Не резали у меня на глазах женщину или ребенка. С другой стороны, по старому опыту, по тому, что видел, думаешь: а и нет там, в самой жизни, того страшного, что мы предполагаем. Зарежут на глазах ребенка, и окажется, особенно страшного так, как предполагаешь, в том нет. По крайней мере, пулей при мне убивали не раз и совсем ничего. Не так как было: как-то «ничего». Только я очень боюсь, что это не простое «ничего». Жизнь без всякой примеси традиции, воображения — «ничего». Но… жизнь и <1 нрзб.> без той примеси? Тоже вот никогда я не видел спаривания людей при солнечном свете где-нибудь на траве чтобы недалеко от дороги. Люди чтобы по дороге шли, дети… Мерзости такой никогда не мог себе вообразить, и рассказываю так понемногу, что недавно удалось видеть.
Такого не может быть другого дня, как сегодня: май блестит, ночи нет. Мы уговорились идти вечером в лес. К чаю приходит из огорода. Спрашиваю: «Ну как всходит? — Молчит. — Почему ты не отвечаешь? — Не хочу. — Но так же нельзя, мне кажется, если ты поработаешь в огороде, то в этом я виноват. — Никого я не виню… а просто не хочу отвечать…»
Я ухожу из комнаты, и не только прогулка вечером становится невозможной, а едва ли состоится Никола[6], если только я не стану шутить с ней, как будто ничего не бывало. Однако эти мои приемы действуют все меньше и меньше. Никакими придумками не возьмешь.
Эта ее самодурь является, думаю, от хорошей жизни, т. е. дети поставлены, устроены, все есть, а я заметно не могу обойтись без дома, без уюта, без болтовни, без гостей. Я без нее гостей накормить не могу, я одеться не могу — все у нее! Вот она разбаловалась и дурит. Ей все равно, может вполне удовлетворить самодурь. Защита и от нее — Лева, его нет. Как же быть? Сразу тут трудно, а надо почаще вон из дома и к этому бездомью (возможно ли?) приучать себя.
Очень возможно, что ее удовлетворяет самое мое расстройство, что этим она участвует в моей жизни. Без этих эксцессов она себя чувствует кухаркой, огородницей, хозяйкой, но не женой. Это эксцессы яловой самки, сформированные характером. Едва ли тут как-нибудь и обманешь…
Вот мое художество, восторг мой от весны, от солнца, сотни тысяч людей читают меня и ждут нового слова. А она знает, что стоит ей выкинуть за чаем какую-нибудь маленькую штучку свою и все это художество разлетится, как дым. Есть наверно особое злобное наслаждение пользоваться такой силой…
Как же иначе?.
Если бы она, как С. А.{92} переписывала мои рукописи и вообще вела плюс к тому и это хозяйство, то было бы много мучительней.
Если бы она товарищем была в художественной работе, другом, как было прежде, когда она не знала общества и «держалась» за меня. Я ведь этого хочу, но это прошло… Она хотела бы на машинке писать, как жена писателя, а огород, вероятно, ее оскорбляет. Словом, тут неисправимо. Разве только если я займусь огородом? Это, конечно, вздор, тогда она и вовсе съест меня.
Написав все это, подумал, что в моем положении все-таки выгодней лаской брать и вдруг отправился к ней и наговорил ей всего много хорошего — какая она хорошая была и лучше нет ее, и вот теперь — это пустяки.
Да так <1 нрзб.> со всем и опять отличное у меня настроение!
Так вот создан был мир домашний, но как же создается мир всего мира. Где тут? Хотя бы только смелости набраться, чтобы о мире всего мира помолиться… как ведь оно: только подумаешь о мире мира так сейчас появляется Европа, Англия, Америка, Китай… до того, <1 нрзб.> въелось разъединение. Надо быть очень близким к ужасу разрушения ближайшей войны, чтобы молиться о мире.
Надо войти внутрь современной мировой политики, сделаться очень близким мировой жизни, трепетать всем существом перед ужасом предстоящей войны, чтобы дерзнуть помолиться о мире всего мира.
Смысл современного обезличивания (перемен, перебросок и т. п.): это ставка на сильную личность. Писатель, напр., — в обыкновенных условиях награждается лавровыми венками общественного признания, в прежнее время можно указать множество примеров бездарностей почему-то признанных и наслаждавшихся всеобщей известностью до конца своих долгих дней. Теперь такие ошибки возможны на короткие сроки — сезон, не больше. Зато и даровитые люди мало поощряются. Теперь ставка на такого писателя, который вовсе бы разучился думать о награде и о своей личности… Так понимаю я. Но можно и так понимать, что ставка теперь не на сильную личность в широком творческом смысле слова, а на личность, которая выживает… Еврей, напр., выжил, сбросив балласт физического органического труда (новое слово: выжива — вместо выжига). Комсомолец выживет, ограничивая себя политграмотой…
6
22 мая — Николин день, в народе — Никола Вешний.