Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 116 из 168

Тазы — это ассимилированные китайцами орочи.

Первые панты по времени самые дорогие, потому что травы этого времени дорогие. Итак, нельзя перевести оленя на овес: китайцы узнают панты кормленого оленя.

Янковский пантовал верхом, из магазинки бил зараз по семи пантачей{277}, и бывала поломка, тогда он вставлял кукурузу в панты, и в партии они проходили.

Панты принимают после 45 лет, когда склероз начинается, как йод, и потому невозможно, чтобы невеста подносила их жениху.

Опыты.

Тысячи лет Китай лечит пантами и результатов не записывает, как лекарство действует и как надо делать, чтобы получить большие панты. Может быть, это и знают мудрецы и хранят в тайне? Теперь европейский научный метод через СССР вплотную подошел к Китаю. Мы сделаем им такие панты, каких Китай еще не видал. Решили кормить оленей вволю, как свиней. Какие выйдут панты?

Вот вес пантов при макс, и мин. корме.

Миним.

646 Арго

830 гр. Шамо

736 Дружок

Максим.

1270 гр. Диченко

1028 Савицкий

955

1 кил. веса пантов дает 250 р., а цена истраченного на повышение веса корма 75 р.

Опыты приручения оленя. Ловят оленят, и чем скорей, тем ручней. Молоко дается три литра на голову и три раза в день. Так три месяца, а потом болтушка.

От этих оленей скоро можно отвести домашних, но зачем? Из-за пантов и мяса? Молока мало, но жира в нем до 30%.

Опыт влияния костяной муки из ракушек устрицы.

Кривая роста (взвешивание).

Поедаемость травы: испытывается 80 растений: перв. мотыльковые, потом злаковые, под самый конец горный камыш.

К след. году: огуливаются ли оленюхи в первый год и тоже с сайками…

Нападение волка. В одну ночь зарезал 25 оленей, в полтора мес. — более сорока. Все эти полтора месяца по телефонному сигналу егеря: волк в парке, все служащ. на охоту…

450 поденщины по 3 руб., не считая труда 5 егерей плюс 40 оленей по 75 р. — всего стоил волк 4500 р.

5 Октября. Некий Яворский, охотник тип Елисеев + Абрамов. Горовой + Яворский — патриотизм в пустоте = индивидуалист = сирота.

— Как жить? — спросил я.





— Надо приспособиться, — отв. он, — и все приспособляются и переменяются, пот. что ведь есть надо каждый день — это во-первых, и, это самое сильное, пот. что ведь каждый день надо, и перемена незаметно совершается из-за еды, потом у человека есть самолюбие, хочется взять больше другого, тут кровью залито. Вот отчего мы все уже другие теперь, в другой вид перешли или в другую стадию.

— А позвольте спросить — <1 нрзб.> которую — если стадия, то как совершается, из головастиков в лягушку переходим или обратно…

— А я думаю человек на 49% из дряни и на 51% человек, и потому медленно, а движется вперед.

Приехал бригадир и ударил именно по тем людям, которые были лучше всех, этот удар развязал язык некоему Артемову, который написал в газете статью.

Таежный человек, как дерево, искривленное тайфунами: сам на себя надеется, попробует бить козлов на продажу, и вот тебе конец…

«Тайга» — искривление: два пути, смирение и выход в ясность и ширь, или тайга: бодливой корове (неудачники). Обдумать (Курочкин, Артемов — тип, грибок (подсек: в газету написал).

Итак, два типа — один из бригады «Балда» — попадает не в то место, и грибок Артемов.

Философ приспособления биологического — фаталист.

Люди живут до последнего…

Поезд, по вторн. (билет выдают воскрес, с 9 час.). Поезд четверг (выдают среду). Огани в 6.48 или 6.45 <1 нрзб.> за неделю позвонить, чтобы иметь в виду, и потом за день до отхода.

Биологический — фаталист.

Технический — оптимист.

7 Окт<ября>. Вчера Лева уехал домой. Вчера небо здесь впервые для меня напоминало наше небо, тоже, как у нас, весь день ходили настоящие дождевые тучи, и даже раз брызнуло дождем: тучи с просветами синего неба, и даже если без просветов, то все-таки где-то хоть на самом краю горизонта с надеждой, что погода переменится в течение одного дня.

Источники зла. Мужик Артем на первом и единственном учредительном собрании Соловьевской республики{278}. Он никогда не был ни на каком большом собрании, кроме схода, и тоже хотел, как другие, говорить, но приступившая к горлу злость не давала ему возможности не только говорить, но даже и подумать, он принял участие в собрании только после того, как началась драка. Анализировать источник зла в Артеме: во-первых, наличие тягости жизни, неправды, в создании которой и сам виноват, но так виноват, что сам-то не первый: «не я начал», кто-то другой, хуже (сосед или кто?); хорошо бы свалить зло на соседа, но в больш. собрании, не на сходе, сосед — пустяки, надо свалить на большой первоисточник зла, а где он? вот и дуется Артем, и дуется…

Тр. Мих. Борисов, таежный человек, вышел из енисейской тайги в литературу, другие таежные люди не обрадовались этому (вот один хоть вышел в люди!), а возненавидели, каждый думал: «Вот если бы я вышел, я то бы написал!» Вот тоже теперь Арсеньева рвут. А как мужики тверские говорили о Калинине? (В своем отечестве пророк.)

Теперь у нас создалось так, что каждый выделяющийся чем-нибудь человек ставится в положение пророка в своем отечестве, причем фактически чем-нибудь он выделиться даже и не успеет, в своем отечестве тысячи глаз следят за ним, и чуть заметит кто-нибудь попытку и крикнет, все разом закричат: «А, захотел в пророки!» Сейчас же разберут, разъяснят и переведут на какое-нибудь другое место. В развенчании пророка участвуют следующие главные агенты: отечественный грибок (Артемов) и отечественная балда.

Отечественный грибок: летун в производстве, проходимец, нахватался всего (свободно говорит даже о Ницше, а сам, напр., ветфельдшер): ветер, фельдшер теперь зверовод. Продвигается или, вернее, заявляет о себе не делом, а выявлением недостатков других деятелей, посредством этого и движется, достигает места, творит беду…

Балда же бьет не туда.

Таежная сила и сила сорадования.

Найдите эдельвейс и покажите, он не обрадуется, а скажет: «А у вас в Москве этого нет».

Биологический индивидуализм (таежный) вызвал эту теорию биологического приспособления: очень спокойное состояние, противоположное тем, кто говорит, что все кончится голодом, грабежом и разбоем. Началось с того, что я спросил: как устроится у крестьян? Он ответил: «Приспособление?» — и пошел.

Мне стало вдруг покойно. Так вот первая выгода в признании: спокойствие, перемелется — мука будет.

Было очень тепло, в рубашках многие шли по улице. Но главное, это был очень яркий свет солнца, как бывает только на юге. В этом свете было одно зеленое платье, переливающее в синий цвет, на ходу колыхалась девственная грудь, и это волнение, подхваченное лучами солнца, было из зеленого в синее, как в море.

Вот красота моря: бьет о скалу сотни лет и, наконец, добивается жизни: в трещинах скал вырастают цветы, розы, саранки и эдельвейс. Сюда к цветам на «продув» от комаров и слепней выходит красивейшее в мире животное — пятнистый олень, становится на задние ноги и достает себе со скалы сочные листики винограда. Какие глаза были у этой оленихи! Я унес эти глаза с собой, как женские глаза, но когда увидел действительно женщину с такими глазами, то вдруг понял в этом возможность продолжения моей любви к морю, от которого произошли и цветы, и олень, ведь с этой женщиной я мог говорить и как-то дальше таинственно-интересно жить в том же самом…