Страница 29 из 176
Можно думать, что жизнь сама по себе что-то вроде дремлющего дара, присущего всему живому, и что задача каждого найти свой талант и соответствующую ему работу. И, конечно, все эти революции… изменяя условия зависимости масс, создают только условия для прорастания талантов (сами же революционеры в своем арифметическом среднем озлобленные неудачники).
Мы с Петей ездили в Тресту смотреть диких уток. Некоторые выводки так летают, что не отличишь молодых от старых, другие начинают, третьи хлопунцы и, наконец, есть совершенно маленькие, как будто только что пришли сюда из болот.
Прошлый год я видел белых бабочек, летящих по ветру через озеро с того берега за семь верст к нам сюда, на южный берег. Я удивлялся их таинственному, для меня рискованному путешествию, мне казалось, что ученые-наблюдатели знают, что заставляет этих бабочек с таким неверным полетом, таких легких, что дуновение ветра в один миг может бросить их в воду, пускаться в такое путешествие: ароматы цветов, доносящиеся им на север с нашего южного берега, или поиски пары, и, значит, этот рискованный полет через озеро — их брачный полет, их романтика или, может быть, это их побег от какой-нибудь враждебной им силы?
Я спросил об этом одного усердного собирателя насекомых, и он все мои предположения отверг, сказав, что это просто ветер подхватывает бабочек, что это часто бывает, и от этого их много гибнет в воде. Но сегодня я видел не белых капустниц, а красных крапивниц, летящих через все озеро и не по ветру, а почти против, и сил у них было так много в борьбе с ветром, что ни одна из них, пролетая над лодкой, не села отдохнуть, летели и в других направлениях, не считаясь с ветром, и их было так много над водой посередине озера в девять верст длиной, что никогда бы их не увидели столько над цветущими лугами. И снова встал вопрос во всей силе о причинах, вызывающих бабочек на такое рискованное путешествие.
Направо от нас была стена камышей, налево тростники, мы бесшумно продвигали свою лодку по узкой свободной полоске, разделяющей эти два вида водяных растений, и вдруг впереди нас из тростников. на свободной воде откуда-то взялись два самых маленьких чирёнка-свистунка еще в черном пуху. Увидав нас, они без памяти от страха бросились плыть-бежать по воде с шумящим плеском, но, сильно упираясь в дно веслами, мы дали быстрый ход лодке и стали их настигать. Заметив наше приближение, они вдруг исчезли под воду. Мы остановились, ожидая их появления, но не дождались, верно, они выпорхнули где-нибудь в стороне и затаились, высунув носики между тростниками. А мать их все летала вокруг нас и как-то очень слабо, почти стоя в воздухе, вроде того, как бывает, когда утки, решаясь спуститься на воду, в самый последний момент перед соприкосновением с водой как бы стоят в воздухе на лапках.
После этого случая с малышами на плесе показался утенок совсем большой, почти в матку, но летать он, верно, еще не пробовал, потому что от нас он бросился вперед хлопунком, мы тоже пустились за ним и стали быстро настигать. Его положение было много хуже, чем тех маленьких, потому что место было очень мелкое и ему, большому, нырнуть было невозможно. Несколько раз в последнем отчаянии он пробовал клюнуть носом в воду, но невозможно было нырнуть, он этим только время терял, а наша лодка все настигала, настигала, и, казалось, вот сейчас мы его станем обгонять, и я уже спустил свою страшную руку с подвижными пальцами, чтобы схватить хлопунка, как вдруг он, собрав последние силы, выдумал себе подняться на воздух по примеру больших и поднялся, и полетел хорошо по прямой линии, как стрела, он удачно перелетел весь плес и летел бы далеко, но на пути его была стена камышей, он не рассчитал силы нажима хвостового пера, чтобы взлететь над тростником, зацепился за верхушку камышей, чебурыхнулся вниз. Мы больше его мучить не стали.
Мы шли по зеленой дорожке, на которой босые ноги прохожих деревенских людей примяли траву, но не прибили до земли, как это обыкновенно бывает, где много ходит людей и тропинки становятся серыми, покрытыми мягкой бархатной пылью. Глядя вниз, чтобы не наколоть о что-нибудь свою босую ногу, Петя заметил узкую серую тропинку, пересекающую нашу зеленую. На этой серой тропинке мы увидели множество муравьев, влекущих, по-нашему, конечно, очень маленькие древесные соринки, а, по-ихнему, огромные бревна, превосходящие иногда во много раз тело самого муравья. Мы вскоре нашли на одном конце серой муравьиной большой дороги их огромное государство, расположенное у ствола березы, а на другом — старое, поверженное, гниющее дерево, возле которого кипела работа по заготовке древесного материала для великой республики под березой. Так несколько раз на пути нашем по зеленой дорожке мы встречали пересекающие ее старые муравьиные тропы, и нам было занятно представлять их число и работу, видя, что люди, проходя здесь, ежедневно попирая траву своими ножищами, не могли все-таки прибить траву, и их тропа оставалась зеленая, а муравьи разработали себе относительно их роста огромнейшую рабочую дорогу.
12 Июля. Петров день. Сегодня (с вечера вчера) значительно потеплело, и можно думать, что полоса холодных зорь прошла. Кричат неустанно молодые галчата. На болоте коростелиная мать, защищая своих черных птенцов, бегала возле нас, кричала особенным голосом и как-то хрипела…
Паровое поле над оврагом все было покрыто ромашками, и под их цветами тесными, венчик к венчику, земля была истощенная и на ней больше ничего не росло, так что иногда между ромашками просвечивала рыжая глина, вроде того как иногда на голове с редкими волосами просвечивает плешь. Но прямо же от опушки болотного оврага, заросшего кустарниками ореха, дуба, и осин, и редкими деревьями, начиналась густая трава, из которой поднимались бледно-голубые колокольчики, у пней на склоне краснела земляника.
Тут на муравейнике нашли свежую копку тетеревей, и на ней упавшие перышки, скоро завозилась в кусту тетерка, и вдруг, поднявшись вверх, фонтаном, рассыпались молодые тетеревята. Пока мы возились с ними, стало очень жарко, захотелось пить. Мы спустились вниз в высокую траву, внутри которой держалась еще ночная роса. Тут у ручья в кустах, заросших бурьяном выше роста человека, стояли розовые елочки молочая и колокольчики, не те бледные, как наверху, а темно-лиловые, и каждый колокольчик величиной почти в рюмку. Мы выдернули себе по одному кустику, спустились вниз к холодному ручью и пили воду, черпая ее огромным колокольчиком, как рюмками. Таких больших колокольчиков я еще никогда не встречал.
Были гости весь день. Сегодня праздновала деревня Петров день (рабочие вчера, потому что сегодня работают), деревня была много благороднее, и праздник вышел на славу. Днем было жарко, вечером, как все эти дни, холодно.
М. собирается писать с меня Дон-Кихота. Всякий порядочный человек под старость, оглянувшись на свою жизнь, некоторым образом должен ощущать в себе подобие Дон-Кихота, но я, слышавший эти слова от своей Дульцинеи, имевший всю жизнь возле себя такого Санчо, как Павловна, я действительно почти Дон-Кихот.
Ехать на Урал и, значит, завтра с Левой в Москву или же оставаться здесь и писать на месте роман и проч.
За это время можно написать звено «Кащеевой цепи» в 4 листа = 1000 руб. + 500 р. очерков + приготовить охотничью книгу = 500 руб. и, выплатив аванс «Новому Миру» 1000 руб., взять еще 1000 руб.
Если же в газету писать, значит поехать на Урал, то Август — Сентябрь — собирание материала, Октябрь — Ноябрь — писание, Декабрь, Январь — Февраль, Март — роман, и потом опять Урал.
В газете мне дадут прожить = 1200 руб. на два месяца, из них 200 на одежду, 500 дома и 500 себе на дорогу: (дорога = 200 руб. и по 150 руб. в месяц.)
Вернувшись, пишу очерки: 50 руб. — 20 штук.