Дневники 1926-1927

18 Сентября. Ночь тихая светлая была, и опять срыкнул мороз, но с восходом поднялся ветер и смахнул белое, а позади кустов лежала еще долго и после восхода белая тень грядущей зимы. Теперь с опенками плохо, едва ли явятся. Лист потек.

Ходим по тетеревам напрасно, выводок загремел далеко, петух убежал и снялся не в меру. Напали случайно против Филипповского на тесную высыпку бекасов. У нас было только по несколько штук зарядов с бекасинником. Мы решили стрелять только верных бекасов, и потому оба стали, как перестарелые вековухи, не можем остановиться в выборе, бекасы летели со всех сторон, а мы не стреляем. Принесли только трех. Поднялся сильный, какой-то мертвый ветер.

Продолжение «Дульцинирования».

Половой акт невозможен без «ухаживания», т. е. внимания к самке и, следовательно, явление Дульцинеи, через которую не видна естественная жизнь, противно половому акту.

19 Сентября. В предрассветный час дождь, потом и рассвело, но при теплом мелком дождике, который не помешал нам выйти на охоту. День сложился пасмурный, умеренно теплый, прекрасно охотничий. Петя убил на Михал. полосах двух дупелей, я убил бекаса и гаршнепа на Алекс, болоте. На Ясниковском дупелей не было.

<Приписка на полях> Детское село, Колпинская, д. Кучумова — Иванову-Разумнику.

На рассвете, когда шел на Ясниковское болото, журавли хороводились, как будто спросили о чем-то, и потом из всей массы отделились три и полетели от них в другую сторону.

Токовал тетерев у самой дороги, гурковал и чуфыкал, близко подпустил, с ним были, кажется, две тетерки. Вполне можно охотиться и по токующим. После 9 ч. я опять к нему подошел, и когда он взлетел над кустом, выстрелил, выбил много пуху, но тетерева не на шел.

Продолжительная охота возможна, если дома есть, кто с радостью берет убитую дичь, и еще есть, кому рассказать об охоте. У меня Е. П-е дичь только подавай, а рассказываем мы с Петей друг другу долго и с мельчайшими подробностями.

Бекасы стали похожи на сонных, осенних мух — на отравленных мух, и какие-то сонные, и встречаются не на своих местах.

Под вечер пошел промять Ромку, по правую руку от трона Берендея открылись отличные мокрые скошенные полосы с невысокими мягкими кочками, и сразу нашелся дупель, потом другой, бекас, другой, и всех их я взял без промаха.

Возвращались в полумраке, болотные совы вились над Ромкой, тут же садились на кочке, и ушастые провожали нас большими круглыми глазами.

Я был счастлив этой картиной и удачной охотой. Мне ясно представилось, что Дульцинея это как солнце, и рыцарь слепнет, потому что смотрит на солнце. Так, чтобы любоваться солнцем, нужно обернуться к нему задом и внимательно разглядывать освещенные им предметы. Да вот и сам Бог, если смотреть в его сторону, ослепляет ум, который начинает или отвергать Его или доказывать Его бытие с помощью высшей математики. Чтобы видеть Бога, нужно, как и с солнцем, повернуться к Нему спиной, взять чурочку, вырезать из нее небольшого бож ка и в утренней и вечерней молитве связывать с ним все свои действия, уверяя себя, что это он все посылает, если все тут хорошо, и если плохо, то мешает черт. Если не хочется или не можешь молиться чудотворной чурочке, как дикари, то заведи себе тетрадку и пиши в нее вместо молитв стихи, воображая все-таки, что у тебя под подушкой лежит чурочка, представляющая бога взамен непостижимого принципа, лишающего человека совершенно его разума.

Иной, прочитав это, назовет меня скептиком или безбожником, но это совершенно неверно, как неверно создалось представление самого скептицизма. Я вовсе не равнодушен к чурочкам, которых люди себе берут вместо бога, я, например, с большим интересом отношусь к чужим для меня чурочкам, научаюсь через них понимать жизнь на земле, я ненавижу тех чурочек, которым заставляют меня поклоняться и присягать, наконец, у меня есть множество своих собственных любимых чурочек, между которыми я всей силой души стараюсь создать единство. А о моем безбожии могут говорить лишь те злодеи, которые, навязывая свои чурочки другим, в них не верующие, хотят установить через это свое господство над умами и чувствами людей.

20 Сентября. На рассвете я вышел до ветру и устроился за сараем против прудика. Прилетела утка широконосая и села на пруд.

Открываю поутру окно, слышу, токует тетерев на клевере. «Петя, — бужу я, — слышишь?» — «Слышу», — говорит он.

Вчера я велел Ромке подходить к убитому дупелю, лежащему в траве. Он сделал по нем стойку на большом расстоянии и стоял, недоумевая — откуда пахнет, и когда стал подходить, то не в том направлении, и когда потерял запах, шарахнулся далеко в сторону.

Если бы дупель был жив, то Ромка, сделав верную стойку сначала, потом наткнулся бы на следы и стал бы по ним карячиться долго, пока охотник, следуя за ним, не спихнул бы дупеля ногой.

Так постоянно бывает у нас с Ромкой. Я делаю предположение, что так происходит от слишком сильного его чутья. Близкий запах залепляет чутье, нужно отбежать от него, чтобы почуять. Итак, близко определить не может, а потом ведет верно.

Еще неудобства большого чутья показались вчера на бекасе. Ромка был далеко от меня. Я свистнул, чтобы его подозвать, но в это время он, высоко задрав голову, причуял и не пошел на свисток, очевидно, боясь упустить струю ветра. И потом, колыхаясь, как яхта, задирал голову выше и выше, набегом стал захватывать воздух: это он понимает, что чем сильнее движения, сильней и пахнуть будет. Наконец, он добрался до верного запаха и стал. Пока я добрался через огромное расстояние, он тоже попробовал поближе добраться к бекасу, и тот, взлетев, пересел шагов на десять. В это время он расслышал свисток, обернулся ко мне и виновато лег. Я подошел, наказал, велел следовать сзади и пошел впереди к бекасу. Когда я приготовился для стрельбы, то оглянулся и увидел, что Ромка сзади меня тоже стоит с подогнутой перед ним лапой.

Сегодня сеет дождь, но с перерывами, во время которого успеваешь обсохнуть немного. Была даже радуга. Ветер не очень приятный. Поутру тетерева не бормотали, но осенью для них нет положенного времени, и в 11 дня один завел все-таки свою музыку. Сегодня Петя отправился проверять все Берендеево царство, и я взял влево от Берендеевой тропы в Сибирь. Дупелей в Сибири не оказалось, и думаю, вчерашние два, взятые мной, попали сюда из метрополии.

Бекасы нашлись на прежнем месте против П-го леса, опять все были кучкой и очень строгие. Кента совсем измучилась по ним и, наконец, стала смотреть на меня, не знаю ли я, как можно к ним подбираться. Это, наверно, сошлись бекасы с Иван, болот, где теперь их вовсе нет. В лесу нашлась тетерка с поздним тетеревенком и потому меня подпустила. Тетеревенка я взял. Недалеко от дома в кустах возле растоптанного скотом болота нашел, наконец, первого вальдшнепа. Хозяева копают картошку. Под потолком появился лук.

Петя во всем Берендеевом царстве нашел двух дупелей, принес одного, двух бекасов и погоныша. Из всех убитых дупелей было три особенных, с виду более серых, чем наши, а на самом деле собственно серые наши, а у тех на брюшке по белому пятен больше, и оттого они кажутся более серыми, между тем как эти пятна и на брюшке, и под крыльями коричневого цвета: в этом главное отличие, у нас пятна серые по белому, там — по белому коричневые. Сторож Егоров считает этих дупелей пролетными.

Сегодня, когда Кента жалась ко мне, спрашивая, как быть с бекасами, вылетающими без всяких правил, я под влиянием дурной погоды или упадка духа от недостатка дупелей долго не мог решиться стрельнуть, и когда стрельнул, то дал промах.