Страница 127 из 176
Пошлость этого веса женских мозгов по силе своей равняется только «происхождению человека от обезьяны», то и другое поразительно быстро усваивается невежественной публикой и служит первым признаком грубейшего мещанства среды. В нынешних школах 2-й ступени с наплывом в них деревенщины очень развивается в мальчишках презрение к «девчонкам», и эта деревенщина в них культивируется, подпирается мерзостью научных выкладок, составляющих евангелие невежества.
1) Человек происходит от обезьяны.
2) Мозги женщины весят меньше, чем мозги мужчины.
3) Любовь — абстракция полового чувства.
4) Гуманизм — идеалистическая надстройка над экономическими отношениями.
NB — Вспомнить другие заповеди.
Турухтаны, которые стайками и в одиночку вдруг показались на тех местах, где все лето не было ни одного, вероятно, принадлежат к тем известным холостым кочевникам, перелетающим почему-то на болотных пространствах с места на место. Но, в сущности, ведь и все кулики склонны к кочеванию, как рано, например, исчезает от нас кроншнеп. А перемена дневок и ночевок бекасов? Вот из-за чего, по-моему, главным образом, охота на простую дичь интересней, напр., чем на тетеревей.
Население болот постоянно меняется, прибывает, убывает. Приходя утром к краю известного ежедневно посещаемого мной болота, я жду сюрпризов.
Но в лесу глухари, тетерева, рябчики в несколько посещений бывают сосчитаны, на них скоро начинаешь смотреть, как на кур, и радуют только случайно пройденные.
Вот, например, в кустах на берегу болота, где я стрелял ежедневно бекасов, есть спелый выводок тетеревей, и я не могу собраться его разбить, потому что эта охота по знакомым птицам — не охота. Я оставляю тетеревей возле себя приезжему охотнику, который примет их за «находку», за свое «счастье». Чувство охотника связано с чувством перемены, это чувство живое, как радость: или я странствую, или птица странствует. Так, болото сидящему на месте гораздо интересней, чем лес. Для меня существует два рода охоты: 1) Вся промысловая охота и 2) Охота на бекаса с собакой.
Говорят: «как художник» и «как человек» — что это значит? Я думаю, что «как художник» — это значит… вот, что это значит? но «как человек» это я понимаю, это значит как существо, живущее в себе, т. е. имеющее сокровенную натуру, прикосновенную к другим личностям не посредством дела своего (как художник), а прямо («по-человечески»).
Почему охота — дело мужское: взял и пошел к новому. А дальше чувство радости в мечте о постоянстве: да, чисто мужское: взял и пошел к новому месту. И вот почему неприятна женщина-охотник, а не потому что мужчина узурпировал права.
Не знаю, будет ли это верно для всех, но мне так представляется, что вся наша радость на земле бывает от друга, если же кому не удается найти себе друга среди людей, то иной делает себе друзьями животных — от кошек и собак — и до всего сущего, так что обнимает дружески все на земле: и солнце, и луну, и горы, и мельчайший жгуток подорожника на своей тропе. Таких людей, не умеющих устроить себе счастье, таких обиженных, что его даже не замечают, называют, смотря по силе способностей, чудаками или художниками. Их большое значение в том, что, созерцая их творения, в сущности, счастливые люди начинают замечать свое счастье, понимать его и делать жизнь на земле.
26 Августа. Бормочет с утра молодой тетерев где-то возле самой деревни. Молодые березки на болоте заметно желтеют. Я ошибся в расчете на прохладное утро и вышел поздновато и прозевал чудеса раннего утра. Пока дошли до Ивановского болота, стало жарко, и я скоро устал. Но как ни устал, не могу забыть танцующих кочек в ржавой воде, когда Кента подводила, и потом на солнце фейерверк серебряных подкрыльников взлетавших бекасов. Успех стрельбы по болотам зависит от быстрого прицела, чуть стал выгадывать и рассчитывать, промах непременный. Верный выстрел сопровождается как бы озарением, сразу и так. Бывает, нога стоит не так во время выстрела, поправился, подумал, стал прицеливаться и промахнулся. Надо просто бить, смеясь над промахом, не жалея патрон, не досадуя, и тогда будешь попадать без промаха. Я сначала рассчитывал и промахивался, пока, наконец, плюнул на учет и убил подряд трех и очень трудных и на большом расстоянии. Заметил, что если близко стреляешь, то чаще подстреливаешь.
Получил книжку «Новый Мир» и удивился: там Воронский! Он пишет о Льве Толстом, но не забывает и Бабеля. Едва ли свою собственную, но все равно глубокую высказывает мысль: «Творческий акт есть акт, в котором (стиль семинариста Воронского), надо сказать: «в творческом акте принял участие и художник, и его модель».
<Запись на полях> Перекидывает от ветра.
Статьи Вороненого (для маленьких детей) приводят в большее уныние, чем другие, потому что ведь это уж все, что остается в защиту русской культуры. Но лучше молчать, чем сравнивать время Толстого и наше в отношении к семейному укладу с намеком, что у нас есть против того времени что-то большее (в смысле преобладания общественных интересов над семейными). Было время революции, когда с женщинами обращались приблизительно так, как Степан Разин со своей княжной.
Но теперь не только преобладание общественных интересов, но даже людей-то тех почти не осталось, и кто остался, тот отрастил себе комиссарское брюшко и в поправку стареющей жене завел себе балерину. Теперешнее время характерно грибным размножением мелкособственнических кустарных интересов и в соответствии с этим готовностью использовать и прошлое.
Это смутное время усвоения массами азбуки общежития. Мы переживаем теперь время ликвидации неграмотности в массах, и сравнивать время семейной культуры Толстого с нашим можно не качественно, а количественно.
В том-то и беда, что интеллигентский социализм ничего не дал положительного и нового в отношении устройства семьи, и вполне понятно, почему: сам русский интеллигент есть продукт разложения общества, значит, и семьи. Отношения полов в революционной интеллигенции определяются не в интересах потомства, а по-товарищески в подпольной работе. Те, кто одумывались, женились к 30 годам на девушках из среднедворянского круга и так устраивали себе сносную жизнь. Некоторые женились на еврейках, и те устраивали мужей своих тоже практически по законам своей библейской крови. Социализм ничего не придумал нового для устройства семьи, т. е. для жизни. Наше время есть ликвидация социализма, обмирщение сектантской идеи и усвоение массами азбуки общежития, созданной не одним русским народом, а всеми народами мира.
В чистом виде русский социализм есть аскетическое учение и лучших людей так же, как и христианство, обрекает на безбрачие. Вторым же людям («не могущим вместить») социализм не дает ровно ничего, тут пустота. Характерно, что все, и писатели, и критики, когда хотят сказать что-нибудь в защиту нового быта, то говорят о герое, который жертвует семьей для общего великого дела. Так Воронский приводит в пример Левинсона{71}, опускающего в карман письмо своей жены нераспечатанным.
<Приписка на полях> Старые жены лучше и дешевле.
27 Августа. Вчера вечером пришел Яловецкий и сегодня взялся проводить меня в Константинове к доктору (воспаление слюнной железы). Так и прошел весь день. Познакомился с бывшим начальником милиции по фамилии Бергсон. Был он Савельевым, от которых он отрекся и в ознаменование этого назвался Бергсоном. В Укоме его спрашивали, почему он так назвался, не имеет ли он приверженства к идеям философа Бергсона. И когда он разинул рот от удивления, то сказали: «Нет, это просто человек с воображением». Мне он объяснял, что на войне в Германии на его глазах умерла молодая сестра милосердия Бергсон, и это имя он избрал себе в борьбе с Савельевыми. Теперь он не у дел как больной, у него «истерическая гангрена ноги», и он живет как муж учительницы. Яловецкий рассказывал, что злоба нашего дня, конечно, растрата, и происходит она на почве встречи дикаря-выдвиженца с московской цивилизацией, всегда является дама, которая играет дураком. (Жаль, эту серьезную тему Катаев разработал как фельетон. Не надо забывать Мареева, Сергиевского судью, который погиб оттого, что его послали на недельные городские курсы).