Страница 15 из 16
Стоило Марике сообразить, что это ее (не чье-то еще, а именно ЕЕ!), мозг принялся размышлять подобным образом, и она ошпаренной кошкой вылетела из фонтана. Только поздно. Теперь она любила все подряд: землю, по которой шагала, веточки кустов и свернутые зеленые листики на них, маленькие тонкие сосновые иголочки и разлапистые шишки под ногами. Любила синеву неба и мягкую прозрачность воздуха, любила теплые лучи солнца и пронизывающую все окружающую реальность энергию.
А любя, плакала.
Ей бесконечно сильно хотелось обнять мир руками, руками длинными и ласковыми, наполненными золотым сиянием. Подарить ему частичку гармонии и нежности, сказать, что она здесь, что она не забыла, что она рядом…
Рядом с кем? С чем?
С тем, что создала…
И она принималась рыдать вновь. Напитывалась теплотой порывов ветра, слушала шепот травы у камней, искрилась вместе со снегом, жаждала объять, подарить, наполнить каждую частичку бытия. Она — Создатель. Она та, кто сотворил эту реальность и теперь будет любить ее всегда. Она — мир, а мир — это она.
Следующие два часа Марика боролась с собственным раздвоением сознания. Логика шипела: «Образумься, протрезвей! Ты ничего из этого не создавала!», а сердце рвалось от чувств. Белый поток с разноцветными искорками хотелось то проклинать, то боготворить. Наглотайся она наркотиков или выкури травяную самокрутку, едва ли бы чувствовала себя столь же странно: временами паршиво, временами восхитительно. И единственное, в чем обе части разделившегося разума были уверены, так это в том, что ей срочно требуется кто-то, кто смог бы разъяснить происходящее. Рассказать о фонтанах, об их воздействии на разум, о том, зачем они вообще существуют на Магии.
Вот только кто?
О самостоятельном постижении речи больше идти не могло: так присядешь в еще один поток, и крыша уедет окончательно. Вдруг ей вообще не захочется уходить, и она станет лесовиком, желающим провести остаток жизни средь гор? Или же вообще не очнется в добром здравии. А то, понимаешь, сначала орлом станешь на ветке, потом облаком, или вовсе бесконтрольно плачешь часами после очередного эксперимента…
Икнув, Марика достала флягу, вытерла мокрые щеки и глотнула воды. Затем оглядела лес, вновь пропиталась странным чувством единения и извлекла из рюкзака зеркало.
— Мне нужна помощь, нужен чей-то совет, слышишь? Но я не знаю, кого спросить… Ведь тут нет никого. А сама я скоро рехнусь, пытаясь разобраться, что для чего.
Поверхность неторопливо клубилась туманом — слова появляться не спешили.
— Я даже готова поделиться чем-нибудь взамен. Готова заплатить… или… ну, чем-то пожертвовать, лишь бы мне объяснили.
Теперь, когда солнце пересекло наивысшую точку и начало клониться к западу, на Марику нахлынуло чувство одиночества; отчего-то не хотелось терять то ощущение любви к миру, с которым она потихоньку, сама того не замечая, начала свыкаться. Но нежность и ласковость, час назад царившая в душе, соскальзывала с пальцев капельками воды. Веточки потихоньку становились просто веточками, легкие порыва ветерка — прохладным сквозняком, снег — слежавшимся скользким настом, намозолившим подошвы. Даже небо не радовало глаз.
Мелькнула безумная мысль: а не вернуться ли вновь к белому фонтану, чтобы перенаполниться сиянием, и Марика резко, чтобы не соблазниться, отринула ее.
Ну, нет. Так станешь наркоманом, не способным выжить без допинга. Может, как раз в этом и кроется ловушка?
Поверхность зеркала, до того лучащаяся спокойствием пруда в безветренный день, вдруг колыхнулась, сформировав вопрос:
«Значит, готова что-то предложить взамен?»
Марика, потонувшая в собственных раздумьях, не сразу сориентировалась, о чем речь. Затем уверенно кивнула.
— Да, готова.
Желание понять, как и для чего работают «фонтаны», потихоньку сделалось тягуче-невыносимым. Почти наважденческим.
«Хорошо. Способный дать ответы скоро пересечет твой путь. Сумей увидеть и сумей не упустить».
— Я попробую. — Около минуты она задумчиво смотрела на серые клубы, в котором растворились буквы, затем добавила: — Спасибо, что предупредило.
Зеркало не ответило.
Марика сунула его в передний кармашек рюкзака и, параллельно прокручивая подзабывшийся в голове текст «молитвы», достала котелок.
Он, вероятно, пришел на запах — небольшого размера пятнистый дикий кот — и теперь сидел на окраине поляны, у соснового ствола, поглядывая на Марику с настороженностью и любопытством.
До этого момента она не встречала здесь животных (птицы не в счет), ни хищников, ни грызунов, и даже позволила себе испытать облегчение от их отсутствия, потому что боялась встретиться с кем бы то ни было лицом к лицу. Все-таки лес. Дикий лес. И ни ножа, ни палки.
А теперь вот кот. Рыжеватый, с непропорционально длинными ушами и близко посаженными внимательными желтыми глазами. Симпатичный. Был бы…
Если бы Марика его не боялась.
Мясная похлебка, наваренная котелком, медленно остывала; ложка в пальцах застыла. Человеческие глаза смотрели в кошачьи, и неизвестно, в чьих застыла большая напряженность.
Хищник или нет? Судя по пасти, хищник и даже чем-то похож на гиену, хоть и кот. Раза в полтора больше домашних особей, что иногда встречались в квартирах знакомых. Голодный? Наверняка, раз смотрит так пристально. Лишь бы не за ногу, лишь бы не кинулся…
Тревожно и тяжело колотилось сердце; кот изредка подергивал ухом.
Когда Марика продолжила есть, пушистый гость облизнулся; глаза его сделались грустными.
Значит, голодный.
Несколько минут спустя, закончив трапезу, Марика осторожно приложила палец к промасленному после похлебки дну и сбивчиво зашептала:
— Дорогой котелок! Спасибо тебе за еду для этого животного, какой бы она ни была. Пусть ему будет сытно и вкусно, пусть убережет его от холода и наполнит бодростью. Спасибо тебе за помощь с этим, хоть я и понимаю, что просить на отряд, наверное, невежливо…
Осторожно накрыв посудину крышкой, она приложила пальцы, как учили — сначала ко лбу, затем к сердцу, — и поклонилась.
А после достала из котелка кусок сырого мяса, который оставила на том месте, где сидела.
Уходя, Марика напряженно размышляла о том, стерильно ли будет после такого питаться из котелка самой.
Но выбора не было.
Пусть зверь будет сытым, а она — целой. Этот Уровень, как ни один другой, учил быстро и правильно расставлять приоритеты.
Следующие два часа Марика беспрерывно следовала вниз.
Тропка сделалась совсем пологой и скользкой; хлюпала под ногами грязь. Мысли плавали от темы к теме и путались: то долго кружили вокруг источников света и увиденных в них непонятных символов, то перескакивали на дом — оставшуюся в Нордейле квартиру, то вовсе исчезали, позволяя брести с пустой, как рассохшаяся деревянная бочка, головой. Чувство любви к миру растворилось полностью, теперь оно казалось иллюзией: было или нет — не разобрать. Наверное, все-таки было, но сейчас помнилось слабо, как выпорхнувший за окно утренний сон, оставивший после себя сладкий шлейф волшебства и немного светлой тоскливой грусти.
Пахло отсыревшими сосновыми иглами и влажной землей; с каждым вдохом легкие будто очищались от городского смога, выдыхали скопившуюся грязь, делались светлее.
Через какое-то время небо затянуло облаками; стало пасмурно.
Иногда, чаще всего внезапно, Марику накрывало ощущение, что дикий кот следует по пятам, и тогда она нервно оглядывалась, но за спиной каждый раз оказывалось пусто. Ни рыжей шерсти, ни длинных ушей… Однако взгляд в спину оставался, и это тревожило.
Время от времени приходилось сверяться с картой — до следующего рисунка, похожего на многогранный кристалл; судя по скорости смещения точки, еще идти и идти. Едва ли она доберется туда до вечера.
Усилился ветер.
Шумно заголосил оставшийся позади лес, смешиваясь с нарастающим гулом воды — где-то впереди текла речка. В какой-то момент тропинка окончательно превратилась в сплошную чавкающую жижу, и далее пришлось карабкаться по лежащим по сторону от дороги валунам.