Страница 62 из 160
— И эта лихорадка?.. — продолжал расспрашивать Бальзамо.
— Будет очень жестокая, но первый приступ он выдержит.
— Вы уверены?
— Да.
— Значит, после первого приступа он пойдет на поправку?
— Увы, нет, — со вздохом произнес пациент.
— Что же, лихорадка повторится?
— Да, и будет куда тяжелей. Бедный Авар, — продолжал пациент, — ведь он женат, и у него дети.
Глаза Авара наполнились слезами.
— Значит, его жене суждено стать вдовой, а детям сиротами? — спросил Бальзамо.
— Погодите, погодите! — Больной стиснул руки и выдохнул: — Нет.
И его лицо озарилось светом возвышенной веры.
— Нет. Его жена и дети так горячо молились за него, что Бог над ним смилостивится.
— Итак, он выздоровеет?
— Да.
— Вы слышите, господа? — обратился Бальзамо к присутствующим. — Он выздоровеет.
— Спросите, через сколько дней, — попросил Марат.
— Через сколько дней?
— Да. Вы ведь обещали, что он сам назовет этапы и срок собственного исцеления.
— С удовольствием спрошу его об этом.
— Так спросите же.
— Как вы полагаете, когда Авар будет здоров? — обратился Бальзамо к пациенту.
— Ему еще долго болеть… погодите… месяц, полтора, два… Он поступил сюда пять дней назад, а выйдет через два с половиной месяца после поступления.
— Выйдет живой и здоровый?
— Да.
— Но работать он не сможет, — вмешался Марат, — а значит, не сможет кормить жену и детей.
Авар вновь молитвенно сложил руки.
— Бог милостив и позаботится о нем.
— Каким же образом Бог о нем позаботится? — осведомился Марат. — После всего, что я сегодня узнал, мне было бы крайне любопытно узнать и это.
— Бог прислал к его ложу милосердного человека, который пожалел Авара и сказал себе: «Я хочу, чтобы бедняга Авар ни в чем не нуждался».
Все присутствующие переглянулись, Бальзамо улыбнулся.
— Поистине, мы являемся свидетелями весьма странного зрелища, — заметил хирург, который тем временем пощупал пульс у больного, потом прослушал сердце и проверил, нет ли жара. — Этот человек бредит.
— Вы так полагаете? — осведомился Бальзамо.
Он устремил властный взгляд на Авара и приказал:
— Авар, пробудитесь!
Молодой человек с трудом открыл глаза и в глубоком изумлении взглянул на окружающих его людей, которые теперь вовсе не казались ему опасными, хотя совсем недавно он их боялся.
— Как же так? — горестно спросил он. — Меня еще не оперировали? Сейчас вы только начнете меня терзать?
Бальзамо тут же вступил в разговор. Он опасался, как бы больной не разволновался. Впрочем, ему можно было не спешить.
Никто и не думал отвечать пациенту: слишком велико было изумление присутствующих.
— Успокойтесь, друг мой, — начал Бальзамо, — господин главный хирург произвел над вашей ногой операцию, какая требовалась в вашем состоянии. Судя по всему, вы, бедняга, не очень сильны духом: не успели к вам притронуться, как вы потеряли сознание.
— Тем лучше, — весело отвечал бретонец, — я ничего не почувствовал, я спал спокойным, блаженным сном. Какое счастье, мне не отнимут ногу!
И в этот миг страдалец опустил взгляд, увидел стол, залитый кровью, и свою искалеченную ногу.
Он вскрикнул и уже в самом деле потерял сознание.
— А теперь, — невозмутимо предложил Марату Бальзамо, — спросите его о чем-нибудь и увидите, станет ли он отвечать.
Затем он отвел хирурга в угол операционной; служители понесли оперированного на его койку.
— Сударь, — обратился к хирургу Бальзамо, — вы слышали, что сказал ваш несчастный пациент?
— Да, сударь, он сказал, что выздоровеет.
— Не только. Он еще сказал, что Господь, сжалится над ним и пошлет пропитание его жене и детям.
— И что же?
— Так вот, сударь, и в этом, как и в остальном, он сказал правду. Возьмите на себя посредничество в деле милосердия между Богом и вашим несчастным пациентом. Этот алмаз стоит самое малое двадцать тысяч ливров. Когда вы сочтете, что ваш пациент выздоровел, продайте алмаз и вручите ему деньги. А поскольку душа оказывает, как совершенно справедливо заметил ваш ученик господин Марат, большое влияние на тело, сообщите Авару, как только он придет в себя, что будущее его и его детей обеспечено.
— Сударь, а если он не выздоровеет? — спросил хирург, не решаясь принять кольцо, которое ему протягивал Бальзамо.
— Выздоровеет.
— И потом, мне нужно дать вам расписку.
— Сударь!..
— Только при таком условии я возьму столь дорогую вещь.
— Как вам угодно, сударь.
— Прошу прощения, ваше имя?
— Граф Феникс.
Хирург удалился в соседнюю комнату, а к Бальзамо подошел Марат, подавленный, растерянный, но все еще не смирившийся с очевидностью.
Минут через пять хирург вернулся и подал Бальзамо лист бумаги.
Это была расписка, составленная в следующих выражениях:
«Мною получен от графа Феникса алмаз, цену за который граф Феникс определил в двадцать тысяч ливров, с тем, чтобы я вручил эту сумму человеку по имени Авар в день его выхода из Отель-Дьё.
Сентября 15 дня 1771.
Гильотен. Д. М.»[62]
Бальзамо поклонился врачу, принял расписку и удалился в сопровождении Марата.
— Вы забыли голову, — заметил Бальзамо, расценивший рассеянность молодого хирурга как свою победу.
— Ах, и вправду! — воскликнул Марат и подхватил свою зловещую ношу.
Выйдя из больницы, оба молча пошли стремительным шагом и, добравшись до улицы Кордельеров, поднялись по мрачной лестнице в мансарду.
У комнаты привратницы — если конура, в которой та обитала, заслуживала имени комнаты — Марат, не забывший о пропаже часов, задержался и кликнул Гриветту.
Мальчишка лет семи-восьми, тощий, чахлый и малорослый, визгливым голоском сообщил:
— Мать вышла и велела отдать вам, когда вы вернетесь, это письмо.
— Э, нет, малыш, скажи ей, пускай принесет его сама, — ответил Марат.
— Хорошо, сударь.
Марат и Бальзамо продолжили свой путь.
— Итак, мастер, я вижу, вы являетесь обладателем весьма важных тайн, — проговорил Марат, указав гостю на стул, а сам опускаясь на табуретку.
— Это оттого, — отвечал Бальзамо, — что я, быть может, больше, чем другие, посвящен в тайны природы и Бога.
— Вот! — воскликнул Марат. — Наука доказывает всемогущество, и потому каждый должен гордиться, что он человек!
— Совершенно верно, но вам бы следовало добавить: и врач.
— И здесь я тоже горжусь вами, мастер, — согласился Марат.
— Но тем не менее, — с улыбкой заметил Бальзамо, — я всего лишь ничтожный врачеватель душ.
— Зачем вы так говорите, сударь? Разве вы не остановили кровь материальными средствами?
— А я-то думал, самым прекрасным моим целительным актом было то, что я избавил человека от страданий. Правда, вы убеждали меня, что он безумен.
— Несомненно, на какое-то время он утратил рассудок.
— А что вы называете безумием? Временную разлуку души с телом?
— Или разума, — ответил Марат.
— Не будем спорить на этот счет. Слово «душа» служит мне для определения того, что я искал. Когда предмет найден, мне безразлично, как его называть.
— А вот тут-то, сударь, мы и расходимся во мнениях. Вы утверждаете, будто нашли предмет и теперь ищете только слово, я же считаю, что вы одновременно ищете и предмет, и слово.
— Мы еще к этому вернемся. Так вы говорите, что безумие — это временная отлучка разума?
— Безусловно.
— Непроизвольная, не так ли?
— Да… Я видел в Бисетре одного сумасшедшего, который грыз решетку и кричал: «Повар, фазаны мягкие, но плохо прожарены!»
— Но вы согласны с тем, что безумие находит на разум, подобно туче, а когда туча уходит, разум вновь обретает прежнюю ясность?
— Этого почти никогда не случается.
— Однако же вы видели, что после сна безумия к нашему пациенту вернулся рассудок.
62
Гильотен, Жозеф Иньяс (1738–1814) — французский врач, изобретатель орудия казни, названного по его имени гильотиной. Д. М. — доктор медицины.