Страница 49 из 160
Г-н д'Эгийон также не терял времени даром; он как раз сговаривался о чем-то с королевской фавориткой, когда вошла Шон и объявила, что графиня Беарнская просит ее принять.
Герцог хотел было удалиться, но г-жа Дюбарри его удержала.
— Лучше останьтесь, — попросила она. — Если старая побирушка пришла взять взаймы, то при вас она попросит меньше.
Герцог остался в будуаре.
Скроив соответствующую обстоятельствам мину, графиня Беарнская уселась в предложенное г-жой Дюбарри кресло; после обмена любезностями хозяйка осведомилась:
— Нельзя ли узнать, какой счастливый случай привел вас сюда, сударыня?
— Ах, сударыня, приключилась ужасная беда, — ответствовала старая сутяжница.
— Что такое, графиня?
— Новость эта безмерно удручит его величество.
— Да в чем дело, говорите же!
— Парламент…
— Ага, — проворчал герцог д'Эгийон.
— Господин герцог д'Эгийон, — поспешила представить его г-жа Дюбарри, опасаясь возможных недоразумений.
Однако старуха графиня была хитрее всех придворных вместе взятых: недоразумение она могла допустить лишь намеренно, когда это было ей на руку.
— Я говорю, — продолжала она, — о гнусностях судейских крючков и об их неуважении к достойным людям знатного рода.
После подобного комплимента, явно направленного в его сторону, герцог встал и поклонился сутяжнице, которая ответила ему тем же.
— Однако речь идет не только о господине герцоге, — продолжала она, — но и обо всем народе: парламент отказывается работать.
— В самом деле? — откидываясь на подушки софы, воскликнула г-жа Дюбарри. — Значит, во Франции больше нет правосудия! Ну и что же от этого изменится?
Герцог улыбнулся. Графиня Беарнская не приняла шутки и нахмурилась еще больше.
— Это большое несчастье, сударыня, — заметила она.
— Да неужто? — усомнилась фаворитка.
— Сразу видно, сударыня, что вы имеете счастье не участвовать в тяжбах.
— Гм, — проронил г-н д'Эгийон, чтобы привлечь внимание г-жи Дюбарри; та наконец поняла, на что намекает старуха.
— Увы, сударыня, — не задумываясь, ответила она, — верно, теперь я вспомнила: вы в отличие от меня ведете тяжбу, да еще какую!
— Да, сударыня, и всякое промедление для меня просто гибельно.
— Бедная вы, бедная!
— Нужно, госпожа графиня, чтобы король принял решение.
— О, сударыня, его величество настроен весьма серьезно: он прогонит господ советников — и все.
— Но тогда, сударыня, дело затянется на бесконечно долгий срок.
— А вы знаете, как этому помочь, сударыня? Расскажите.
Старая сутяжница спряталась под свои чепцы, словно Юлий Цезарь, накрывший перед смертью голову тогой.
— Помочь можно, — вмешался д'Эгийон, — только вряд ли король решится прибегнуть к этому средству.
— Что за средство? — тревожно спросила старуха.
— Обычное средство, которое употребляет король Франции, когда его воля наталкивается на чрезмерное сопротивление: он назначает торжественное заседание парламента под своим председательством и объявляет: «Нам так угодно!» — хотя несогласные и думают обратное.
— Великолепная мысль! — в восторге воскликнула графиня Беарнская.
— Но о ней не следует распространяться, — хитро заметил д'Эгийон и сделал жест, тут же понятый графиней Беарнской.
— О, сударыня, — обратилась она к г-же Дюбарри, — вы пользуетесь таким влиянием на его величество! Добейтесь, чтобы он сказал: «Нам угодно, чтобы дело графини Беарнской было рассмотрено». Вы же знаете, мне это обещано давным-давно.
Г-н д'Эгийон, поджав губы, поклонился г-же Дюбарри и вышел из будуара. Он услышал, что во двор въехала королевская карета.
— А вот и король! — объявила г-жа Дюбарри и встала, чтобы поскорее спровадить гостью.
— Сударыня, быть может, вы позволите мне припасть к стопам его величества?
— Разумеется, позволю, сударыня, коли вы собираетесь просить о королевском заседании. Если ваше желание таково — оставайтесь.
Едва графиня Беарнская успела оправить чепцы, как вошел король.
— О, графиня, у вас визитеры? — спросил он.
— Графиня Беарнская, ваше величество.
— Справедливости, государь! — возопила старая дама, присев в глубоком реверансе.
— Вот как! — отозвался Людовик XV с едва уловимой для постороннего уха насмешкой. — Неужели, сударыня, вас кто-то оскорбил?
— Государь, я молю о справедливости.
— Кто нанес вам обиду?
— Парламент.
— Ну что ж! — хлопнув в ладоши, сказал король. — Вы жалуетесь на мой парламент. В таком случае прошу вас: проучите его как следует! Я и сам имею основания на него жаловаться и я тоже прошу у вас справедливости, — добавил он, передразнивая реверанс старой графини.
— Ваше величество, вы — король, вы — повелитель.
— Король — да, повелитель — не всегда.
— Изъявите свою волю, государь.
— Я изъявляю свою волю каждый вечер, а они каждое утро изъявляют свою. Но так как наши воли диаметрально противоположны, мы напоминаем землю и луну, которые вечно движутся друг за другом, но никак не могут встретиться.
— Государь, ваш голос достаточно силен, чтобы заглушить вопли этих людишек.
— Вот это и вводит вас в обман. Ведь они — адвокаты, а я нет. Если я говорю «да», они говорят «нет», и мы никак не можем прийти к согласию. Найдите средство помешать им сказать «нет», когда я скажу «да», и я заключу с вами союз.
— Такое средство есть, ваше величество.
— Скорее расскажите, в чем оно заключается.
— Сейчас расскажу, государь. Назначьте заседание парламента под своим председательством.
— Еще того не легче, — проворчал король. — О чем вы думаете, сударыня? Это же почти революция!
— Это средство сказать в лицо всем мятежникам, что властелин — вы. Вы же знаете, государь, что на таком заседании имеет право говорить только сам король, изъявляющий свою волю, и никто не может ему возразить. Вот вы им и скажете: «Нам так угодно», и они покорно опустят головы.
— А мысль и в самом деле великолепная, — вмешалась г-жа Дюбарри.
— Великолепная — пожалуй, удачная — ничуть, — отозвался Людовик XV.
— Но это же так красиво, — с жаром продолжала г-жа Дюбарри, — свита, дворяне, пэры, королевская гвардия, толпы народа, королевский трон с пятью подушками, расшитыми золотыми лилиями… Какая прекрасная будет церемония!
— Вы полагаете? — спросил король, несколько поколебленный этими доводами.
— А роскошный королевский камзол, а подбитая горностаями мантия, а корона с брильянтами, а золотой скипетр — весь этот блеск, который так пристал прекрасному лицу монарха! Ах, государь, в каком великолепии вы явитесь перед всеми!
— Такого заседания не было уже довольно давно, — преувеличенно небрежно бросил король.
— С самого вашего детства, государь, — согласилась графиня Беарнская, — и воспоминания о том, как вы были прекрасны тогда, запечатлелись во всех сердцах.
— К тому же, — добавила г-жа Дюбарри, — вот отменный случай для господина канцлера блеснуть своим суровым и лаконичным красноречием, раздавить всех этих людишек своею правдивостью и достоинством.
— Дождемся первого проступка парламента и тогда посмотрим, — проговорил Людовик XV.
— Возможно ли ждать, государь, еще более страшного злодеяния, чем то, что уже совершено?
— А что такого они сделали?
— Вы разве не знаете?
— Ну подразнили немного господина д'Эгийона, но это же не преступление, хотя он, — глядя на г-жу Дюбарри, промолвил король, — хотя он и входит в число моих друзей. Огорчение, которое они причинили милому герцогу, я искупил своим решением, принятым не то вчера, не то позавчера, не помню. Теперь мы квиты.
— А вот госпожа графиня только что сообщила нам, — поспешно вмешалась г-жа Дюбарри, — что сегодня утром эти господа в черном дождались-таки удобного случая, государь.
— О чем вы? — нахмурившись, спросил король.
— Говорите, сударыня, государь позволяет, — предложила фаворитка.
— Ваше величество, господа советники решили не проводить больше заседаний парламента, пока ваше величество не решит дело в их пользу.