Страница 22 из 160
Жильбер перевел дух.
Андреа ступила на первую ступеньку лестницы, потом на вторую.
— О Господи, Господи, — пробормотал Жильбер, — куда же она? Эта лестница ведет только в красную комнату, в которой живет чужеземец, да в мансарду Ла Бри. Если бы ей понадобился Ла Бри, она бы позвала, позвонила. Значит, она идет… Нет, это невозможно! Невозможно!
И Жильбер в ярости стиснул кулаки при мысли о том, что Андреа идет к Бальзамо.
У двери чужестранца девушка остановилась.
По лбу Жильбера струился холодный пот; он цеплялся за перила лестницы, чтобы не упасть, но все крался вслед Андреа. Все, что он видел, все, что, как ему казалось, угадывал, представлялось ему чудовищным.
Дверь Бальзамо была приотворена; Андреа толкнула ее, не постучавшись. Свет, вырывавшийся из щели, осветил ее такие благородные, такие невинные черты и заплясал золотыми отблесками в широко раскрытых глазах девушки.
Посреди комнаты Жильберу удалось разглядеть незнакомца: он стоял, пристально глядя перед собой, нахмурив лоб и властно простирая вперед руки.
Потом дверь затворилась.
Жильбер чувствовал упадок сил. Пальцы, цеплявшиеся за перила, разжались, другую руку он поднес к пылающему лбу; подобно колесу, соскочившему с оси, он описал круг и без чувств упал на холодный камень первой ступеньки, по-прежнему устремляя взгляд на проклятую дверь, поглотившую все его минувшие мечты, все нынешнее счастье, все надежды на будущее.
9. ЯСНОВИДЯЩАЯ
Бальзамо встал навстречу девушке, которая вошла к нему в комнату, двигаясь точно по прямой линии и ступая твердо, словно статуя Командора. Такое появление могло удивить кого угодно, но только не Бальзамо.
— Я приказал вам спать, — проговорил он. — Вы спите?
Андреа вздохнула, но ничего не ответила. Тогда Бальзамо подошел к девушке и послал в ее сторону более мощный поток флюидов.
— Я хочу, чтобы вы говорили, — приказал он.
Девушка задрожала.
— Вы слышали, что я вам сказал? — спросил чужестранец.
Андреа кивнула.
— Почему же вы тогда не отвечаете?
Андреа поднесла руку к горлу, словно желая показать, что не может вымолвить ни слова.
— Ладно, садитесь сюда, — приказал Бальзамо.
Он взял Андреа за руку, которую Жильбер недавно поцеловал без ведома девушки, и это прикосновение заставило его вздрогнуть точно так же, как он вздрогнул — чему мы были свидетелями, — когда на него низошли его собственные флюиды. Девушка, направляемая Бальзамо, попятилась и села в кресло.
— Теперь вы видите? — спросил он.
Глаза Андреа расширились, словно ей захотелось вобрать в них весь свет двух горевших в комнате свечей.
— Я не приказывал вам смотреть глазами, — продолжал Бальзамо, — смотрите грудью.
Выхватив из-под камзола стальной прут, он приставил его к вздымающейся груди девушки. Та подскочила, как будто огненная стрела пронизала ее до самого сердца, и глаза ее тут же закрылись.
— Прекрасно. Вы начинаете видеть? — спросил Бальзамо.
Девушка кивнула.
— Теперь вы будете говорить, не так ли?
— Да, — ответила Андреа и поднесла руку ко лбу, словно у нее невыносимо болела голова.
— Что с вами? — спросил Бальзамо.
— Мне больно!
— Почему вам больно?
— Потому что вы заставляете меня видеть и говорить.
Бальзамо провел несколько раз руками перед лбом Андреа; казалось, он рассеивал флюиды, под воздействием которых она готова была взорваться.
— Как теперь? Еще больно? — спросил он.
— Уже меньше, — ответила девушка.
— Хорошо, тогда посмотрите, где вы находитесь.
Глаза Андреа оставались закрытыми, однако лицо ее потемнело и выразило живое удивление.
— В красной комнате, — прошептала она.
— С кем?
— С вами, — вздрогнув, отвечала она.
— Что случилось?
— Мне страшно! И стыдно!
— Отчего же? Разве мы не связаны с вами симпатически?
— Это так.
— Разве вы не знаете, что я позвал вас сюда с самыми чистыми намерениями?
— Знаю.
Лицо девушки посветлело, но потом по нему опять пробежало облачко.
— Вы не сказали мне всего, — продолжал Бальзамо. — Вы простили меня не полностью.
— Я вижу, что если вы не желаете зла мне, то, возможно, желаете его другим.
— Вполне вероятно, — пробормотал Бальзамо и уже повелительно добавил — Пусть вас это не занимает.
Лицо Андреа приняло обычное выражение.
— В доме все спят?
— Не знаю, — ответила девушка.
— Так посмотрите.
— В какую сторону мне посмотреть?
— Погодите-ка. Сначала в сторону вашего отца. Где он?
— У себя в спальне.
— Что он делает?
— Лежит.
— Спит?
— Нет, читает.
— Что он читает?
— Одну из тех скверных книг, которые он вечно заставляет меня читать.
— И которые вы не читаете?
На лице у Андреа появилось высокомерное презрение.
— Никогда.
— Хорошо, значит, с этой стороны все спокойно. Теперь посмотрите в сторону Николь, в ее спальню.
— Там нет света.
— Вам нужен свет, чтобы видеть, что там делается?
— Если вы прикажете, то нет.
— Смотрите, я так хочу!
— Ах, я ее вижу!
— И что же?
— Она полуодета; вот она тихонько открывает дверь спальни; теперь спускается по лестнице.
— Так, и куда же она направляется?
— Останавливается у двери во двор, прячется за нею. Она кого-то ждет, подстерегает.
Бальзамо улыбнулся.
— Не вас ли?
— Нет.
— Прекрасно, это главное. Когда за девушкой не следит ни отец, ни горничная, ей нечего бояться, разве что…
— Нет, — проговорила Андреа.
— Ах, так вы ответили на мою мысль?
— Я вижу ее.
— Стало быть, вы никого не любите?
— Я? — пренебрежительно переспросила девушка.
— Ну конечно! Мне кажется, вы могли бы полюбить. Не для того же вы вышли из монастыря, чтобы жить в заточении. Разве вместе с телом вы не освободили и сердце?
— Мое сердце не занято, — покачав головой, печально проговорила Андреа.
Черты ее осветились такою девичьей скромностью и чистотой, что Бальзамо, просияв, прошептал:
— Лилия! Ученица! Ясновидящая!
Он радостно и благодарно всплеснул руками и снова обратился к Андреа:
— Но если вы не любите, то, должно быть, любимы?
— Не знаю, — тихо ответила девушка.
— Как не знаете? — довольно резко отозвался Бальзамо. — Ищите! Когда я спрашиваю, то хочу знать ответ!
С этими словами он снова прикоснулся к груди девушки стальным прутом. Она, как и в первый раз, вздрогнула, но на лице ее отразилась уже не такая сильная боль, как прежде.
— Да, да, я вижу, только пощадите, иначе вы меня убьете!
— Что вы видите? — спросил Бальзамо.
— Ах, но это невозможно! — испугалась Андреа.
— Что вы видите?
— Молодого человека, который после моего возвращения из монастыря преследует меня, следит за мною, не сводит с меня глаз, но лишь тайно.
— Кто он?
— Лица я его не вижу, вижу только одежду — но ведь так одевается челядь?
— Где он?
— Внизу, у лестницы. Ему плохо, он плачет.
— Почему вы не видите его лица?
— Он закрыл его руками.
— Смотрите сквозь руки.
Андреа, казалось, сделала усилие и воскликнула:
— Жильбер! Я же говорила, что это невозможно!
— Отчего же невозможно?
— Оттого, что он не смеет меня любить, — с высокомерным презрением ответила девушка.
Бальзамо улыбнулся с видом человека, который знает, что такое мужчина, и понимает, что непреодолимых преград для сердца нет, пусть даже преграда эта — целая пропасть.
— А что он делает у лестницы?
— Погодите… Вот он отнимает руки от лица, хватается за перила, встает, начинает подниматься.
— Куда он направляется?
— Сюда. Но это бесполезно, войти он не посмеет.
— Почему не посмеет?
— Потому что побоится, — с презрительной улыбкой ответила Андреа.
— Но он будет подслушивать!
— Конечно. Он приложил ухо к двери, слушает.