Страница 14 из 160
— Скорее, Николь, скорее, — дребезжащим голосом прокричал старик, — доложи хозяину, что какой-то путник, застигнутый грозой, просит у него пристанища на ночь.
Николь не заставила его повторять дважды и так проворно понеслась к замку, что мигом скрылась из виду.
Что до Ла Бри, убедившись, что барон не окажется застигнутым врасплох, он позволил себе остановиться и немного перевести дух.
Доклад вскоре возымел свое действие: с высокого крыльца, почти скрытого за акациями, донесся раздраженный и повелительный голос, повторявший не слишком-то дружелюбно:
— Путник?.. Что за человек? Явившись в чужой дом, следует по меньшей мере назваться.
— Это барон? — спросил у Ла Бри тот, кто явился причиной такого недовольства.
— Увы, да, сударь, — сокрушенно подтвердил бедняга. — Слышите, что он спрашивает?
— Он спрашивает мое имя, не правда ли?
— Истинно так. А я-то и забыл вас спросить.
— Доложите о бароне Жозефе де Бальзамо, — сказал путешественник. — Быть может, общность наших титулов сделает твоего хозяина уступчивее.
Ла Бри доложил, несколько ободренный титулом, который приписал себе незнакомец.
— Ладно, в таком случае пускай войдет, — пробурчал голос, — я же вижу, он уже здесь… Прошу вас, сударь, пожалуйте… Так, вот сюда.
Путник быстрым шагом подошел к крыльцу, но на первой ступеньке оглянулся: ему хотелось видеть, идет ли Жильбер следом. Но Жильбер исчез.
5. БАРОН ДЕ ТАВЕРНЕ
Хотя тот, кто назвался бароном Жозефом де Бальзамо, уже слышал от Жильбера о крайней бедности барона де Таверне, все же убогость жилища, получившего из уст Жильбера пышное наименование замка, повергла его в удивление.
Дом был одноэтажный и представлял собой вытянутый прямоугольник, с обеих сторон которого возвышались двухэтажные башенки квадратной формы. И все же при бледном свете луны, проникавшем из-за разодранных грозой туч, это несуразное строение не лишено было некой живописной красоты.
Шесть окон внизу и по два окна в каждой башенке, по одному на каждом из этажей, довольно широкое крыльцо с расшатанными ступенями, щели между которыми на каждом шагу грозили падением в них, — таков был общий вид замка, поразивший посетителя прежде, чем он достиг порога, где, как было уже сказано, поджидал его барон в халате и со свечой в руке.
Барон де Таверне был старичок невысокого роста, лет шестидесяти или шестидесяти пяти, с живым взглядом, высоким, но нахмуренным лбом; на нем был скверный парик, мало-помалу по вине свечей, украшавших камни, роковым образом лишившийся даже тех буклей, которые пощадили крысы. В руке он держал сомнительной белизны салфетку: судя по всему, его побеспокоили, когда он садился за стол.
На его хитром лице, отдаленно напоминавшем лицо Вольтера, изобличалась, как нетрудно было заметить, борьба двух чувств: вежливость обязывала его любезно улыбаться незнакомому гостю, а нетерпение искажало черты гримасой, в которой явно проглядывала угрюмая желчность; поэтому в неверном пламени свечей, от которых на лицо резкими штрихами ложились тени, барон де Таверне казался весьма безобразным господином.
— Сударь, — обратился он к посетителю, — могу ли я узнать, какому счастливому случаю обязан удовольствием видеть вас у себя?
— Виной тому гроза, сударь, лошади мои испугались, понесли, едва не разбили карету. Я очутился на большой дороге, причем без форейторов: один из них свалился с седла, другой удрал верхом на своей лошади; встреченный мною молодой человек указал мне путь к вашему замку и заверил, что я найду у вас приют, благо ваше гостеприимство всем известно.
Барон поднял свечу повыше, надеясь разглядеть того простофилю, которому обязан был счастливым случаем, о коем только что упомянул.
Путешественник также оглянулся, дабы убедиться, что его юный проводник в самом деле его покинул.
— А знаете ли вы, сударь, как зовут того человека, который указал вам мой замок? — спросил барон де Таверне с таким видом, словно желал знать, кому выразить свою признательность.
— По-моему, если не ошибаюсь, этого юношу зовут Жильбер.
— Вот как, Жильбер! А я-то полагал, что он ни на что не годен, даже дорогу указать. Значит, это бездельник Жильбер, философ Жильбер!
Этот поток эпитетов, произнесенных самым угрожающим тоном, дал гостю понять, что владетельный сеньор и его вассал не слишком жалуют друг друга.
— Ну что ж, — произнес барон после недолгого молчания, столь же выразительного, как его слова, — извольте войти, сударь.
— Прежде мне хотелось бы распорядиться, чтобы мою карету поставили в сарай: я везу с собой вещи, которым нет цены.
— Ла Бри! — вскричал барон. — Ла Бри! Загоните карету господина барона под навес: правда, дранка уже почти вся пооторвалась, но все-таки там посуше, чем посреди двора; а вот с лошадьми дело плохо: не думаю, что для них найдется корм; но ведь они принадлежат не вам, а хозяину почтовой станции, так не все ли вам равно?
— Позвольте, сударь, — теряя терпение, воскликнул путешественник, — я начинаю понимать, что чрезмерно вас стесняю, так не лучше ли…
— Нет, сударь, ничуть не стесняете, — любезно перебил его барон, — беда только в том, что вам самому будет у меня неуютно, предупреждаю вас об этом заранее.
— Поверьте, сударь, я все равно буду вам признателен…
— Ах, сударь, я не обольщаюсь, — отвечал барон, вновь поднимая свечу, чтобы видеть Бальзамо, который с помощью Ла Бри отвел лошадей с каретой на указанное место, и повышая голос, по мере того как удалялся гость, — я не обольщаюсь, здесь у нас в Таверне невесело, а главное — очень бедно.
Путешественник был слишком занят, чтобы отвечать; он, следуя приглашению барона, выбирал под навесом место посуше, чтобы пристроить там свою карету, когда она оказалась более или менее надежно укрыта, он сунул в руку Ла Бри луидор и вернулся к барону.
Ла Бри опустил луидор в карман, уверенный, что это монетка в двадцать четыре су, и возблагодарил небо за нежданное богатство.
— Видит Бог, я нахожу ваш замок куда лучше, чем вы о нем отзываетесь, барон, — с поклоном произнес Бальзамо, и хозяин, славно желая доказать ему, что сказал правду, повел гостя через просторную и сырую прихожую; при этом покачивая головой, он ворчал:
— Ладно, ладно, я знаю, что говорю; к сожалению, я-то свои средства знаю: они весьма ограниченны. Если вы, сударь, француз — но, судя по вашему выговору, я полагаю, что вы не француз, а скорее немец, даром что имя у вас итальянское… Впрочем, все равно. Но будь вы французом, имя барона де Таверне напомнило бы вам о роскоши: когда-то нас называли Таверне-богачи.
Бальзамо сперва решил, что эта реплика завершится вздохом, но никакого вздоха не последовало.
«Философ…» — подумалось ему.
— Сюда, господин барон, сюда, — продолжал владелец замка, отворяя дверь в столовую. — Ну-ка, метр Ла Бри, подавайте на стол, да так, словно у вас под началом сотня лакеев.
Ла Бри бросился исполнять приказание.
— Это мой единственный слуга, сударь, — произнес Таверне, — и справляется он с делом скверно. Но у меня нет средств нанять другого. Этот олух состоит у меня в доме уже лет двадцать и за все время не получил ни одного су жалованья, я только кормлю его, впрочем, кормлю не лучше, чем он работает… Глуп как пень, вот увидите.
Бальзамо продолжал изучать собеседника.
«Злыдень! — подумал он. — Впрочем, быть может, это все напускное».
Барон затворил за собой дверь столовой и поднял над головой свечу; лишь теперь путешественнику удалось окинуть взглядом все помещение.
Это была обширная зала с низким потолком — когда-то, по-видимому, главная комната небольшой фермы, возведенной затем ее владельцем в ранг замка; обставлена она была столь скудно, что на первый взгляд казалась пустой. Соломенные стулья с резными спинками, гравюры с батальных сцен Лебрена[30] в черных рамках из лакированного дерева, дубовый шкаф, почерневший от ветхости и дыма, — вот и все ее убранство. Посередине небольшой круглый стол, на котором дымилось единственное кушанье — куропатка с капустой. Вино было налито в пузатую фаянсовую бутылку; столовое серебро состояло из трех сточенных, почерневших, погнутых приборов, одного кубка и солонки.
30
Лебрен, Шарль (1619–1690) — французский художник-классицист.