Страница 23 из 95
— Нет, — ответил Атос. — Она показалась мне такой же, как всегда.
— Посмотрите вы, сударь, — продолжал Винтер.
— Признаюсь, — произнес Арамис, — что я, как и граф де Ла Фер, не вижу в ней ничего особенного.
— Граф, — промолвил Атос, — в таком опасном положении нужно смотреть на землю, а не в небо. Хорошо ли вы знаете наших шотландцев и уверены вы в них?
— В шотландцах? — спросил Винтер. — В каких шотландцах?
— О боже мой, — сказал Атос, — в наших, в тех, которым доверился король, в шотландцах графа Левена.
— Нет, — ответил Винтер и затем прибавил: — Вы, значит, совсем не видите этого красноватого отлива на всем небе?
— Нисколько, — ответили вместе Атос и Арамис.
— Скажите, — продолжал Винтер, занятый все той же мыслью, — говорят, во Франции есть предание, что накануне своей смерти Генрих Четвертый, играя в шахматы с Бассомпьером, видел кровавые пятна на шахматной доске?
— Да, — сказал Атос, — и маршал мне самому несколько раз рассказывал об этом.
— Так, — прошептал Винтер, — а на следующий день Генрих Четвертый был убит.
— Но какая связь между этим видением Генриха Четвертого и вами? — спросил Арамис.
— Никакой, господа. Я сумасшедший, право, что занимаю вас такими глупостями; ваше появление в моей палатке в такой час показывает, что вы принесли мне какую-то важную весть.
— Да, милорд, — произнес Атос, — я желал бы поговорить с королем.
— С королем? Но он спит.
— Мне нужно сообщить ему нечто весьма важное.
— Разве нельзя отложить это до завтра?
— Нет, он должен немедленно узнать, в чем дело. Боюсь, что, может быть, и сейчас уже поздно.
— Пойдемте, господа, — сказал Винтер.
Палатка Винтера стояла рядом с королевской; нечто вроде коридора соединяло их. Этот коридор охранялся не часовыми, а доверенным камердинером Карла I, так что в случае надобности король мог в ту же минуту снестись со своим верным слугой.
— Эти господа пройдут со мною, — сказал Винтер.
Лакей поклонился и пропустил.
Действительно, уступая непреодолимой потребности в сне, король Карл заснул на походной кровати, в своем черном камзоле и высоких сапогах, расстегнув пояс и положив возле себя шляпу. Вошедшие приблизились, и Атос, шедший впереди, с минуту молча всматривался в это благородное бледное лицо, обрамленное длинными черными волосами, прилипшими к вискам от пота во время тяжелого сна, и покрытое синими жилками, которые, казалось, набухли от слез под усталыми глазами.
Атос глубоко вздохнул; этот вздох разбудил короля — так легок был его сон.
Он открыл глаза.
— А! — сказал он, приподнимаясь на локте. — Это вы, граф де Ла Фер?
— Да, ваше величество, — ответил Атос.
— Вы бодрствуете, когда я сплю? И вы хотите сообщить мне какую-нибудь новость?
— Увы! Вы, ваше величество, изволили верно угадать, — ответил Атос.
— Значит, новость дурная? — спросил король с грустной улыбкой.
— Да, ваше величество.
— Все равно, я всегда рад вас видеть, добро пожаловать, вы, кого оторвала от отечества преданность, что не знает страна невзгод, вы, которого прислала мне Генриетта, — какова бы ни была ваша весть, говорите смело.
— Ваше величество, Кромвель прибыл сегодня ночью в Ньюкасл.
— А! — сказал король. — Чтобы сразиться со мною?
— Нет, ваше величество, чтобы купить вас.
— Что вы говорите?
— Я говорю, ваше величество, что вы должны шотландской армии четыреста тысяч фунтов стерлингов.
— Невыплаченного жалованья? Да, я знаю. Уже около года мои храбрые и верные шотландцы бьются только чести ради.
Атос улыбнулся:
— Честь — прекрасная вещь, ваше величество, но им надоело сражаться за нее, и сегодня ночью они продали вас за двести тысяч фунтов, то есть за половину того, что вы были им должны.
— Невозможно, — воскликнул король, — чтобы шотландцы продали своего короля за двести тысяч фунтов!
— Продали же иудеи своего бога за тридцать сребреников!
— Какой же Иуда совершил этот гнусный торг?
— Граф Левен.
— Вы убеждены в этом, граф?
— Я слышал это своими собственными ушами.
Король глубоко вздохнул, словно сердце его разрывалось, и закрыл лицо руками.
— О, шотландцы, — сказал он, — шотландцы, которых я считал такими верными! Шотландцы, которым я доверился, когда мог бежать в Оксфорд! Шотландцы, мои земляки, мои братья! Но уверены ли вы в этом, граф?
— Я прилег за палаткой графа Левена и, приподняв полотно, все слышал, все видел.
— Когда же должен совершиться этот подлый торг?
— Сегодня утром. Вы видите, ваше величество, нельзя терять времени.
— К чему же нам время, раз вы говорите, что я продан?
— Надо переправиться через Тайн в Шотландию, к лорду Монтрозу, который вас не продаст.
— А что мне делать в Шотландии? Вести партизанскую войну? Это недостойно короля.
— Возьмите пример с Роберта Брюса[*], ваше величество.
— Нет, нет! Борьба слишком затянулась. Если они продали меня, пусть они меня выдадут. Да падет на них вечный позор этой измены.
— Ваше величество, — сказал Атос, — быть может, так следует поступить королю, но не мужу и отцу. Я явился от имени вашей супруги и вашей дочери, и от их лица, а также от лица двух других ваших детей, которые в Лондоне, я говорю вам: «Живите, ваше величество, так угодно богу!»
Король встал, стянул пояс, прицепил к нему шпагу и, вытирая свой влажный лоб, сказал:
— Хорошо! Что же нужно делать?
— Ваше величество, есть ли у вас во всей армии хоть один полк, на который вы могли бы положиться?
— Винтер, — сказал король, — можно ли положиться на верность вашего полка?
— Ваше величество, они люди, а люди стали очень слабы или злы. Я надеюсь на их верность, но не ручаюсь за нее; я доверил бы им собственную жизнь, но не решаюсь доверить им жизнь вашего величества.
— Что поделаешь? — сказал Атос. — Если нет полка, зато есть трое нас, преданных вам людей, и этого будет достаточно. Садитесь на коня, ваше величество, и поезжайте с нами; мы переправимся через Тайн, достигнем Шотландии и будем в безопасности.
— Вы того же мнения, Винтер? — спросил король.
— Да, ваше величество.
— А вы, д’Эрбле?
— Тоже, ваше величество.
— Будь по-вашему. Отдайте приказания, Винтер.
Винтер вышел, а король стал оканчивать свой туалет. Первые лучи зари уже начинали проникать в щели палатки, когда Винтер вернулся.
— Все готово, ваше величество, — сказал он.
— А мы? — спросил Атос.
— Гримо и Блезуа ожидают вас с уже оседланными лошадьми.
— В таком случае, — сказал Атос, — не будем терять ни минуты. Едем!
— Едем, — повторил король.
— Ваше величество, — сказал Арамис, — не известите ли вы ваших друзей?
— Моих друзей? — сказал Карл I, грустно качая головой. — У меня нет больше друзей, кроме вас троих: старого друга, никогда не забывавшего меня в течение двадцати лет, и двух других, дружба которых не старше недели, но которых я никогда не забуду. Едем, господа, едем.
Король вышел из палатки, и лошадь его была уже оседлана. Это был конь буланой масти, на котором король ездил уже три года и которого очень любил.
Увидев его, конь радостно заржал.
— А, — сказал король, — я был не прав. Вот еще если не друг, то по крайней мере живое существо, которое меня любит. Ты останешься мне верен, Артус, не правда ли?
Конь, как будто понимая слова, приблизил свои дымящиеся ноздри к лицу короля, поднял губу и радостно оскалил белые зубы.
— Да, да, — сказал король, лаская его, — хорошо, Артус, я тобой доволен.
С легкостью, стяжавшей ему славу лучшего наездника Европы, Карл вскочил на коня и, обернувшись к Атосу, Арамису и Винтеру, крикнул:
— Ну, господа, я жду вас!
Но Атос стоял неподвижно, устремив глаза вдаль и указывая рукой на черную линию, тянувшуюся вдоль берега Тайна и вдвое превосходившую длину лагеря.