Страница 106 из 143
Когда они высадились, Портос спросил, ждут ли его лошади; действительно, они ждали на перекрестке дороги, которая, огибая Сарзо, идет к Ванну.
Лошадей было две: одна для дю Валлона, другая для его конюшего.
С той поры как Мушкетон передвигался только в тележке, Портос завел себе конюшего.
Д’Артаньян ждал, что Портос предложит послать конюшего за лошадью, и собирался отказаться от этой любезности… Но ничего подобного не случилось. Портос просто приказал слуге сойти с седла и ждать его возвращения в Сарзо, а д’Артаньяну предложил сесть на лошадь конюшего.
Тот так и сделал.
— Ну, вы человек предусмотрительный, Портос, — сказал мушкетер своему другу, садясь на лошадь.
— Да, но это любезность Арамиса. Моих лошадей здесь нет, и Арамис предоставил в мое распоряжение свои конюшни.
— Черт возьми! Отличные лошади, хотя и епископские, — заметил д’Артаньян. — Впрочем, ведь Арамис не обыкновенный епископ.
— Святой человек, — гнусаво произнес Портос, воздев глаза к небу.
— Значит, он сильно переменился, ведь мы знали его нечестивцем.
— На него снизошла благодать.
— Великолепно! — воскликнул д’Артаньян. — Теперь мне еще больше хочется его видеть.
И он пришпорил лошадь, ускорив ее шаг.
— Ого, — сказал Портос, — если мы поедем так, то будем на месте через час, а не через два.
— А далеко это отсюда?
— Четыре с половиной лье.
— Значит, надо ехать быстро.
— Знаете, мой друг, — заметил немного погодя д’Артаньян, — ваша лошадь уже вспотела.
— Да, очень жарко. Видите, показался Ванн?
— Отлично вижу; кажется, очень красивый город.
— А вы никогда не бывали в нем?
— Никогда.
— И не знаете города?
— Нет.
— Так смотрите, — сказал Портос, привставая на стременах, что заставило его лошадь присесть на передние ноги. — Видите вон там залитый солнцем шпиль?
— Вижу.
— Это собор Святого Петра. Теперь смотрите: видите в предместье второй крест?
— Вижу.
— Это Сен-Патерн, любимая приходская церковь Арамиса. По преданию, святой Патерн был первым ваннским епископом. Правда, Арамис говорит другое. Но ведь он такой ученый, что, может быть, это только паро… пара…
— Парадокс? — подсказал д’Артаньян.
— Вот именно. Благодарю. Язык плохо слушается меня. Очень жарко.
— Продолжайте, мой друг, — сказал д’Артаньян, — продолжайте свои интересные объяснения. Что это за огромное белое здание, в котором много окон?
— А! Это коллегия иезуитов. Вы попали в самую точку. Видите рядом с коллегией большой дом с башенками прекрасного готического стиля, как говорит этот дурак Жетар? Там живет Арамис.
— Как? Не в епископстве?
— Нет, епископский дом — развалина. Кроме того, он стоит в городе, Арамису же больше нравится предместье. Оттого он больше и любит Сен-Патерн, что эта церковь в пригороде. К тому же в предместье есть фехтовальный зал, площадка для игры в мяч и доминиканский монастырь. Вот он, с колокольней до самого неба. Предместье точно отдаленный город: стены, башни, рвы; даже набережная доходит до него, и к ней пристают суда. Если бы наш капер не сидел на восемь футов в воде, мы бы подплыли, распустив паруса, к самым окнам Арамиса.
— Портос, друг мой, — воскликнул д’Артаньян, — вы сущий кладезь премудрости, источник глубоких и остроумных размышлений. Вы меня поражаете.
— Вот мы и приехали, — сказал Портос, с обычной скромностью меняя тему разговора.
«И кстати, — подумал д’Артаньян, — лошадь Арамиса тает на глазах, словно сделана из льда или снега».
Они въехали в предместье, но едва сделали шагов сто, как с изумлением увидели цветы и листья, покрывавшие улицу. На древних ваннских стенах висели старинные, редкие ковры. С железных балконов свешивались белые драпировки, усеянные букетами. На улицах не было ни души: чувствовалось, что все население собралось где-то в одном месте.
Внезапно, повернув за угол, д’Артаньян и Портос услышали пение. Разряженная по-праздничному толпа виднелась сквозь дым ладана, который синеватыми клубами поднимался к небу; целые тучи розовых лепестков взвивались до окон вторых этажей. Над потоком голов виднелись кресты и хоругви, под сенью которых шли молодые девушки в белых платьях и в венках из васильков.
По обеим сторонам улицы двигалась процессия, шли солдаты гарнизона с букетами в дулах ружей и на концах пик.
Это был крестный ход.
Пока д’Артаньян с Портосом, скрывая свое нетерпение, почтительно смотрели на процессию, к ним приблизился роскошный балдахин. Перед ним шло сто иезуитов и сто доминиканцев, а позади два архидьякона, казначей, исповедник и двенадцать каноников.
Под балдахином взору друзей представилось благородное бледное лицо, обрамленное черными с проседью волосами, с тонкими, строго сжатыми губами и узким, выдающимся вперед подбородком. Эта гордая голова была увенчана митрой, благодаря которой лицо епископа казалось не только величественным, но и аскетически сосредоточенным.
— Арамис! — невольно вскрикнул мушкетер при виде столь знакомого лица.
Прелат вздрогнул. Казалось, этот голос произвел на него такое же впечатление, как голос Спасителя на воскрешаемого мертвеца. Он медленно поднял глаза и посмотрел туда, откуда раздалось восклицание.
Невдалеке от себя он сразу заметил Портоса и д’Артаньяна.
Благодаря остроте своего взгляда д’Артаньян в несколько секунд увидел очень и очень многое. Образ прелата навсегда запечатлелся в его памяти.
Больше всего д’Артаньяна поразило одно обстоятельство.
Узнав его, Арамис покраснел, потом мгновенно потушил мелькнувшее в его пламенных глазах властное выражение и почти неуловимую дружескую нежность. Было очевидно, что Арамис мысленно спросил себя: «Как это д’Артаньян очутился тут с Портосом и зачем он явился в Ванн?»
Арамис понял все происходившее в душе д’Артаньяна, видя, что тот не опустил перед ним своего взгляда. Он знал ум и проницательность своего друга и боялся, что удивление и краска, залившая его лицо, выдадут его секреты. Это был прежний Арамис, постоянно скрывавший какую-нибудь тайну.
Чтобы освободиться наконец от этого пытливого взгляда, Арамис, точно генерал, прекращающий огонь ненужной уже батареи, протянул свою красивую белую руку, украшенную аметистовым пастырским перстнем, рассек воздух знамением креста и сразил своих друзей благословением.
Быть может, рассеянный мечтатель д’Артаньян, который был безбожником вопреки собственной воле, не склонился бы под этим святым благословением, если бы Портос не заметил его невнимания и не положил дружески руку на плечо своего товарища. Это ласковое прикосновение пригнуло мушкетера к земле.
Д’Артаньян пошатнулся: еще немного, и он упал бы ничком.
Тем временем Арамис проследовал дальше.
Едва д’Артаньян коснулся земли, как он, подобно Антею, пришел в себя и сердито повернулся к Портосу. Но в благих намерениях доброго Геркулеса нельзя было усомниться: им руководило только чувство религиозного приличия. И это подтвердили слова Портоса, всегда служившие ему не для того, чтобы скрыть мысль, а для того, чтобы ее дополнить.
— Как мило с его стороны, — сказал он, — что он особо благословил нас. Он положительно святой человек и притом славный товарищ.
Менее убежденный, нежели Портос, в правильности такой оценки, д’Артаньян промолчал.
— Видите, дорогой друг, — продолжал Портос, — он нас заметил, и вместо того чтобы двигаться обычным шагом, как раньше, смотрите, как он торопится. Процессия идет вдвое быстрее. Наш милый Арамис хочет поскорее встретиться с нами, обнять нас.
— Правда, — громко ответил д’Артаньян. Но про себя прибавил: «Все-таки эта лисица меня видела и теперь успеет приготовиться!»
Процессия удалилась, и путь был свободен. Портос и д’Артаньян направились прямо к епископскому дворцу, окруженному толпой, которая жаждала присутствовать при возвращении прелата.
Д’Артаньян заметил, что толпа эта состояла главным образом из горожан и военных. Он узнал в этом обычную ловкость своего друга.