Страница 26 из 149
Поэтому Людовик переменил тактику. Он обвинил принцессу, оправдал принца и спокойно выслушал все, что его мать говорила о де Гише, как выслушивал раньше ее речи о Бекингэме. Он ушел от нее, только когда она преисполнилась уверенностью, что одержала полную победу над ним.
Вечером все придворные собрались на репетицию балета.
За это время у бедного де Гиша побывало несколько посетителей. Одного из них он и ждал и боялся. Это был шевалье де Лоррен. Вид у шевалье был самый успокоительный. По его словам, принц находился в прекрасном настроении, так что можно было подумать, что на супружеском горизонте нет ни малейшего облачка. Да и вообще принц вовсе не злопамятен! С давних пор при дворе с легкой руки шевалье де Лоррена считалось, что из двоих сыновей Людовика XIII принц унаследовал отцовский характер — нерешительный, колеблющийся, с хорошими порывами, недобрый в своей основе, но, конечно, безвредный для друзей.
Шевалье одобрял Гиша, доказывая ему, что принцесса скоро совсем возьмет верх над мужем и кто будет иметь влияние на нее, тот будет влиять и на принца.
Де Гиш, человек осторожный и недоверчивый, отвечал:
— Быть может, шевалье; но я считаю принцессу очень опасной.
— Чем же?
— Она утверждает, что принц не очень увлекается женщинами.
— Это правда, — со смехом сказал шевалье де Лоррен.
— Поэтому принцесса может избрать первого встречного, чтобы возбудить ревность мужа и вернуть его себе.
— Какая глубокая мысль! — воскликнул шевалье.
— Какая верная! — вторил де Гиш.
И тот и другой говорили не то, что думали. Де Гиш, обвиняя принцессу, мысленно просил у нее прощения. Шевалье, изумляясь глубине мысли де Гиша, увлекал его к пропасти.
Тогда де Гиш прямо спросил его, какие последствия имела утренняя сцена и особенно — сцена во время обеда.
— Да ведь я уже сказал вам, — отвечал шевалье де Лоррен, — все хохотали, и принц больше всех.
— Однако, — заметил Гиш, — мне говорили о посещении принцессы королем.
— Что же тут удивительного? Одна только принцесса не смеялась, и король заходил к ней, чтобы ее развеселить.
— И что же?..
— Да ничего не изменилось, все пойдет своим порядком.
— И вечером будет репетиция балета?
— Разумеется.
— Вы уверены в этом?
— Вполне.
В этот момент в комнату с озабоченным видом вошел Рауль.
Увидев его, шевалье, питавший к нему, как и ко всякому благородному человеку, тайную ненависть, тотчас же поднялся с места.
— Так, значит, вы мне советуете?.. — обратился к нему де Гиш.
— Советую вам спать спокойно, дорогой граф.
— А я дам вам совершенно противопололожный совет, де Гиш, — проговорил Рауль.
— Какой, мой друг?
— Сесть на коня и уехать в одно из ваших поместий. Ну а там можете последовать совету шевалье и спать сколько вашей душе угодно.
— Как, уехать? — воскликнул шевалье, прикидываясь изумленным. — Да зачем же де Гишу уезжать?
— А затем — ведь вы-то этого не можете не знать, — затем, что все наперебой говорят о сцене, которая разыгралась между принцем и де Гишем.
Де Гиш побледнел.
— Никто не говорит, — отвечал шевалье, — никто. Вы плохо осведомлены, господин де Бражелон.
— Напротив, милостивый государь, я осведомлен очень хорошо и даю де Гишу дружеский совет.
Во время этого спора немного сбитый с толку де Гиш попеременно поглядывал то на одного, то на другого советчика. Он почувствовал, что в этот момент идет игра, которая окажет влияние на всю его жизнь.
— Не правда ли, — обратился шевалье к графу, — не правда ли, де Гиш, вся эта сцена была далеко не такая бурная, как, по-видимому, думает виконт де Бражелон, который, впрочем, при ней не присутствовал.
— Дело не в том, — настаивал Рауль, — была ли она бурная или нет, так как я говорю не о самой сцене, а о последствиях, какие она может иметь. Я знаю, что принц грозил; я знаю, что принцесса плакала.
— Принцесса плакала? — неосторожно вскричал де Гиш, всплеснув руками.
— Вот как! — со смехом подхватил шевалье. — Этой подробности я не знал. Положительно, вы лучше меня осведомлены, господин де Бражелон.
— Вот потому-то, что я лучше осведомлен, шевалье, я и настаиваю на том, чтобы Гиш уехал.
— Простите, что противоречу вам, господин виконт, но еще раз повторяю, что в этом отъезде нет никакой нужды.
— Отъезд был бы необходим.
— Погоди! С чего бы вдруг ему уезжать?
— А король? Король?
— Король? — воскликнул де Гиш.
— Предупреждаю тебя, что король принимает это дело близко к сердцу.
— Полно! — успокоил его шевалье. — Король любит де Гиша и особенно его отца. Подумайте, если граф уедет, это послужит как бы признанием того, что он действительно заслуживает порицания. Ведь если человек скрывается, значит, он виноват или боится.
— Не боится, а досадует, как всякий человек, которого напрасно обвиняют, — сказал Бражелон. — Придадим именно такой характер его отъезду, это очень легко сделать. Будем рассказывать, что мы оба приложили все усилия, чтобы удержать его, да вы и на самом деле удерживаете его, шевалье. Да, да, де Гиш, вы ни в чем не повинны. Сегодняшняя сцена обидела вас. Вот и все. Право, уезжайте.
— Нет, де Гиш, оставайтесь, — убеждал шевалье. — Оставайтесь именно потому, что вы ни в чем не повинны, как говорит господин де Бражелон. Еще раз простите, виконт, что я не согласен с вами.
— Сделайте одолжение, милостивый государь, но заметьте, что изгнание, которому де Гиш сам себя подвергнет, протянется недолго. Он вернется когда вздумает, и его встретят улыбками, а гнев короля может, напротив, навлечь такую грозу, которой и конца не видно будет.
Шевалье улыбнулся.
«Э, черт возьми, этого-то я и добиваюсь», — прошептал он про себя, пожав плечами.
Это движение не ускользнуло от графа. Он опасался, что если покинет двор, то другие могут принять это за трусость.
— Нет, нет! — вскричал он. — Решено. Я остаюсь, Бражелон.
— Обращаюсь к тебе как пророк, — печально проговорил Рауль, — горе тебе, де Гиш, горе тебе!
— Я тоже пророк, только не пророк несчастья. Напротив, я настойчиво повторяю вам, граф: оставайтесь.
— Так вы уверены, что сегодняшняя репетиция балета не отменена? — спросил де Гиш.
— Совершенно уверен.
— Видишь, Рауль, — проговорил де Гиш, стараясь улыбнуться, — видишь сам, что наш двор не подготовлен к междуусобной войне, если он с таким усердием предается пляске. Признайся, что это так, Рауль.
Рауль покачал головою.
— Мне больше нечего сказать, — ответил он.
— Но, наконец, — спросил шевалье, стараясь узнать, из каких источников черпал Рауль сведения, точность которых внутренне не мог не признать даже он, — вы говорите, что вы хорошо информированы, господин виконт, даже лучше, чем я, человек самый близкий к принцу. Как это могло получиться?
— Ваша милость, — отвечал Рауль, — я преклоняюсь перед таким заявлением. Да, вы должны быть великолепно информированы и, как человек чести, не способны сказать что-нибудь, кроме того, что вы знаете, и не можете говорить иначе, чем вы думаете, я умолкаю, я признаю себя побежденным и уступаю вам поле битвы.
И с видом человека, желающего только отдохнуть, он уселся в просторное кресло, пока граф звал прислугу, чтобы одеться.
Шевалье надо было уходить, но он боялся, как бы Рауль, оставшись наедине с де Гишем, не отговорил его. Поэтому он прибегнул к последнему средству.
— Принцесса сегодня будет ослепительна, — сказал он. — Она впервые выступает в костюме Помоны.[*]
— Ах, в самом деле! — воскликнул граф.
— Да, да, — продолжал шевалье, — она уже распорядилась. Вы знаете, господин де Бражелон, что роль Весны взял на себя сам король.[*]
— Это будет восхитительно, — обрадовался де Гиш, — и это, пожалуй, важнейшая причина, заставляющая меня остаться. Ведь я исполняю роль Вертумна[*] и танцую с принцессой, так что без дозволения короля даже и не мог бы уехать, мой отъезд расстроил бы балет.