Страница 158 из 165
«Я, без сомнения, встречал эту женщину, — подумал мушкетер, — но все-таки кто же она?»
Он повернулся к своему приятелю, сокольничему, и задал ему этот вопрос. Тот собрался было ответить, но в этот момент король заметил д’Артаньяна:
— А, вот вы и вернулись, граф! Почему же мы с вами еще не виделись?
— Потому что, ваше величество, — поклонился капитан, — вы уже спали, когда я приехал, и еще не проснулись, когда я принял сегодня утром дежурство.
— Он все тот же! — громко сказал довольный Людовик. — Отдыхайте, граф, я вам приказываю. Сегодня вы обедаете у меня.
Вокруг д’Артаньяна восторженно зашептались. Каждый старался протиснуться поближе к нему и сказать мушкетеру какую-нибудь любезность. Обедать у короля было большой честью, и его величество не расточал ее так, как Генрих IV. Король проехал немного вперед, а д’Артаньян был остановлен новой группой придворных, среди которой блистал Кольбер.
— Здравствуйте, господин д’Артаньян, — обратился к нему министр с ласковой вежливостью, — надеюсь, ваша поездка была удачной?
— Да, сударь, — отвечал д’Артаньян и поклонился, пригнувшись к шее своего скакуна.
— Я слышал, что король пригласил вас к обеду; вы встретите там вашего старого друга.
— Старого друга? — переспросил д’Артаньян, погружаясь с душевною болью в темные волны минувшего, успевшие поглотить столько друзей и столько врагов.
— Герцога д’Аламеда, только сегодня прибывшего из Испании, — продолжал Кольбер.
— Герцога д’Аламеда, — старался припомнить, роясь в своей памяти, д’Артаньян.
— Это я! — произнес белый как снег сутулый старик; он приказал открыть дверцы кареты и вышел из нее к мушкетеру.
— Арамис! — вскричал пораженный изумлением д’Артаньян.
И, все еще неподвижный, оцепеневший, он позволил дрожащим рукам сановного старика обвиться вокруг своей шеи.
Кольбер, бросив взгляд на обоих друзей, молча отъехал в сторону, предоставив им остаться наедине.
— Итак, — сказал мушкетер, беря под руку Арамиса, — вы, изгнанник, мятежник, снова во Франции?
— И обедаю с вами у короля, — проговорил, улыбаясь, бывший ваннский епископ. — Не правда ли, вы задаете себе вопрос: к чему верность в подлунном мире? Давайте пропустим карету этой бедняжки мадемуазель Лавальер. Посмотрите, как она волнуется; взгляните, как ее заплаканные глаза следят за гарцующим на коне королем!
— Кто это с ним?
— Мадемуазель де Тонне-Шарант, ставшая госпожою де Монтеспан, — отвечал Арамис.
— Луиза ревнует, значит, она обманута?
— Еще нет, д’Артаньян, но это не замедлит случиться.
Они разговаривали, следуя за охотой, и кучер Арамиса вез их так ловко, что они приехали к месту сбора как раз в тот момент, когда сокол только что налетел на птицу и прижимал ее к земле.
Король спешился, г-жа де Монтеспан тоже. Они находились перед одинокой часовней, скрытой большими деревьями с уже облетевшими от осеннего ветра листьями, за часовней виднелась ограда с решетчатою калиткой.
Сокол заставил свою добычу упасть за ограду у самой часовни, и король пожелал проникнуть туда, чтобы снять, по обычаю, первое перо с затравленной птицы. Все столпились вокруг здания и ограды; пространство внутри ограды было так незначительно, что не могло вместить участников королевской охоты.
Д’Артаньян удержал Арамиса, выразившего желание покинуть карету и присоединиться ко всем остальным.
— Известно ли вам, Арамис, куда мы приведены случаем?
— Нет! — ответил герцог.
— Здесь покоятся люди, которых я знал, — проговорил взволнованный грустным воспоминанием д’Артаньян.
Арамис, все еще ни о чем не догадываясь, прошел через узкую боковую дверь, которую ему отворил д’Артаньян, внутрь часовни.
— Где же они похоронены?
— Здесь, в этой ограде. Видите крест под молодым кипарисом? Этот кипарис посажен на их могиле; но не ходите туда; там упала сбитая соколом цапля, и король направляется к ней.
Арамис остановился и укрылся в тени. И, никем не замеченные, они увидели бледное лицо Лавальер; забытая у себя в карете, она сначала грустно смотрела в окно; потом, поддавшись ревности, она вошла в часовню и, прислонившись к колонне, следила взглядом за находившимся внутри ограды и улыбавшимся королем, который сделал знак г-же де Монтеспан подойти ближе.
Госпожа де Монтеспан приблизилась и оперлась на предложенную ей королем руку; вырвав перо у цапли, только что убитой соколом, он прикрепил его к шляпе своей восхитительной спутницы. Улыбаясь, она нежно поцеловала руку, сделавшую ей этот подарок. Король покраснел от удовольствия; он взглянул на г-жу де Монтеспан с пламенным желанием и любовью.
— Что же вы дадите взамен? — спросил он.
Она сломала веточку кипариса и предложила ее королю, опьяненному сладостною надеждой.
— Печальный подарок, — тихо сказал Арамис д’Артанья-ну, — ведь этот кипарис растет на могиле.
— Да, и это могила Рауля де Бражелона, — грустно произнес д’Артаньян, — Рауля, который спит под этим крестом рядом с Атосом.
У них за спиной послышался стон, и они увидели, как какая-то женщина упала без чувств. Мадемуазель де Лавальер видела все и все слышала.
— Бедная женщина! — пробормотал д’Артаньян и помог служанкам, поспешившим к своей госпоже, довести ее до кареты, где она осталась страдать в одиночестве.
В тот же вечер д’Артаньян сидел за королевским столом, рядом с Кольбером и герцогом д’Аламеда.
Король был весел и оживлен. Он был бесконечно внимателен к королеве и бесконечно нежен с принцессой Генриеттой, сидевшей по его левую руку и в этот вечер очень печальной. Можно было подумать, что вернулись прежние спокойные времена, когда король искал в глазах своей матери одобрения или неодобрения каждого своего слова.
О фаворитке на этом обеде не вспоминали. Раза два или три король назвал Арамиса, обращаясь к нему, господином послом, и это еще больше увеличило удивление д’Артаньяна, и без того ломавшего себе голову над вопросом, как это его друг, мятежник, в таких чудесных отношениях с французским двором.
Вставая из-за стола, король предложил руку ее величеству королеве, сделав при этом знак Кольберу, чьи глаза ловили взгляд властелина. Кольбер отвел в сторону д’Артаньяна и Арамиса.
Король вступил в разговор со своей невесткой, тогда как обеспокоенный принц, рассеянно беседуя с королевой, искоса поглядывал на жену и на брата.
Разговор между Арамисом, д’Артаньяном и Кольбером вертелся вокруг самых безобидных тем. Они вспоминали министров былых времен; Кольбер сообщил любопытные вещи о Мазарини и выслушал рассказы о Ришелье.
Д’Артаньян никак не мог надивиться, видя столько здравого смысла и веселого юмора в этом человеке с густыми бровями и низким лбом. Арамис поражался легкости, с какой этому серьезному человеку удавалось откладывать с выгодой для себя более значительный разговор, на который никто из присутствующих ни разу не намекнул, хотя все три собеседника чувствовали его неизбежность.
По недовольному лицу принца было хорошо видно, насколько ему не нравится беседа короля с принцессой. У принцессы были покрасневшие, заплаканные глаза. Неужели она станет жаловаться? Неужели она не остановится пред скандалом?
Король отвел ее в сторону и обратился к ней таким нежным и ласковым голосом, что он должен был напомнить принцессе те дни, когда она была любима им ради нее самой:
— Сестра моя, почему ваши восхитительные глаза заплаканы?
— Но, ваше величество… — проговорила она.
— Принц ревнив, не так ли, дорогая сестра?
Она посмотрела в сторону принца, и тот понял, что они говорят о нем.
— Да… — согласилась она.
— Послушайте, — продолжал король, если ваши друзья компрометируют вас, то в этом принц нисколько не виноват.
Он произнес эти слова с такой нежностью, что ободренная ею принцесса, у которой за последнее время было столько огорчений и неприятностей, чуть не разразилась рыданиями: так исстрадалось, измучилось ее сердце.