Страница 5 из 60

Григорий Явлинский

А еще меня всегда удивляло вот что: начнешь ему какую-то проблему излагать, подготовил целую речь, а он уже все понял. Очень импонирует, когда тебя понимают так быстро и так же быстро помогают без лишних слов и обсуждений.

Мы изучали науки, которые у многих вызывали споры о том, нужны ли они? Например, социалистическая экономика. У нас были прекрасные преподаватели. Л. Абалкин читал политэкономию социализма. Читал очень хорошо, но возникали споры о том, что это, может быть, и не надо вовсе.

Студенты издавали подпольную газету «Мы». Выпустили несколько толстенных номеров в одном экземпляре и передавали их из рук в руки. Григорий тоже писал что-то для газеты. Не знаю, как нас за самиздат не засадили»*.

В институте он учился так же хорошо, как и в школе. И, пожалуй, не только потому, что очень хотел познать тайны экономики, но и потому, что обладал весьма редким даром — самодисциплиной. Это помогает ему и сейчас. Но сейчас это надо понимать не буквально, что вовремя встает и ритмично работает, а в том, что есть дисциплина мысли. Что это такое? Это то самое средство, которое позволяет не впасть в отчаяние после очередного удара, не предаваться долго грустным мыслям. Зачем тратить силы и время на саможаление, на уныние? Вокруг так много срочных неотложных дел, требующих решения. И есть идеалы, которые нуждаются в защите. Из-за этих самых идеалов его чуть не исключили из института. Если бы об этом рассказывал не он, я бы подумал, что кто-то сочинил анекдот. Но это не анекдот и в то время это было даже не смешно.

— Учился я легко, почти на одни пятерки, но однажды чуть не вылетел из института. Группу лучших студентов послали на практику в Чехословакию, там в бане мы разговорились о политике. Я сказал, что за ту кровь, которую пролил наш народ, он заслуживает лучшей жизни. А наш комсорг в ответ: «За социализм можно было бы положить людей и в сто раз больше». Это меня взбесило. Мало того, что я его назвал людоедом, сталинистом и маоистом, я ему еще вмазал как следует тазиком. Хорошо, тазик оказался хлипкий, а если бы был наш, отечественный?

Короче, комсорг остался жив, но накатал на меня штук десять жалоб: ректору, в комитет комсомола, в горком, в КГБ. Меня начали исключать. Но на собрании, на котором это должно было произойти, одна девочка, Нина Петраченко, предложила дать мне рекомендацию в партию и собрание за это проголосовало.

Скандал разрастался. Декан сказал: «Если не хочешь, чтобы тебе башку оторвали, забудь обо всем». Но разве такое забудешь. К счастью, скоро я познакомился с девушкой — ее звали Лена, ее и сейчас так зовут. Мы поженились[12].

Его жена не любит, когда о ней пишут журналисты, не хочет, чтобы частная жизнь семьи стала предметом всеобщего обсуждения. Это ее право. И в этой книге не будет пикантных подробностей — политики это такие же люди, как и мы, они могут смущаться, обижаться. Но я совсем не хочу смущать или обижать Григория Алексеевича. Я хочу понять его. Сможет ли он, став президентом, понять нас — простых смертных, живущих от зарплаты до зарплаты? Судя по тому, что он живет со своей женой уже не один десяток лет, ему повезло не только на родителей, но и на жену. А может, это и не везение вовсе, и не случай, а способность понимать людей?

Молодой специалист

После окончания института Явлинский по распределению должен был ехать в Назрань на фабрику мягкой игрушки. Но руководство института запротестовало: «Синхрофазотрон им там не нужен, чтобы гвозди забивать!» Григорий всегда очень хорошо учился, это подтверждают все, кто знал его. И это была вовсе не зубрежка, не «высиживание» хороших оценок. Он действительно много читал книг по экономике, искал ответы на свои вопросы, появившиеся у него еще в детстве. Уже будучи студентом он пришел к отцу, стал рассказывать ему свою идею реформирования советской экономики. Ответ отца запомнился ему:

— Он внимательно выслушал меня и рассказал притчу про человека, у которого была кожа желтого цвета. Из-за этого всю жизнь лучшие врачи мира лечили его от желтухи. Но кожа так и оставалась желтой. В конце концов, его залечили до смерти. И только тогда кто-то случайно сказал врачам, что этот человек был китайцем.

Тогда я начал думать, — вспоминает Григорий Алексеевич, — может быть, и социализму никакие лекарства не помогут? Может быть, нужно что-то совершенно иное?[13]

Эти вопросы он стал обдумывать, обучаясь в аспирантуре. Он остался в институте. Учился и находил возможность подрабатывать, ведь у него уже была семья. Учился он по-прежнему хорошо, но…

— Мой научный руководитель умер за несколько месяцев до защиты, потом ликвидировали наш ученый совет. Если помните, в 1976 году была реорганизация ВАКа, тогда упразднили кучу советов. А писал я свою диссертацию на Воскресенском химкомбинате. Писал об организации, о нормировании труда, о системе обслуживания. С большой теоретической частью, применяя математические методы, так как хорошо знал математику. Но защитить работу было негде — ни руководителя, ни совета. Диссертацию я защитил в 1978 году, без научного руководителя. Обычно кандидатские диссертации на ученых советах щелкают как орехи. Мне же задали 38 вопросов. А ВАК рассматривал диссертацию девять месяцев. «Черные оппоненты» нашли в ней много криминала, потому удалось опубликовать лишь часть работы.

После аспирантуры попал в Институт управления угольной промышленностью. У меня была совершенно конкретная работа: я составлял должностные квалификационные справочники. До того времени так называемые ИТР и служащие шестисот шахт и разрезов страны от начальника шахты до директора библиотеки работали по самым разным должностным инструкциям. Их труд был организован крайне непродуктивно. Но чтобы сделать квалификационные характеристики, нужно было своими глазами увидеть, что делает начальник шахты, главный инженер, начальник смены, горный мастер и так далее, и так далее. Нужно было ходить за ними с хронометром, фиксировать каждый шаг, каждое действие. А потом постараться понять, что действительно нужно и полезно, что включить в перечень обязанностей, а что лишнее или даже вредное включать нельзя.

Четыре года я мотался по всей стране: Кемерово, Новокузнецк, Челябинск… В каждой шахте, в каждом разрезе свои условия — тип угля, мощность пластов, глубина, загазованность. Неделями я ходил по шахтам. Долго жил с шахтерами в их городах и поселках. Видел, как относятся к людям в «рабоче-крестьянском» государстве. Бараки, угольная пыль, пустые полки в магазинах. А постоянный обман? Ленин когда-то ввел для шахтеров шестичасовой рабочий день. Этим хвастались перед всем миром, забыв сказать, что отсчет начинался с прибытия на рабочее место. А туда добирались иногда по два часа пешком, вагонетки для доставки на место не предусмотрены. И получается, что шахтеры на работе не шесть, а все двенадцать — четырнадцать часов. Что человек может после такой работы? Только пить. А риск? Я человек очень здоровый, никогда не болею, но там однажды схватил жестокую ангину.

Десять часов простоял по пояс в ледяной воде. В мыслях простился со всеми, не надеялся выйти из забоя. Нас спасли, но трое из пятерых умерли в больнице, а я всего полтора месяца там пролежал.

Результатом всех этих наблюдений стало появление двух толстых справочников, ими до сих пор пользуются на шахтах и разрезах. Но то, что я там увидел, снова и снова заставляло меня ломать голову над вопросом: как изменить нашу жизнь, нашу экономику? Как сделать, чтобы люди жили нормально и нормально работали? В диссертации по Воскресенскому химкомбинату я предлагал разные методы — систему обслуживания, систему ожидания для того, чтобы сэкономить 10–15 минут рабочего времени. А рабочие с обеда приходят на два часа позже и абсолютно пьяные. Вот и все мои десять минут. И в шахтах так же.

Предоставлено пресс-службой «ЯБЛока».