Страница 10 из 26
Потемкин стоял понуря голову.
— Ты можешь это поправить только тем, что более не увидишься с княжной.
Григорий Александрович тяжело вздохнул.
— Ты вздыхаешь, ты страдаешь при этой мысли, — продолжал старик, — но подумай только, как бессмысленна твоя любовь. Княжна Несвицкая — богачка, никогда не может быть твоей женой, женой теперь еще школьника, а впоследствии в лучшем случае гвардейского офицера с несколькими десятками душ за душою… Будь благоразумен… Соберись с силами, будь честен и забудь…
— Но она?! — воскликнул с болью в голосе молодой человек.
— Она выйдет замуж за князя Святозарова… Он сделал ей предложение… Говорят, он так же богат, как и она…
Григорий Александрович зарыдал как ребенок, закрыв лицо руками.
— Несчастный, как он ее любит! — пробормотал Иван Дементьевич.
Григорий Александрович на другой же день рано утром ушел из дома и вернулся только поздно вечером.
Такую жизнь он повел изо дня в день.
Княжна, конечно, узнала о странном поведении молодого человека.
Настя сочинила ей целую историю, что Потемкин решил теперь жить только для науки, что он сам недавно назвал будто бы свое увлечение княжной детской шалостью, согласившись с ее отцом, считавшим это чувство одной глупостью, а потому и избегает ее.
Княжна была поражена, неутешна, но, увы, не отступалась от своего чувства.
Настасья Ивановна, между прочим, передала своей подруге и сущность разговора ее отца с Григорием Александровичем, и княжна почувствовала себя оскорбленной.
С ее сердцем, с ее чувством, значит, только играли?
Она горько оплакивала свою потерянную иллюзию и разбитые мечты.
В это‑то время ее позвали к графине Анне Ивановне, которая передала ей о предложении, сделанном князем Святозаровым.
— Я уже выразила согласие… Надеюсь, что ты не пойдешь против моей воли, я тебе заменила отца и мать, — заметила графиня.
Княжна согласилась.
Князь был красив, знатен, ласков, может быть, только немного серьезен для такой молодой девушки.
Княжна чувствовала к нему симпатию и сказала себе: «Я его могу полюбить!»
Этой любовью к мужу она хотела вылечить рану своего молодого сердца.
Свадьбой не замедлили. Она была роскошна. Вся титулованная, сановная Москва присутствовала на ней. Молодые, сделав установленные визиты, через несколько дней уехали в Петербург.
Григорий Александрович Потемкин по–прежнему вел образ жизни, о которой народ очень метко замечает: «Одна заря вгонит, другая выгонит».
Домашние его почти не видели и не знали, где он проводит дни.
Иван Дементьевич находил нужным дать свободу молодому человеку.
«Пусть забудется… даже покутит малость… эта встряска только для него полезна…» — думал старик.
Потемкин, однако, и не думал кутить.
Он бросился в другую сторону и целые дни, не посещая классов, проводил в монастырских церквах.
Усердная и продолжительная молитва юноши обратила на него внимание монахов, с которыми он вскоре свел знакомство и стал проводить время в их кельях за беседой на тему о суете мирской жизни.
Полученное первоначальное воспитание в Смоленской семинарии сближало его с лицами духовного звания.
Он нашел среди них себе покровителей, которые поддерживали появившуюся в голове молодого человека мысль идти в монахи.
Последовавшее исключение Потемкина из гимназии еще более укрепило его в этом намерении. Свадьба княжны Несвицкой с князем Святозаровым окончательно подвинула его на этот решительный шаг.
Но для поступления в монашество необходимо было заручиться рекомендацией кого‑нибудь из лиц высшего духовенства.
В то время в Москве славился умом и подвижнической жизнью архиерей Амвросий Зертис–Каменский, впоследствии известный архиепископ московский и калужский.
Об искреннем желании юноши Потемкина было доложено его преосвященству покровителем молодого человека, монахом Чудова монастыря [13].
Его преосвященство пожелал увидеть будущего инока и подвижника, как говорил о нем докладчик.
С трепетом сердца вступил Григорий Александрович в архиерейские покои и остался ждать в приемной, пока служка пошел докладывать о прибывшем его преосвященству.
Много дум пронеслось в голове молодого человека, много ощущений переиспытал он за те десять–пятнадцать минут, которые он провел в приемной Амвросия.
Служка вернулся и попросил Потемкина следовать за ним.
Прошедши еще две комнаты, он отворил, дверь и пропустил в нее Григория Александровича.
Молодой человек очутился в образной архиерея.
Это была довольно обширная комната, две стены которой были сплошь увешаны иконами старинного художественного письма, некоторыми в драгоценных окладах, а некоторыми без всяких украшений, внушающими своей величественной простотой еще более благоговейные чувства… Двенадцать лампад слабым мерцанием освещали комнату, борясь со светом дня, проникавшим в узкие готические окна.
На высоком кресле в черном камлотовом[3] подряснике сидел почтенный старец, перебирая правой рукой надетые на левой кипарисовые четки.
Покрытый клеенкою войлок пола заглушал шаги.
Все в этом уголочке молитв московского иерарха[4] располагало к молитвенному настроению.
— Подойди сюда, сын мой Григорий! — раздался грудной, проникающий в душу голос Амвросия.
Потемкин приблизился и с благоговением и каким‑то душевным трепетом поцеловал благословившую его руку чудного старца.
Архиерей долгим проницательным взором обвел стройного, красивого юношу, казалось, созданного для счастья, любви и беззаботной жизни шумной молодости, и кротко улыбнулся углом рта.
Быть может, и в голове сурового по жизни монаха промелькнула именно эта мысль и он не мог представить себе этого полного жизни красавца в подряснике послушника, отрекающегося от этой еще не изведанной им жизни.
— В монахи, слышал, хочешь? — спросил его преосвященство.
— Имею искреннее желание, ваше преосвященство… — отвечал хорошо заученной формулой ответов Григорий Александрович.
— А давно ли это у тебя искреннее желание и почему явилось оно? — спросил, после некоторой паузы, пристально смотря в глаза гостя, Амвросий.
— С малолетства… — отвечал заученной фразой Потемкин и опустил глаза, не вынося проникающего в душу взгляда старца.
— Ой ли, с малолетства… Что же, родители изобидели?..
— Никак нет–с…
— Так с чего… Ты мне, молодец, признавайся как на духу… Между мной и тобой только Бог…
Он снова уставил свой взгляд на Потемкина.
Тот невольно опустился на колени у ног епископа и зарыдал так же, как зарыдал, когда Иван Дементьевич запретил ему видеться с княжной.
— Говори! — заметил Амвросий, дав ему выплакаться.
Григорий Александрович, прерывая свою речь всхлипыванием, откровенно и подробно рассказал весь свой роман с княжной Несвицкой, решение приютившего его Курганова, свадьбу княжны и свое исключение из гимназии…
— С этого‑то ты и захотел в монахи? — снова углом рта улыбнулся архиерей. — Отречься задумал от жизни, еще не живши… Думаешь, молиться‑то легче, чем учиться или служить… Нет, брат, не легко это, коли по–настоящему, а не по–настоящему совсем не надо, потому грех еще больший… больший… Бога ты не обманешь… Ты, чай, в службу записан?..
Григорий Александрович отвечал, не скрыв и получение чина капрала.
— Вишь, тебя наша матушка царица еще малышом уже пожаловала, а ты от службы увильнуть хочешь на монастырские хлеба… Ловок, я вижу, ты, брат… Вот тебе мой отеческий совет… Поезжай‑ка ты в Питер да послужи‑ка верой и правдой нашей милостивице, благоверной государыне… Коли годов через десять сохранишь желание в монахи идти — иди, а теперь нет тебе моего благословения…
Потемкин все продолжал стоять на коленях, понурив голову.
— Встань, — сказал архипастырь.
Амвросий тоже встал и подошел к вделанному в стене шкафу, отпер его и, вынув пачку денег, подал ее Григорию Александровичу:
3
Камлот — плотная грубая хлопчатобумажная или шерстяная ткань из черных или коричневых нитей.
4
Церковный высший священнослужитель, в православии — архиерей.