Адъютант императрицы

— Идите своей дорогой, — отвечал Лович, — если не хотите поступить иначе, она достаточно скоро приведет вас к гибели; меня же оставьте идти своей дорогой. Я еду один, без оружия, без сокровищ… Что вы хотите от меня? Чем я могу повредить вам?

— На колени, дерзновенный! — закричал Пугачев, лицо которого побагровело. — На колени перед своим царем!

— Моя повелительница — государыня Екатерина Алексеевна, — ответил Лович, — а вы… — Он на мгновение остановился и, устремив свой твердый взгляд на Пугачева, сказал на немецком языке: — Вы не государь, за которого выдаете себя, хотя в вашем лице есть поразительное сходство с ним.

— Что ты там говоришь? — воскликнул Пугачев. — Что это за незнакомые, непонятные звуки?

— Это его бесовские заклинания, государь, — сказал атаман казаков, осеняя себя крестом. — Берегитесь, чтобы нечистая сила не повредила вам!..

— Император Петр Федорович, — продолжал Лович снова на русском языке, — родился в Германии, где и был воспитан, он говорил на языке своей юности охотнее и лучше, чем на русском, а вы не понимаете немецких слов, которые я сказал вам, значит, вы не можете быть царем Петром Федоровичем, останки которого покоятся в Александре Невской лавре.

Казаки вопросительно взглянули на Пугачева; из круга все ближе подходивших солдат стали слышаться отдельные восклицания, которые доказывали, что убедительный аргумент ученого произвел свое впечатление.

— Да провалится в преисподнюю язык, словами которого ты дерзаешь сотрясать воздух святой Руси! — зарычал Пугачев вне себя от ярости.

В одно мгновение он выхватил саблю из ножен, клинок блеснул в воздухе, и, прежде чем Ксения успела подбежать и броситься ему на грудь, он одним ударом раскроил череп ученого.

Без малейшего звука Лович упал на землю, его кровь окрасила песок.

С ужасающим воплем Ксения опустилась на колени перед телом, подергивавшимся последними предсмертными судорогами.

— Он мертв, о, Боже, этот беззащитный человек мертв! — воскликнула она. — Его кровь навлечет на нас мщение Неба!

— Беззащитный? — с язвительным смехом воскликнул Пугачев. — Это он‑то, умевший заговаривать оружие бесовскими заклинаниями? — Он грубо отбросил Ксению от трупа. — Уберите вон этого негодяя! — приказал он стоявшим в оцепенении казакам. — Или нет, лучше посадите его на острия ваших копий, разве не рассказывают, что еретичка, помимо своего колдовства, занимается также изучением звезд? Ну, он будет ближе к звездам! Воткните свои копья в землю и взденьте его на них, на добычу птицам.

Казаки колебались, возгласы недовольства стали раздаваться громче из теснившейся толпы.

— Слушайте меня, — закричал Пугачев, — или, клянусь Богом, с вами будет то же!

Он бросился вперед, потрясая окровавленной саблей.

Казаки испуганно повиновались — они подняли труп на свои пики и воткнули древки в землю.

Ксения отвернулась от ужасного зрелища и закрыла лицо руками.

— Так будет со всяким, кто отказывает в почтении и повиновении своему законному царю, которого Бог назначил быть мстителем и освободителем, — сказал Пугачев, дико оглядывая молчаливую толпу.

XXXIV

Вокруг царила тишина, навеянная ужасом. Вдруг издали донесся чей‑то крик; он становился все громче и громче, и наконец какой‑то человек, пробившись через ряды солдат, подбежал к палатке Пугачева. Платье на нем было изорвано, волосы беспорядочными прядями падали на лоб, а руки и лицо были покрыты кровавыми ссадинами, как бы от колючек. Человек опустился на колени перед стоявшим возле палатки Пугачевым и поцеловал край его платья. За ним следовали вожаки войска: Алексеев, Антипов, Творогов, Федульев и отец Ксении, старик Матвей Скребкин. На всех, как и на самом Пугачеве, были русские кафтаны из дорогих материй. Соболь и черная лисица вполне заменяли горностай, принятый при императорском дворе. У каждого на груди на голубой ленте красовался орден Святого Андрея Первозванного; только Матвей Скребкин сохранил простой казачий зипун и отказывался надеть знаки отличия, так щедро раздаваемые Пугачевым.

— Если тебя Бог послал, как законного царя, — говорил старик, — то Он поможет тебе добраться до Москвы и надеть корону. Тогда я приму от тебя награду, как от своего государя, а пока мне ничего не нужно.

Пугачев с удивлением смотрел на склонившегося к его ногам. Ксения тоже пристально вгляделась в его лицо — и смертельно побледнела:

— Чумаков! Святые угодники, неужели Бог так быстро наказывает нас за пролитую кровь невинного?

Пугачев тоже узнал.

— Великий Боже, да ведь это Чумаков! — воскликнул он. — Что за чудеса! Каким образом ты очутился здесь? Ведь мы думали, что ты уже давно мертв.

— Да здравствует мой всемилостивейший император! — проговорил Чумаков. — Пусть Господь Бог так же поможет ему одержать победу над врагом, как помог мне избавиться от плена.

— Дай обнять тебя! — радостно воскликнул Пугачев. — Твое место не у моих ног, а на моей груди. Теперь я не один, — прибавил он, обнимая Чумакова, — и они не заставят меня отступить. Расскажи, как тебе удалось освободиться?

Вожаки подошли ближе к рассказчику; солдаты тесной стеной окружили все свободное место у палатки; лишь одна Ксения отвернулась и, потупив свой взор, тихонько молилась.

— Подстрелили нас, — начал Чумаков, — лошадь моя на меня завалилась, а я не мог достать оружие. Воспользовавшись этим, солдаты схватили меня и потащили в главную генеральскую квартиру. Я ожидал казни, но меня оставили в живых, и еще хотели повезти в Петербург, как добычу. С виду я покорился этому, однако в душе решил достать как‑нибудь оружие и покончить с собой, пока они меня не отправили в столицу. Но вдруг они почему‑то изменили свой план: стали выспрашивать меня и обещали много денег и почестей, если я расскажу им, как велико наше войско и что происходит в лагере Пугачева. Тут‑то у меня явилась надежда, и я решил прикинуться. Я наговорил им, что наши силы очень незначительны, что большинство степняков вернулось на родину, и советовал им поскорее выступить, чтобы окончательно уничтожить наше войско. Они поверили мне, перестали строго следить за мной и дали мне таким образом возможность для побега. У моей палатки поставили только одного часового; я собственноручно задушил его и бросился бежать. Вскоре они, конечно, все поняли и устроили погоню, но я уже прорвал неприятельскую цепь. Они гнались за мной как за диким зверем — я успел скрыться в лес. И вот… Колючки исцарапали мне лицо и руки, изорвали платье, но неприятель потерял меня, я, обежав все вражеское войско, наконец очутился здесь.

— Благословляю за это Бога! — воскликнул Пугачев, снова обнимая друга. — Эй, торопитесь! Накормить его, — обратился он к слугам, — дайте умыться и наденьте на него мое платье и мой собственный орден. Он должен быть одет как подобает моему лучшему другу и первому сановнику. К ужину приготовьте самые лучшие блюда и побольше вина. Нужно отпраздновать его спасение.

— Не делайте этого, всемилостивейший государь! — возразил Чумаков. — Мы отпразднуем мое спасение, но не праздничной пирушкой, а боевой схваткой с врагом. Наша победа расчистит моему царю путь в Москву, где его ждет корона предков.

— Ты говоришь о победе, а между тем меня все здесь уговаривают бежать, — заметил Пугачев. — Здесь боятся Румянцева, который идет против нас.

— Румянцева здесь и в помине нет! — возразил Чумаков. — Он сражается с турками на берегу Дуная и разбит ими.

— Значит, Румянцева нет? — удивленно спросил Пугачев.

Солдаты еще теснее окружили Чумакова; среди них послышались радостные возгласы.

— Какой там Румянцев, — небрежно воскликнул Чумаков. — Крошечное войско вдет на нас, оно совсем бессильно, потому что разделено на маленькие отряды. Нужно как можно скорее, пока несколько отрядов не соединились вместе, разбить первый отряд, идущий на нас. Таким образом мы уничтожим один отряд за другим, и, раньше чем петербургская еретичка в состоянии будет выставить новое войско против нас, мы будем уже в Москве, где нашего императора помажут миром на царство.