Меншиков

— Ведомо все лучше вас! — буркнул Петр, догадавшись, с чьих слов Алексашка завел эти речи, и, расширив глаза, забарабанил пальцами по крышке стола.

Алексашка смекнул: дальше говорить — переть на рожон. Замолчал.

А как‑то Петр сам разговорился:

— Подумывал я, грешным делом, Алексашка, через Белое море проход к Китаю либо к Индии отыскать… Прикинул — денег много занадобится, да и времени тоже. А ведь нам недосуг!

— Недосуг! — мотал головой Алексашка, тотчас сообразив, что по каким‑то причинам отвечать надо именно так.

Сильно прельщало Петра Балтийское море. Хотелось бы выйти к нему. Ну а как? Ключ‑то к нему у шведов, в крепких руках, из них не вдруг вырвешь! Оставались моря Азовское, Черное. К их берегам тоже нужен был выход. Иначе как прочно укрепишься на Украине, страдающей невесть сколько лет от набегов турок и крымских татар?.. А потом… Турция с Польшей думают же поделить между собой Украину! Ежели сидеть сложа руки, то, чего доброго, они и столкуются… С какой стороны, стало быть, ни прикидывай, получается, что воевать с турками не миновать.

— И идти на Крым надо водою, — прикидывал Петр, правильно полагая, что, отказавшись от прежнего стратегического направления — через Крымский перешеек — и избрав новое — через Азовское море, он может застать турок врасплох. — Да, только водою идти!..

— Не так, как Васька Голицын, — понимающе подхватывал Алексашка, — голой степью весь припас волочил [8].

У Петра лицо спокойное, доброе, — редко Алексашке доводилось видеть такое. Сидит спокойно, глаза уставил на свечу, голос ровный, как книгу читает:

— Наши‑то на низовьях Днепра да Дона с давних пор крепко погуливали… По Днепру дорога «из варяг в греки» звалась. Когда‑то этой дорогой шли полчища Олега да Игоря… А наши казаки — те и Азов брали, и Трапезунд жгли, и Синоп. Один монастырь почти под самым Царьградом разграбили. Берега Черного моря прощупали крепко. Сбегали водой — на лодках, челнах. Припас гнали на баржах, косоушах, белянах…

Подумал. Вздохнул.

— И нам надо плыть.

Заглядевшись на непривычно спокойное царево лицо, Алексашка в такт речи мотал головой:

— Плыть, плыть, мин херр!

На другой день у Лефорта была консилия генералов. Вернулся Петр на рассвете. Есть ничего не стал. Выпил квасу корец.

«Видать, от жарких речей да сухого ренского гортань запеклась», — решил Алексашка.

Потоптался Петр у стола, места, где шагать, было мало. Брякнулся в чем был на самодельный топчан… Кинул руки за голову:

— Подуровали, Данилыч, хватит!.. Пора настоящий порт воевать.

Замолчал. Лежал, уставясь в одну точку на потолке. Вздыхал. Видно, о чем‑то сосредоточенно думал.

Данилыч набил большую застольную трубку, раскурил, подойдя к топчану, сунул в протянутую руку Петра.

— Турецкий, господин бомбардир!

— Турецкий! — мотнул Петр головой, потер переносицу. — Да… турецкий… — И вдруг спохватился: — Да ты это, аспид, про что?

Алексашка лукаво осклабился.

— Про табак, мин херр, что в трубку набил.

Петра словно пружиной подбросило. Вскочил, трубку в угол… Алексашка было отпрыгнул, но Петр ловко поймал его за вихры:

- A–а, пройда!.. Турецкий!

Оба, довольные шуткой, раскатисто хохотали.

Стали возиться, споткнулись о ножку топчана, со смехом, кряканьем брякнулись на Алексашкину войлочную подстилку. Оба рослые, — словно дубовая колода упала.

Падая, Петр ушиб руку. Сел… Потер локоть.

— Но покуда, — уставился на Данилыча внезапно зло округлившимися глазами, — языком не чеши!

Алексашка вскочил, изобразив на лице величайшее изумление, поднял плечи, раскинул руками:

— Мин хе–ерр!.. Ну, неужто…

Петр стукнул по полу кулаком:

— Дознаюсь — не взыщи!

И уже спокойно добавил:

— Бож–же сохрани, если бородачи раньше времени узнают о том. Тепленькими их надобно взять в этом случае. Понял?

— Понял, господин бомбардир!

— Ловко! — радовался Алексашка предстоящему лихому, как он полагал, молодецкому делу. — Значит, плыть на Азов, аж до самого теплого моря!.. Добро!..

Плавать он любил, а по морскому делу еще толком, как следует, руки не набил.

Помнится, когда один моряк из Саардама начал в Архангельске государя учить лазать на мачты, он, Алексашка, тоже было увязался, но без сноровки не получилось.

Петр смеялся:

— Где уж там!.. Слезай, долговязый!..

Будто сам ловок был или ростом пониже его?!

Не доводилось на настоящих морских судах и за рулевым колесом как следует постоять. Переяславское озеро — то не в счет, лужа! А на Белом море, когда они с Петром первый раз по нему плыли, столько страху набрались.

Как начало тогда их швырять возле Соловецкого монастыря! Памятно на всю жизнь. За лодейного кормчего Антона Тимофеева им с Петром Алексеевичем всю жизнь надобно Бога молить. Ловко он тогда яхту провел в Унскую‑то губу. Не он бы — аминь! Кормили бы они с Петром Алексеевичем своими белыми телами рыбок в пучине морской.

— Н–да–а!.. На этаком море шибко не разгуляешься. А на Азов плыть — любота!

8

На 1695 год был объявлен поход, но не на Азов, а на Крым: Петр хотел скрыть истинную цель предстоящей кампании.

Огромное войско — старая дворянская конница под командованием Бориса Петровича Шереметева и украинские казаки под начальством гетмана Мазепы [9] — стягивалось к низовьям Днепра. Войско нового строя — полки Преображенский, Семеновский, Бутырский, Лефортов, вместе с московскими стрельцами и городовыми солдатами, всего 31 000 человек, — было двинуто в землю Донского казачьего войска, прилегавшую к турецким владениям. Командование этим войском было поручено консилии трех генералов — Гордона, Лефорта и Автонома Головина, но приказы консилии могли вступить в силу не иначе как с согласия бомбардира Преображенского полка Петра Алексеева. Сам Петр принял на себя командование бомбардирской ротой. Данилыч находился при нем.

Собравшись в Тамбове, передовой Гордонов отряд в апреле месяце отправился сухим путем, через Черкасск, к Азову. Войска Головина и Лефорта сели на суда в Москве и поплыли Москвой–рекой, Окой и Волгой. «Шутили под Кожуховом, а теперь под Азов играть идем», — писал Петр в Архангельск, Апраксину.

Плыли «с зело большими препонами».

Крепко держали противные ветры. В Дединове простояли два дня, в Муроме — три, а «больше задержка была, — как писал Петр Виниусу, — от глупых кормщиков и работников, которые именем слывут мастера, а дела от них — что земля до неба».

В Нижнем тоже долго стояли, дожидались отставших судов, которые «в три дня насилу пришли, — доносил Петр князю–кесарю Ромодановскому. — И из тех многие небрежением глупых кормщиков, также и суды, которые делали гости, гораздо худы, иные насилу пришли».

За Нижним погода наладилась. Над рекой резво летали проворные ласточки и звонко щебетали, опускаясь к самой воде. Меж осок в заводинах, в светлых окнах, как в зеркале, опрокинулся лес. Бывало, что и густели волнистые овчины облаков и сдвигались, спускались ниже, плотно закрывая знойное солнце. Тогда темнело в прибрежных лесах, падали крупные капли дождя, чаще, чаще… косой пеленой лилась на поля и леса богатырская сила. Проливалась и снова синела небесная глубь; пахло медом — зацветающей белой гречихой; веселели леса; ветер, облетая опушки, ласково сдувал с освеженной листвы крупные алмазные капли. И шелком блестели поля; дрожала, струилась, утопая в лазури; чистая, прозрачная даль.

Днями нежась и задремывая на солнце, вечерами прохлаждаясь за венгерским да ренским, отдыхали начальные люди. Растревоженные скромной красотой близкой их сердцу природы, солдаты на баржах пели протяжные песни. И в прибрежных долинах, откуда на зорьке веяло теплом и черемухой, до рассвета щелкали соловьи, по–особому оттеняя задумчивую тишину погожего летнего вечера. Все пело, цвело. Приближались веселые сенокосы.

Свободного времени в походе было хоть отбавляй, и Данилыч решил как следует натореть в морском деле. Страдало самолюбие, кроме всего: как же это он не умеет ловко лазать по реям, быстро ставить и убирать паруса, штурвал так держать, чтобы не полоскались «Христовы столешники»? Каждую свободную минуту он старался использовать с толком для дела. Присматривался к работе опытных матросов, все пробовал сам; когда по ходу дела требовалось, подносил кому следует из старых матросов чарку–другую, чтобы поведали они ему секреты свои, как надобно в том либо в другом случае чисто сработать, лихо, сноровисто, быстро, — «чтобы не успела девка Косы заплести».