Страница 8 из 27
В жизни Льва Сергеевича, музыканта и изобретателя, гимны электричеству слились с гимнами революции и Ленину. И он был не один такой — среди своих молодых современников, тоже великих и тоже восторженных романтиков... О них — следующее, пока еще «лирическое» отступление. Их будет несколько, выделенных курсивом, должных подтвердить, что, при всей уникальности судьбы Термена, он был не одинок в синхронности своей жизни с судьбой своей страны.
Революционное искусство, или любовь к электричеству
Пафос революционных преобразований, которые завораживали художников, в которые поверили многие из них, стимулировал высокую напряженность поиска и грандиозность замыслов вселенского размаха. «Размаха шаги саженьи» наличествовали для них в едином восприятии социальной и научно-технической революции. И даже на Западе сегодня, недоумевая и содрогаясь, восхищаются художественными открытиями тех, первых послереволюционных лет, той смелостью, с каковой происходила тогда в Советской России «электрификация искусства».
Самыми смелыми разведчиками будущего были, конечно, поэты, свободные в своих фантазиях от обязательств реализации любых, пусть даже самых бредовых, невозможных идей. «Никому не дано знать, — писал Владимир Маяковский, — какими огромными солнцами будет освещена жизнь будущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят серую пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолимо будет звучать громовая музыка превращенных в флейты вулканов, может, волны океанов заставим перебирать сети протянутых из Европы в Америку струн. Одно для нас ясно — первая страница новейшей истории искусств открыта нами».
Заходится высокой глоссолалией в предвосхищениях будущего его друг футурист Велимир Хлебников: «Радио решило задачу, которую не решил храм как таковой... Задача приобщения к единой душе человечества, к единой ежесуточной духовной волне... — эта задача решена Радио с помощью молнии». Еще нет на слуху самого слова «телевидение», а поэт вещает, мечтает о некоем «Радио для глаз», а также о трансляции запахов, программ функциональной музыки для «обострения труда» и даже «вкусовых снов» для облачения простых обедов в «личину роскошного обеда»! («Радио будущего»). А в другом своем футурологическом гимне «Лебедия будущего» Хлебников рассуждает о «небокнигах», проецируемых на облака, о «живописи пальбой», о неких «искрописьмах» и «телекнигах», предвосхищающих современную телефаксовую связь и электронную почту (e-mail). И даже в стихах своих — «Москва будущего» и «Город будущего» — он мечтает о том, что сегодня называют световой и кинетической архитектурой:
Да что поэты, — вслед за ними, в те же годы, ринулись в будущее сами художники, музыканты и архитекторы. Символом революционного искусства становится музыка А.Н. Скрябина и его идея светомузыки. Перед самой Февральской революцией «Прометей» Скрябина исполняется — впервые в России со светом, по его партитуре, — в Большом театре. За электрическим пультом — коллега и близкий друг композитора Л. Сабанеев. Там же, в Большом театре, — в дни празднования первой годовщины Октябрьской революции, 6 ноября 1918 г., — «Прометей» исполняется со светом наряду с «Интернационалом». «Ни более и ни менее!». Годовщина революции, революционное произведение! Световая партия на этот раз воспроизводится по эскизам А.Лентулова. (Дочь художника рассказывала мне, что на этом концерте, судя по воспоминаниям живописцев из «Бубнового валета», присутствовал и В.И.Ленин.)
Звездный час — и у художника В.Кандинского, пионера беспредметной живописи, мечтавшего «оживить» абстрактные образы и соединить их с музыкой, танцем. Он становится большим «живописным начальником», организует и проводит в Российской академии художественных наук (РАХН) и в Институте художественной культуры (ИНХУК) специальные исследования в области «цветного слуха», синтеза музыки и цвета[26]. Параллельно с ним экспериментирует в Москве художник В.Баранов-Россине. Первые послереволюционные годы в его судьбе — тоже суматошные, тоже на взлете, тоже триумф. В 1924 году он демонстрирует свой электрический светомузыкальный инструмент «оптофон» в Большом театре, в Театре В.Мейерхольда. Афиши по городу, пресса! Его концертные выступления сопровождает своей лекцией о новом искусстве писатель В.Шкловский.
В 1920 году завершает свой знаменитый проект Памятника III Интернационалу В.Татлин: гигантская вращающаяся с помощью электричества спираль, ввинчивающаяся в небо, дополненная к тому же действием световых и звуковых проекторов. Во всем мире рисунок этого памятника или фотография его макета украшают художественные альбомы современного искусства! Его коллега, бывший латышский стрелок Г.Клуцис, после проектов оригинальных архитектурных объектов — «радиоораторов», выдвигает идею своей знаменитой кинетической светозвуковой конструкции «Интернационал». Для нас сегодня это может выглядеть как некое помешательство на теме Интернационала. Для них тогда — революционная форма отвечала революционному содержанию. Содержанию, в которое они искренне верили!.. Верил и А.Родченко, выпускник Казанской художественной школы, предлагавший аналогичные проекты, основанные на объединении электричества, движения, звука и света. Верил и ленинградский художник Г.Гидони, яростно отстаивавший идею небывалого Искусства Света.
Всю жизнь Гидони мечтает о создании некоего Храма света, Светотеатра, пытается воплотить его в 1925 году в макете гигантского Светового памятника Революции: конструкция из серпа, молота и шестерни, на которой покоится огромный полупрозрачный зал-глобус, рассчитанный на тысячи зрителей. На боку этого земного шара надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В вертикально стоящем молоте — выставочные залы, связанные лифтами, а на самом верху — музей В.И.Ленина. Практические предложения подкреплялись манифестами: «Электрификация, — писал он, — ныне в государственном масштабе вскрытое В.И.Лениным средство разрешения жизненных социально-экономических осложнений, и неучтенные грандиозные возможности электрической энергии, в частности, как нового Искусства, неизбежно должны были представляться пытливым умам...» Его цель — создать искусство, «достойное новой эры, ответить на призыв страны: дать Магнитострой в искусстве!» В связи с этим Гидони готов похоронить все прошлое: «Что же, признаем, наконец: старая живопись умерла — да здравствует новая живопись! Великое новое Искусство Света и Цвета..., быть может, величайшее из существовавших в истории человечества! Родиться это искусство могло лишь в век электрической лампы!» Более того, знай наших: Гидони считает, что «у Аполлона лиру сегодня сменит реостат...»[27].
Итак, катодное реле, электрическая лампа, реостат, — на службе революционного искусства, воплощающего в жизнь гениальные заветы Ленина: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны!»
Ода «электрическому дальновидению» — первые контакты с лемурами
Я не думаю, что Лев Сергеевич притворно восхищался и знаниями, и умом Ленина. Я не думаю, что Термена и Ленина объединяла лишь общая страсть к электричеству. Я предположить даже не смею, что только политической конъюнктурой были продиктованы эти слова Термена: «Полтора-два часа, которые я был счастлив провести около Владимира Ильича, словно заново открыли мне огромное обаяние его, теплоту, доброжелательство, все что, особенно осознаешь при личной встрече». Я цитирую эти строки из статьи Дрейдена Симона Давыдовича. Но почти слово в слово это встречалось в других интервью Термена, слышал от него я и сам...
Объединяла, вероятно, их и общая фаустовская судьба, фанатическая преданность Делу, продиктованная неумолимой мыслью, неукротимым желанием нести благо людям. Самоутверждением — во имя блага и от его имени. Разве это не похоже на строки из «Коммунистического манифеста», на первые послереволюционные лозунги за подписями Ленина:
26
Кандинский В.В. Каталог выставки. — Л.: Аврора, 1989, с.46 — 66.
27
Гидони Г.И. Искусство Света и Цвета. — Л.:Издание автора, 1930, c.13,16; Его же: Густав Курбэ. — Л.:Изд. лаборатории Искусства Света и Цвета, 1933, с. 76, 102.