Судьбы

Будучи от природы неглупой и отнюдь не романтической складки, что мешало некоторым ее приятельницам поумнее, Туанетта сразу сообразила, что нужно Уэйну. Ее титул, ее положение в обществе и все преимущества, которые может дать женитьба на Монтиньи. Она была на четыре года его старше и хорошо понимала, что для получения ежемесячных чеков от отца ей придется скоро выйти замуж и родить наследника. И в этом смысле Уэйн, прекрасно развитый физически, с непонятным происхождением и несложной сексуальной техникой вполне годился. Ей нравилась перспектива стать владелицей казино и заиметь мужа, которого каждая баба желает затащить в койку. И скорее всего ей это удастся. У нее хватало ума не ждать от него верности, но было в нем что-то холодное и опасное, что настораживало Туанетту, выделяя его из толпы обычных плейбоев, с которыми она привыкла делить постель.

Когда ее тело судорожно забилось в оргазме, она улыбнулась, вздохнула и поправила одежду. Через минуту ее дыхание восстановилось и температура тела пришла в норму.

— Очень даже ничего, — пробормотала она, наконец повернувшись, чтобы взглянуть на него насмешливыми серыми глазами. Привстав на цыпочки, она поцеловала его, и он почувствовал отвращение при мысли о том, скольким мужчинам она говорила эти слова.

Они пошли в ресторан «Шевалье» и заказали цыпленка, язык, рулет из говядины и ромовую бабу. Уэйн пил и ел без всякого удовольствия, но радовался, что все идет по плану.

В нескольких сотнях миль от Парижа, на предательских дорогах Монте-Карло в дорожное ограждение на большой скорости врезалась машина. Перелетев через ограждение, она свалилась в глубокую пропасть, превратившись в смятый ком металла. Находившиеся в машине Жюли и Пьер Риссо, родители Клода Риссо, умерли мгновенно.

После обеда Туанетта с Уэйном отправились в гостиницу, где она останавливалась, когда бывала в Париже, что случалось нередко. Она часто говорила, что жить за городом в Англии — это стиль жизни. Во Франции это равносильно ссылке. Они провели день, проверяя прочность пружин на кровати времен королевы Анны, а в четыре часа пополудни она отвезла его в аэропорт Орли, откуда он вылетел на один день в Ниццу.

Уже стемнело, когда он на своей «мазерати», которую обычно оставлял в аэропорту Ниццы, подъехал к вилле «Мимоза». Солнце почти скрылось за горизонтом, и прозрачная музыка фонтанов создавала атмосферу покоя.

Отец Роситы ушел от них через несколько месяцев после того, как обнаружился позор дочери, и теперь новый садовник, чье имя он забыл, обрезал цветы с клумбы для обеденного стола. Уэйн достал ключ из кармана, открыл дверь и сразу почувствовал знакомый запах лавандовой полироли, смешанный с ароматом материнских духов Диор. Он вдруг ощутил себя дома, что случалось с ним крайне редко. В вилле было темно, да он и не ждал другого, поэтому быстро прошел в главную гостиную, где находился большой камин с заранее приготовленными дровами. В жаркие летние вечера камин не топили. Он направился к открытой балконной двери, по пути заглянув в шкафчик красного дерева и налив себе рюмку коньяка.

Он пребывал в отличном настроении после сегодняшней встречи с женщиной, с которой теперь помолвлен. Он сделал ей предложение в постели, надев на палец дорогое кольцо с большим бриллиантом. Целуя ее грудь, Уэйн представлял роскошное шато в Нормандии и себя в качестве владельца, после того как старый граф перестанет коптить небо.

Теперь он взглянул на часы и задумался, как прореагируют его родители на сообщение о женитьбе на девушке из старинного французского рода. Имея блестящее образование, полученное в Сорбонне, подходящую жену и два огромных наследства в перспективе, он будет на вершине мира. После женитьбы он первым делом купит большую яхту. Нельзя жить в Монте-Карло и не иметь приличной яхты. Для начала вполне подойдет двухъярусная яхта в несколько тысяч тонн со всеми современными удобствами, включая кинозал. Затем, разумеется, придется ублажать Туанетту, для чего вполне сгодится круиз длиной в год, а уж потом надо будет брать в руки поводья, став президентом Дома Монтиньи. Он попробует пробиться на американский рынок. Только там настоящие деньги. Для престижа неплохо обеспечивать вином европейскую знать, но серьезно заработать можно только поставляя среднего качество вино простым американцам, принимая во внимание их иллюзии насчет знатности и способность тратить деньги без всякой меры. Старый граф может сколько угодно возмущаться, но Уэйн пребывал в уверенности, что через несколько лет достигнет такой власти, что сможет справиться с ним. Конечно, ему придется соблюдать осторожность и не торопиться.

Он отошел от окна и налил себе еще рюмку. Почему-то он нервничал. Ему хотелось увидеть лицо отца, когда он сообщит тому новости, ему хотелось, чтобы Вольфганг почувствовал власть сына, растущую прямо на глазах. Он все еще хотел отомстить. Он всегда хотел отомстить.

Проходя по холлу к своей спальне, он заметил полоску света под дверью отцовского кабинета. Он удивился, нахмурился и медленно направился к двери, к которой ему, сколько он себя помнил, даже подходить не разрешалось. Этот кабинет служил Вольфгангу домашним офисом и был заполнен бумагами и папками. Интересно, что могло заставить отца не поехать в казино, мелькнуло у Уэйна, но ему не терпелось сообщить свои замечательные новости, поэтому он поднял руку, резко постучал и вошел, не дожидаясь ответа.

Отец сидел за письменным столом, с силой вцепившись пальцами в край стола. Единственная зажженная настольная лампа освещала его лицо. Никаких бумаг на столе не было. В свете лампы поблескивали тяжелое хрустальное пресс-папье и нож с серебряной рукояткой для разрезания бумаги. Пока Уэйн закрывал за собой дверь и шел к массивному столу, отец следил за ним с бесстрастной неподвижностью пресмыкающегося.

— Папа, — сказал Уэйн, — у меня для тебя новости.

Вольфганг промолчал.

— Сегодня состоялась моя помолвка с Антуанеттой де Монтиньи.

Вольфганг моргнул один раз, потом другой и медленно отпустил стол. Он просидел так весь день и только сейчас понял, что все-таки зажег лампу, когда стало темно. Когда Жак доложил ему, что его ждет рыбак, его первым желанием было велеть прогнать мальчишку. Но любопытство взяло верх, и Клода Риссо впустили. Наверное, прошло уже много времени. Вольфганг не знал сколько. Время перестало иметь значение.

Уэйн стоял за кожаным креслом, положив руки на спинку, и настороженно и удивленно наблюдал за отцом. Вольфганг взглянул на холеные крупные руки на темной коже кресла, потом поднял глаза на лицо сына-убийцы и почувствовал, что одеревенелость постепенно проходит. Сам факт убийства ничего не значит. Но ведь он убил не еврея, пленного, цыгана или еще какое-нибудь отребье, а Ганса, который был лучше всех. Ганса. Его Ганса, самого умного, самого любимого сына.

— Мы решили пожениться на Рождество и провести медовый месяц в Сен-Морице. Разумеется, граф сделает меня вице-президентом, так что вряд ли я теперь буду часто здесь бывать.

Вольфганг почувствовал, как его пальцы обхватывают рукоятку ножа для разрезания бумаги. Что он такое говорит? Он потряс головой, чтобы развеять туман в голове, и только тогда слова Уэйна как горящие угли обожгли его мозг. Ганс лежит мертвый в своей могиле, а его убийца рассуждает о женитьбе, об отдыхе на лучшем курорте мира. Ганс никогда не узнает радости, которую может дать женщина, никогда не почувствует, как греют лицо солнечные лучи, а тем временем его убийца…

Уэйн был совершенно не готов к тому, что отец сорвется с кресла, его изумленный мозг лишь зарегистрировал блеск серебра в свете лампы, когда отец нанес удар. Он едва успел повернуться и поднять руку, отведя точно нацеленный клинок от сердца. Острое как бритва лезвие скользнуло по его груди, прорвав шерсть костюма, и вонзилось в плечо. Уэйн вскрикнул, и его левый кулак автоматически врезался в отцовскую челюсть.

Вольфганг хрюкнул, налетев на кулак Уэйна, отбросивший его к столу. Все произошло так быстро, что секунду, пока Уэйн смотрел на старика, спиной лежащего на столе, он не мог сообразить, что же произошло. Он схватился за рукоятку ножа, торчащего из его плеча, скривился от сильной боли, пронзившей руку, выдернул нож и изумленно уставился на залитое кровью лезвие.