Замок Бландинг

Все время, пока она говорила, мистер Шнелленхамер тяжело дышал, застыв в неподвижности. На некоторое время открытие, что эта горничная, о которой он только что думал с такой благожелательностью, была попросту еще одной змеей подколодной, лишило его дара речи. Но теперь немота прошла.

– Вон! – сказал он.

– Прошу прощения? – сказала девушка.

– Вон сию же минуту. Вы уволены.

Наступило молчание. Вера Пребл сомкнула губы, пошевелила ушами и подняла брови. Было ясно, что она огорчена, поражена ужасом и охвачена разгорающейся ненавистью.

– Что, – наконец вопросила она страстно, – со всеми вами такое – с киномагнатами? У вас нет сердец? Нет сострадания? Никакого сочувствия? Или понимания? Неужели заветные мечты тех, кто рвется показать себя, ничего для вас не значат?

– Нет, – ответил мистер Шнелленхамер на все пять вопросов.

Вера Пребл засмеялась горьким смехом:

– Нет! Вот именно. Пять месяцев я осаждала заведующих отдела набора актеров. Они отказывались взять меня. Тогда я подумала, что, найдя способ проникнуть в ваши дома, я сумею преуспеть в том, в чем прежде терпела неудачу за неудачей. Мне удалось наняться горничной к мистеру Фишбейну из «Идеало-Фишбейн». На середине «Пыли» Редьярда Киплинга он зверски оборвал меня и приказал убираться вон. Я устроилась на такой же пост у мистера Зиззбаума («Зиззбаум-Целлулоид»). Начальные строки «Крушения Гесперуса» миссис Хеманс не успели сорваться с моих губ, как он уже был на третьем этаже и помогал мне уложить вещи в чемодан. А теперь и вы растоптали мои надежды. Это жестоко… жестоко… Ах-ха-ха-ха-ха-ха!

Она начала раскачиваться в приступе неизбывного горя. Потом ее словно осенила какая-то мысль.

– Но может быть, вам хотелось бы увидеть меня в водевиле? Нет?.. Ну что же.

Быстрым падением век и подергиванием щеки она выразила покорность судьбе.

– Как вам угодно, – сказала она, но внезапно ее ноздри затрепетали, и она оскалила верхний левый клык, выражая угрозу.

– Еще одно последнее слово. Вот погодите!

– Как это – погодите?

– Так и погодите. Вот и все.

Мистер Шнелленхамер на миг ощутил тревожный холодок. Как у каждого киномагната, у него имелось около сорока семи неблаговидных секретов, причем частично запечатленных на бумаге. Неужели…

Тут он перевел дух. Все его личные документы хранились в арендованном сейфе. Глупо даже подумать, что у этой девчонки есть на него что-то.

Успокоившись, он возлег на диван и предался грезам. И вскоре припомнил, что не далее как утром заключил сделку, которая позволит ему выпотрошить двести семьдесят трех владельцев кинотеатров. Его губы сложились в довольную усмешку, и Вера Пребл была забыта.

Жизнь в Голливуде имеет то преимущество, что там не существует проблемы слуг. Предложение заметно превышает спрос. Стоит вам вышвырнуть дворецкого с черного хода, как его преемник уже подкатывает к парадной двери в спортивной машине. То же относится и к горничным. К середине следующего дня домашняя машина Шнелленхамеров опять была на полном ходу. Новый дворецкий чистил серебро, новая горничная делала то, что делают горничные, то есть почти ничего. В доме царили покой и мир.

Однако на следующий вечер, когда мистер Шнелленхамер, завершив дневные труды, вошел в гостиную и в голове у него теснились лишь самые светлые мысли об обеде, его встретил настоящий смерч в человеческом облике. Это была миссис Шнелленхамер. Пора ее расцвета пришлась на эпоху немого кино, когда она заслужила славу как Королева Бурных Чувств, и время от времени она принимала меры, чтобы ее муж об этом не забывал.

– Нет, ты посмотри! – вскричала миссис Шнелленхамер.

Мистер Шнелленхамер встревожился:

– Что-то случилось?

– Почему ты уволил девушку? Веру Пребл?

– Она меня обха-ха-ха-ха-тывала.

– Так знаешь, что она сделала? Она сообщила в полицию, что мы в прямое нарушение закона прячем в своем доме алкогольные напитки. И сегодня днем они приехали в фургоне и все забрали.

Мистер Шнелленхамер пошатнулся. Удар был тяжелейший. Хороший человек любит свой погреб.

– Не все же? – вскричал он почти умоляюще.

– Все.

– Шотландское виски?

– До последней бутылки.

– Джин?

– До последней капли.

Мистер Шнелленхамер ухватился за спинку дивана.

– Но не шампанское же? – прошептал он.

– До последнего ящика. А вечером мы ждем полтораста гостей, включая герцога.

Она имела в виду герцога Уигенского, который, подобно многим другим британским герцогам, в те дни медленно проезжал Голливуд.

– А ты знаешь, как взыскательны герцоги, – продолжала миссис Шнелленхамер. – Мне рассказывали, что Лулубелла Мейфис в прошлом году пригласила герцога Кэркадбрайтширского на уик-энд, а всего через два месяца он внезапно отбыл, оскорбленный тем, что херес оказался не того урожая.

Киномагнат по определению мыслит быстро. Человек калибром помельче потратил бы время впустую, отзываясь о недавней мисс Пребл, как о змее, которую он практически вскормил у себя на груди, но мистер Шнелленхамер обратил всю силу своего великого мозга на решение жизненно важной проблемы, как обезвредить сотворенное ею зло.

– Слушай, – сказал он, – все будет в полном порядке. Позвоню бутлегеру, и он в один момент восполнит наши запасы.

Однако он упустил из виду тот компонент голливудского воздуха, который порождает во всех тамошних обитателях непреодолимое стремление сниматься в кино. Когда мистер Шнелленхамер раздобыл телефонный номер бутлегера, то не застал этого разрываемого на части негоцианта у домашнего очага. В студии «Выдающихся Любимцев Экрана» снимался эпизод «Разлученных сердец», и бутлегер трудился там в поте лица, исполняя роль англиканского епископа. Секретарша объяснила, что его нельзя беспокоить: он чрезвычайно расстраивается, когда его отрывают от творчества.

Мистер Шнелленхамер позвонил второму бутлегеру, потом третьему, но и они были на съемках.

Мистер Шнелленхамер был уже близок к отчаянию, когда ему припомнился его старинный друг Изадор Фишбейн, и сгущавшийся мрак прорезал луч надежды. По счастливейшему велению Судьбы в этот момент он и президент «Идеало-Фишбейн» находились в безоблачных отношениях – уже несколько недель ни первому, ни второму никак не удавалось подложить другому свинью. К тому же винный погреб мистера Фишбейна не ударил бы лицом в грязь даже перед самым богатым погребом Калифорнии. Побывать у него и одолжить все необходимые напитки труда не составит.

Погладив миссис Шнелленхамер по руке и заверив ее, что синие птицы все еще распевают в сиянии солнца, он поспешил к своему автомобилю и прыгнул в него.

Расстояние до резиденции Изадора Фишбейна составляло лишь несколько сотен ярдов, и мистер Шнелленхамер через несколько минут уже влетел в дом своего друга, чтобы увидеть, как тот бьется головой об стену гостиной, тихо постанывая себе под нос.

– Что-то случилось? – в изумлении осведомился мистер Шнелленхамер.

– Случилось, – ответил мистер Фишбейн, выбрал свежее местечко на бесценном гобелене и принялся биться головой об него. – Сегодня днем явилась полиция и забрала все, что я имел.

– Все?

– Ну, не миссис Фишбейн, – ответил его друг с легким сожалением в голосе. – Она наверху у себя в спальне с восемью кубиками льда в льняном мешочке на лбу. Но все остальное они забрали до последней капли. Змея, вот что она такое.

– Миссис Фишбейн?

– Не миссис Фишбейн. А чертова горничная. Чертова Вера Пребл. Только потому, что я оборвал ее, когда она забубнила: «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», она бежит в полицию и стучит на меня. А миссис Фишбейн ждет вечером сто восемьдесят гостей, включая бывшего короля Руритании.

И, пройдя в другой угол, он начал биться головой о статую «Гения, вдохновляющего кинопромышленность».

Хороший человек всегда ужасается, когда вынужден созерцать низость, до какой способна пасть человеческая натура, и, услышав об этой новой гнусной подлости своей недавней горничной, мистер Шнелленхамер ощутил, что по его организму прокатилась ледяная волна отвращения. Но затем вновь заработал могучий мозг, создавший «Колосс-Изыск».