Дневники «Отечества»

Рыбин стал председателем кооператива, вынырнувший вдруг Юмин его замом, Алексеев, предлагавший мне сто тысяч рублей, коммерческим директором.

Заработанные «Отечеством» деньги Пендюр незаконно — и мы подали в суд соответствующий иск — передал рыбинскому кооперативу, который на всем готовом не может до сих пор выпустить ни строчки.

А мы, оставшиеся как и прежде, без копейки, сумели заново, по сохранившейся у нас рукописи, набрать Второй сборник, а потом и напечатать его тиражом в 100 тысяч экземпляров. Сохранившийся костяк «Отечества» — всего-навсего три человека — вновь вдохнул жизнь в благородное — не боюсь этого слова — предприятие. У нас снова не было денег, но типография, в которой нам поверили, набирала уже «Четвертый сборник. Третий, украденный у «Отечества» членом Союза писателей СССР, членом КПСС Владимиром Алексеевичем Рыбиным — знайте, дорогие соотечественники, имя этого кооператора! — пришлось заново перепечатывать с черновиков и отдавать в набор.

Потому-то так странно и выходили наши «Ратные приключения».

Почему вдруг ратные вместо военных? Когда Воениздат бил наши горшки, то предъявил и эту претензию: вы украли у нас название серии. Да, есть у них такая серия, хреновенькая в основном, хотя ваш покорный слуга в этой серии тоже издавался.

Хорошо, сказал воениздатовцам, тут особенно полковник Исаков упражнялся, берите слово военные себе обратно, а мы наши сборники назовем «Ратные приключения». Читатели говорят, что так даже лучше, по смыслу шире и весьма по-русски…

А «Отечество» вернулось в истинное лоно свое — в Союз писателей России. Мы учреждены Литературным фондом РСФСР, помогаем материально братьям-писателям, осуществляем благотворительные и военно-патриотические программы. Мы остались прежними и в новом Уставе записали: одной из задач объединения является повышение престижа Вооруженных Сил страны.

Мы дружим с множеством войсковых частей, военными академиями и училищами. Наши книги приобретают в Генеральном штабе и стройбатах, на пограничных заставах и кораблях, их с удовольствием читают летчики и танкисты, ракетчики и пехотинцы.

Армия может смело на нас положиться, более надежных друзей у нее попросту нет. Но как глубоко проникла в душу Отечества нравственная хворь, если в российском обществе могут существовать рыбины, юмины, милюшины, стригины, Исаковы, алексеевы и подобные им…

Не погубит ли нас всех это — по выражению древних римлян — Brutum hominis — человеческое скотство?!

VI

Если меня спросят, какой народ тебе наиболее симпатичен помимо твоего собственного, к которому ты сам принадлежишь, то не задумываясь отвечу: белорусы. Тут и уважение к трагедии, которую пережили они в Отечественную, потеряв каждого четвертого жителя, и знание истории, в которой шишек на головы белых россов высыпано было немало. Кто только не покушался на их волю! Тут и ягайлы, и гедимины, и витовты, и разного калибра глинские с лжедмитриями, наполеоны и маршалы пилсудские… Богатейшая история у наших самых кровных братьев, таких, что роднее попросту не бывает.

Вот написал эти строки и остановился, задумался… Каков сейчас на дворе перестройки градус? Что показывает демократический барометр? Вдруг из недр некой парламентской группировки возникло наружу целеуказание: считать русского человека, признавшегося в любви к другому народу, особым шовинистическим извращенцем, допустим, панславистом, белорашистом, бело-коричневой чумой, агитатором за Тройственный Союз — Белоруссия, Украина, Россия, средних я тоже люблю, особенно аргентинских украинцев. Словом, фантазия у русофобствующих оппонентов неистощимая, но бьюсь об заклад, держу пари, ставлю на кон сувенирный доллар против телефонной двушки, что в конце концов меня окрестят самым излюбленным у них, надежным словом «антисемит».

Ах, как мы все боимся этого слова применительно к себе! Готовы на что угодно, лишь бы — не дай Господь, сохрани и помилуй! — тебе его не прилепили…

А лепят его направо и налево, не разбираясь… Хоп! И ты уже помечен, будто особым знаком на воротах дома, обитатели которого подлежат уничтожению в Варфоломеевскую ночь.

Придумал этот термин придворный священник кайзера Вильгельма Второго и пошло гулять словцо по свету, хотя по смыслу оно обозначает, что человек, которым его называют, мягко говоря, не любит представителей арабского народа. «Семитами» как раз и кличут в научном мире египтян и сирийцев, жителей Саудовской Аравии и несчастных, затурканных агрессорами палестинцев. Так что «антисемиты» это те, кто преследует, лишает элементарных человеческих прав представителей арабского населения.

Поскольку все вы, дорогие соотечественники, и я в том числе, к обездоленным палестинцам относитесь с естественной симпатией, то слово «антисемит» к вам, но и ко мне, разумеется, относиться никоим образом не может.

Потому и не бойтесь сего ярлыка, буде кто и попытается его вам наклеить.

Сплюньте презрительно, отвернитесь и шагайте собственной дорогой, по нашему пути, с которого Россию никогда не свернуть. Помните Ивана Андреевича Крылова, его поучительную байку про маленькое невзрачное животное с визгливым голосом, которое пыталось обратить на себя внимание цивилизованного мира, поливая из подворотни грязными ругательствами добродушного Великана, не замечающего злобствующую шавку.

…Ну вот. Увлекся лингвистическим расследованием и чуть было не забыл, что хотел рассказать, как ездил на Гомельщину и подружился там со многими замечательными людьми.

— Поезжайте в Ветку, — сказал мне Алексей Степанович. — Музей там чудесный. Не повидав его, трудно себе представить, как глубоки и неразрывны родственные связи Гомельщины и России.

Сам Камай, тогда еще первый секретарь Гомельского обкома, а ныне секретарь ЦК Компартии Белоруссии, хорошо разбирается в проблемах интернационального воспитания всех слоев населения и уделяет этим вопросам серьезное внимание. Выступая на сессии Верховного Совета СССР, Алексей Степанович особо подчеркнул: общая беда в том, что мы слабо знаем собственное прошлое, корни нашего единства, совместной борьбы за счастье и свободу. И это незнание нет-нет и дает повод для отдельных неверных толкований. Надо широко раскрыть двери для понимания общей культуры народов, серьезно и обстоятельно изучать историю единства наций, на общности интересов надо делать акцент, на том положительном, что нас всегда объединяло.

И у вожака белорусских коммунистов слова не расходятся с делом. Музей в Ветке — предмет его постоянных забот.

— Не надо подчеркивать это, — предупредил меня Алексей Степанович. — Причем тут я?

Камай, между прочим, весь в этом. Вообще более скромных людей, нежели белорусы, встречать мне не доводилось.

— Но первые двадцать тысяч для приобретения рукописных книг кто у Советской власти выпросил?

Камай улыбнулся.

— Поначалу и не поняли меня… Двадцать тысяч! И за какие-то каракули… Да еще и частному лицу! Трудно было, но уговорил депутатов.

Признаться, до приезда в Гомель и сам толком не знал, какой мощный центр русского старообрядчества существовал в Ветке, на территории нынешней Белоруссии. Но лучше один раз увидеть… Вот мы и поехали в Ветку.

Положение в районе сложное. Хоть и далеко он вроде бы от Чернобыля, но ветры занесли и сюда с облаками ядерную заразу. У местных властей забот полон рот, надо срочно лечить землю, но о гордости своей, музее народного творчества и рукописных книгах, не забывает.

История уникального собрания тоже необычна и удивительна. Основой музея случилось частное собрание Федора Григорьевича Шклярова, жизнь положившего, чтобы спасти то, что осталось здесь от прошлых веков, пережило и гражданскую войну, и Великую Отечественную.

Десять долгих лет носился с идеей сохранения замечательных реликвий Федор Григорьевич. Какие только пороги не обивал! И вот добился… Открыли музей, утвердили его необычный статус, о нем речь впереди, стал Шкляров первым директором, но вскоре проводили его соратники и ученики в последний путь. Как часто бывает в Отечестве, увы, надорвался радетель и подвижник.