Страница 3 из 14
Это был припев, и Анастасия Андреевна Сазыкина повторила его дважды. Потом принялась за новую песню:
«А где наше с тобой «местечко», Нина, — подумал Юрий. — И когда я тебя за руку правую…»
Он часто бывал здесь, в доме старого каюра Егора Сазыкина. Почти всегда, если приходилось ночевать в Федорове.
Ему очень нравилось слушать старинные русские песни, их с удовольствием пела для него старая бабулька Настя.
Как живуче народное искусство, какой обладает силой, что заставляет проносить себя через века и расстояния! Ведь эти песни принесли сюда триста лет назад казаки-землепроходцы. И ничего в облике жителей Федорова, их далеких потомков, не осталось от светловолосых и голубоглазых «ючей», как называли русских северные народы, ничего не осталось. Вот и бабулька, скуластая и узкоглазая, молодо поблескивает черными глазами, и сын ее такой же, и внучата, не очень внимательно слушающие сейчас Анастасию Андреевну. Ничего не осталось. Внешне.
А песни остались. Старинные русские песни. А фамилии настоящие казачьи. Как на Дону. Сазыкины, Воронцовы, Никулины, Бирюковы, Лялины…
Потом пили чай. Строганинка из чира была замечательная. Правда, Егор намекал, что грех ее просто так употреблять. Но Юрий знал, что одной бутылкой Егора не ублажишь, а мужик вроде выправился, пить перестал.
Ушел из гостей рано. Небо стало темно-свинцовым, звезды светлели тускло, как перед плохой погодой.
Впрочем, здесь плохой она редко бывает. Замечательное место, это Федорово! Лес кругом, речка, озера. Летом — жарко. Зимой — морозец ядреный, но без ветра. Прямо Рязань-матушка да и только. Но комарики здесь… Ни дай, ни приведи… Звери.
В гостинице Виноградов узнал, что в пилотской комнате лопнул радиатор, и экипажи самолетов, оставшихся на ночлег, рассовали к пассажирам. Дежурная, молодуха лет тридцати, в больших подшитых валенках, русская шаль крестом на груди, показала Юрию койку. Пассажиров в комнате не было. Ему захотелось лечь, натянуть одеяло на голову и постараться ни о чем не думать.
«Наверно, прохватило в тундре», — подумал он.
Сегодня летали по санзаданию в оленеводческие бригады. Вера Якимичева сыворотку пастухам вводила. Летали неудачно. Проводник плохо знал расположение бригад, и они часто плутали, накручивая лишние километры.
«Тяжелые были посадки», — подумал Юрий.
Он встал и бросил поверх одеяла меховую куртку.
Постепенно образы стали туманными, расплывчатыми, и чтобы скорее заснуть, он по испытанной привычке стал отгонять любую возникшую в мозгу мысль, не дав ей зримо оформиться.
…— А я говорю: не может этого быть!
— Ну, это ваше дело, можете не верить…
— Хватит спорить. Давайте-ка лучше пулечку. Нас трое, да вон летун лежит…
— Не трогай, пускай спит.
— У них это называется предполетным отдыхом. А вот если сейчас хватит летун стакашек, это будет не пьянка, а нарушение предполетного отдыха. Культура, а?
Виноградов пытался снова уснуть, но не помогал даже испытанный метод.
Глухо стукнуло по стеклу. И потом тоненько забренчало.
«Чайник и стаканы», — решил он.
— А сахар где?
— Сейчас достану.
Хлопнула дверь. Кто-то вошел.
— Садись с нами. Чай пить будем.
Юрий старался отвлечься, и на этот раз ему удалось. Он не уснул, а грезил, закрыв глаза. В сознании оставались окна, куда врывались голоса людей, но они не вызывали ответных реакций и скользили мимо, лишь иногда причудливо переплетаясь с тем подсознательным, которое приносит с собой сон.
И что-то услышанное им вдруг нарушило это равновесие. Исчезли призрачные ассоциации, прояснилось сознание. Юрий открыл глаза и едва попытался вспомнить, что вернуло его в реальный мир, снова услышал:
— Марков — это человек, — пробасил кто-то из собеседников. — Если бы не он, не сидеть мне за этим столом…
Видно, он хотел сказать еще, но его перебил другой голос. Юрию он показался знакомым. Потом вспомнил, что принадлежит голос человеку, который распространялся о предполетном отдыхе пилотов.
— Знаю я Маркова. Ас первейший, никто лучше его не летает. В любую погоду. Все ему нипочем.
— Ну уж, в любую, — усомнился кто-то.
— Точно говорю. Да что там! Был я в Наукане, эскимосском поселке на мысе Дежнева, там местные жители даже танец новый изобрели: «Марков взлетает, Марков садится». Бьют себе в бубен и изображают, как самолет на посадку идет… Да и кто Маркова не знает!
— И Виноградов хорошо летает, — сказал кто-то. — Помню, сидим мы в партии без продуктов, да и взрывчатка кончилась. И прилетел. Площадка была с гулькин нос, а сел.
«Наверное, геолог», — подумал Виноградов.
— Знаю Виноградова, — продолжал голос. Его владельца Юрий мысленно окрестил «Бывалым».
— Это ученик Маркова. Раньше вместе летали, теперь Виноградов у него замом. Что ж, неплохой летчик, только очень строговат будет. Лишнее не возьмёт, все по уставу делает. Андрей Михайлович, тот простяк. Попросишь как следует — сделает. А этот ни-ни…
«Вот черти, — подумал Юрий. — И откуда все знают…»
— Так это хорошо, — сказал геолог. — Авиация — это брат, не телега: сел, хлестнул кобылу и поехал. Мало бьются, что ли…
— Ты, парень, еще молод, а я двадцать лет на Чукотке, — сказал «Бывалый», и Юрию вспомнилась притча о сундуке адмирала Нельсона, который плавал с Нельсоном много лет, но адмиралом так и не стал.
За столом продолжали спорить. Юрий натянул на голову одеяло, и голоса зазвучали глуше.
Уже прошли недели их совместной работы с Марковым, и Юрия мучило сознание, что у них как-то не так. Не согласен он с Андреем Михайловичем. Учитель прекрасный, чуть ли не в первый день доверяет штурвал второму пилоту, сам, конечно, начеку, но доверяет. И почерк свой передает ребятам. Никаких секретов, все на виду. А опыт какой! И все же к Юрию приходило чувство протеста, которое охватывало его каждый раз, когда видел он, что вместе со своим мастерством передает Марков молодым пилотам особую лихость, от которой рукой подать до лихачества.
За столом еще долго шумели, потом все улеглись.
Юрий встал, нащупал ногами унты, вышел на крыльцо гостиницы. Вокруг было тихо. Но вот далеко, в поселке, затянул свою лунную песню пес. И, словно устыдившись, резко оборвал вой на самой высокой ноте.
Юрий вернулся в комнату, открыл форточку и удивительно быстро уснул.
Проснулся под утро от мощного храпа соседей. Он не переносил храпа, и всегда вставал, будил храпуна, требуя повернуться на бок. Сейчас было сложнее. Храпели все трое.
«Почему до сих пор не изобрели средство от храпа? — подумал Юрий. — Как от клопов…»
Спать было невозможно, и он решил подняться. Рановато правда, но что делать. Юрий побегал вокруг гостиницы, затеял бриться, долго с наслаждением водил голой спиной под струей холодной воды из-под крана. Читал старый «Крокодил», пытаясь убить время, оставшееся до настоящего утра. В последние полчаса написал письмо давнишнему другу. «Вот так, — подумал он, — письма пишем, когда остается полчаса свободного времени…»
В столовой было холодно и пахло горелым. Аппетит не приходил, но есть было надо. Юрий подошел к раздаче, где толпились пассажиры и летчики.
— Витя, — сказал он заслонившему амбразуру командиру «семьсот седьмого», — мне котлеты с картошкой.
Его услыхала орудовавшая поварешками плечистая деваха в несвежем переднике, с заспанным лицом.
— Что вы, товарищи, с картошкой, да с картошкой, — сердито сказала она, — у меня и так было всего десять порций, а я уже восемнадцатую продаю…