Страница 39 из 50
Таким образом, эмоциональная депривация и эмоциональный симбиоз не только оказывают исключительно неблагоприятное воздействие на формирующийся образ Я и картину мира ребенка, но и создают психологический базис, особую «перцептивную готовность» для других форм вторжения, в частности физического и сексуального.
Если кроме родительского давления ребенку довелось пережить эксвизитные формы насилия, такие, как инцест или избиение, то вследствие этого формируется особая личностная организация (а именно – пограничная личностная структура), характеризующаяся диффузной самоидентичностью, полезависимым когнитивным стилем, зависимостью самооценки от оценок значимых других и т. д., что доказано рядом эмпирических исследований. Ведущий защитный механизм личности – расщепление – позволяет сосуществовать во внутренней ткани самосознания голосам хрупкого, слабого, зависимого Я и агрессивного, грандиозного Я, причем под влиянием внешних условий может актуализироваться как позиция «жертвы», «слабого», «маленького», так и позиция агрессора, «преследователя», «палача».
Сформированный синдром зависимости, характеризующийся предельной открытостью, неструктурированностью и проницаемостью границ Я, манипулятивным стилем отношений, зависимостью самооценки от оценок значимых других, подкрепляемый ненасытимой аффилиативной потребностью, настойчиво требует объекта (Соколова, Николаева, 1995). Неудовлетворенный эмоциональный голод в сочетании с виктимной личностной организацией провоцирует неразборчивость, психологическую «всеядность» в контактах и создает поведение потенциальной жертвы, провоцирующей агрессора.
Таким образом, единый смысл, единую природу имеют такие расстройства, как алкогольная и наркотическая зависимость, пищевые аддикции (в этих случаях объектом зависимости становится не другой человек, а определенное химическое соединение, пища или собственный искаженный образ физического Я), «порочный круг» привязанности женщины к истязающему ее мужу, преданность идее у последователей деструктивных культов, феномен повторного изнасилования, когда жертва систематически подвергается сексуальным атакам. Это подтверждается и тем фактом, что в любом из случаев жертва, избавленная от власти и насилия агрессора, будь то муж-садист или духовный наставник секты, переживает чувство покинутости, растерянности, беспомощности, которые часто перерастают в длительную депрессию.
Согласно имеющимся в литературе данным, наибольший процент случаев сексуального насилия приходится на дошкольный и подростковый возраст жертвы (Конышева, 1988). Это, вероятнее всего, обусловлено тем, что эти периоды являются кризисными в развитии ребенка, именно тут происходит наибольшее количество изменений (Выготский, 1984; Лисина, 1986): изменений телесного облика, значительных личностных изменений, что делает ребенка, с одной стороны, более хрупким, уязвимым, податливым к стрессу, с другой стороны, более «заметным», привлекательным для насильника.
Теория объектных отношений традиционно считает возрастом формирования пограничного личностного расстройства период до года, то есть именно раннее детство. Однако при распространенности пограничного личностного расстройства в популяции трудно поверить, что все эти люди во младенчестве подвергались телесным наказаниям и сексуальным атакам. Скорее речь идет об иных, менее заметных формах насилия.
Так, в одном сборнике исследований пограничной патологии (Stone, 1986) можно найти указания на то, что эротическая сверхстимуляция в раннем детском возрасте может быть причиной развития пограничной личностной структуры. Исследователи отмечают, что в основе пограничного личностного расстройства, кроме сексуальной виктимизации, могут лежать и другие, равнозначные факторы, такие, как родительская жестокость и отвержение (Stone, 1986).
Действительно, в силу беспомощности и зависимости младенца родительское отношение играет огромную роль в начальном периоде жизни. Основные типы искаженного родительского отношения – депривация и симбиоз – рассматриваются в настоящее время как психологическое насилие. Именно они лежат в основе формирования виктимной личностной организации, при которой человек всю жизнь оказывается участником ситуаций насилия.
Таким образом, у людей, перенесших в детстве насилие, были обнаружены единые системообразующие особенности самосознания, среди которых отмечаются следующие (Ильина, 2000):
● низкая степень внутренней цельности образа Я, вплоть до нарушений переживания «телесного единства», с чрезвычайно высокой проницаемостью, уязвимостью и слабостью границ телесного образа Я;
● особые искажения телесного «пласта» самосознания, специфически связанные с пережитым насилием, а именно расщепление системы телесных смыслов и ценностей, выражающееся в грандиозном расширении анатомически-функционального смысла определенного органа, сосредоточенности на его физической целостности и здоровье и отщеплении его от обесцениваемых и «анестезируемых» эмоционально-чувственных смыслов;
● метафорический «квазителесный» характер репрезентаций детско-родительских отношений, когда в качестве образов Я и других выступают отдельные, выхваченные из контекста качества объекта, что проявляет себя в нарушении их целостности, фрагментарности и расщепленности;
● стратегии личностной защиты, опирающиеся преимущественно на примитивные защитные механизмы, среди которых преобладают расщепление, отрицание и обесценивание, в то время как идеализация встречается редко и не является типичной, что связано с эмоционально дефицитарным детским опытом;
● низкий уровень когнитивной оснащенности образа Я, с высокой зависимостью от поля и значительным участием аффективных компонентов.
Результаты ряда исследований последних лет, усматривающих связь между некоторыми видами насилия и эмоциональной депривации, пережитых в прошлом, и формированием пограничного и нарциссического личностных расстройств, позволяют рассматривать этиологию и генез расстройств личности, расстройств питания, аддикций и некоторых форм девиантного поведения в рамках единого теоретико-методологического подхода (Herman, 1986; Ogata, 1986; Bryer et al., 1987; Salzman, 1988; Leetz et al., 1991; Gabbard, Twemlow, 1994; Соколова, 1994, 1995, 1998).
Таким образом, любая ситуация насилия вряд ли является случайной для жертвы. Вероятнее, что она окажется подготовленной всей предыдущей историей жизни ребенка и прежде всего – историей его детско-родительских отношений. Тем более что ни одна эксквизитная форма насилия не изолирована от психологического ущерба, который причиняет патогенное исполнение родительской функции.Еще одной теорией, которая подробно исследует, каким образом у человека может формироваться сценарий виктимной личности, является транзактный анализ , соответствующие его положения изложены в главе 2 настоящего справочника.
1.8. Диагностика виктимности
В настоящее время большинство существующих диагностических методов направлено на идентификацию «отставленных во времени эффектов сексуальной травматизации» (Cahill et al., 1991), среди которых наиболее типичны нарушения Я-концепции, чувство вины, депрессия, трудности в межличностных отношениях и сексуальные дисфункции. Чаще всего используются такие проективные подходы, как анализ проективных рисунков человеческой фигуры и дерева (Hibbard, Hartman, 1990; Torem et al., 1990), результатов теста руки, ТАТ и Роршах (Leifer et al., 1991; Saunders, 1991). Кроме того, часто используются тест вставленных фигур Виткина, рисунок несуществующего животного, методика исследования самооценки, Шкала оценки интенсивности эмоционального опыта пережитого насилия, методика «Пять событий детства», проективный рисунок «Семья, в которой я вырос» и ряд других.
С данными диагностическими методиками можно ознакомиться в соответствующей литературе (Практикум по психологии, 1996; Прикладная социальная психология, 1998; Райгородский, 1998 в). Нам также показалось полезным привести в настоящем справочнике ссылки на интернет-ресурсы, содержащие наборы тестов и бланковых методик, в том числе в режиме он-лайн: