Страница 14 из 28
53
Каракуш, не видя возможности ни сговориться с Саладином, ни выдерживать далее штурм, ни взять на себя ответственность за жизнь засевших в Аккре знатных турок, решились капитулировать на свой риск. Конрад и Филипп заключали с ними перемирие, не сговорившись с Ричардом, а последний, ничего не желая знать о нем, штурмовал город... Филипп в ярости почти готов был штурмовать самого Ричарда, не слушавшего его приказаний, пока в дело не вступились другие вожди и не добились соглашения.
А затем начались раздоры по поводу условий капитуляции. Конрад и Филипп готовы были уступить населению не только жизнь, но и право уйти со всем имуществом. Ричард, как говорят о нем его недоброжелатели, был не согласен вступать «в пустой город», так как Мессина и Кипр приучили его к богатой добыче. Наконец 12 июля соглашение было достигнуто. Аккра передавалась крестоносцам со всем находящимся там золотом, серебром, оружием, судами, запасами и христианскими пленниками. За Саладина эмиры обязывались выдачей креста, 1500 христианских пленных и 200 тысяч бизантов. Защитники Аккры получали свободу и имущество только, однако, при условии выполнения Саладином в определенный срок этих обязательств. Иначе они оставались на милость победителей, у них в плену. Иерусалим в этом соглашении пока что обойден молчанием. Следует ли предположить, что он оставался целью дальнейших действий обоих королей, заключавших соглашение?
Вступление в Аккру совершилось с подобающим торжеством. На башнях ее взвились латинские знамена. Церкви, обращенные в мечети, вновь были освящены. Но с первых моментов недовольство разноплеменных крестоносцев вызвано было поведением обоих королей, которые разделили город и добычу между собою и впускали внутрь только своих верных и воинов, не давая доли в завоевании тем, кто задолго до их приезда, долгие месяцы бился под Аккрой. Особенно много горечи вызывал Ричард. Его известное столкновение с Леопольдом, герцогом Австрийским, которого он не любил как имперского князя, как сторонника Конрада и Филиппа, как родственника кипрского императора и чье знамя среди насмешек окружающих он сбросил с занятого герцогом дома, изгоняя его вообще из квартала, где он хотел расположиться, оставило сильный след в памяти как
54
герцога, так и его друзей. Хуже всего, однако, было то, что не прошло и двух недель после вступления в Аккру, как стало известно, что французский король собирается домой, выставляя предлогом нездоровье — объяснение, которому никто не верил.
Он уходил, а за ним стали собираться его бароны. Тогда Ричард,
«который оставался в Сирии на службе богу»,
потребовал у него клятвенного, на мощах, обещания, что он не нападет на его землю и не причинит ему вреда, пока он находится в походе. По возвращении же не начнет войны, не предупредив его за сорок дней. И Филипп дал такую клятву, представив поручителем, между прочим, герцога Бургундского.
«Французский король собрался в путь, — продолжает рассказ Амбруаз, — и я могу сказать, что при отъезде он получил больше проклятий, чем благословений... А Ричард, который не забывал бога, собрал войско... нагрузил метательные снаряды, готовясь в поход. Лето кончалось. Он велел исправить стены Аккры и сам следил за работой. Он хотел вернуть господне наследие и вернул бы, не будь козней его завистников».
После отплытия Филиппа-Августа из Сирии (3 августа 1191 года) до момента, когда, осознав всю бесплодность дальнейшей борьбы, опасности, какими грозило его власти в Англии дальнейшее отсутствие, и, может быть, надорванность своих сил, Ричард тоже решился покинуть Палестину, прошло несколько более года. За этот год, быстро прошедший в Европе и наполненный исключительным напряжением в Сирии, где каждый день отмечен в дневниках людей, вовлеченных в борьбу, драматическими эпизодами, события неслись с головокружительной быстротой, не подвигая Ричарда к заветной цели, а, наоборот, непрерывно его от нее удаляя.
И если это было так, то прежде всего тут напрашивается объяснение, что дело латинского христианства в Сирии в той форме, в какой его хотели осуществить крестоносные войны, было при данных условиях потерянное, обреченное дело. И при всей его личной силе и огромных жертвах Ричарду Плантагенету не дано было остановить колесо истории.
Далеко не так судит об этом большинство историков. Примыкая к суждениям ряда современников Ричарда, которые искали личных объяснений происшедшего, пред лицом громадной неудачи, постигшей еще раз крестоносную энергию в Сирии, они возлагают все-
55
цело и исключительно ответственность за нее на плохую политику английского короля.
Вот как складывались в этом памятном году события, на которые получил как будто исключительное влияние Ричард, если мы их представим, сжимая изображение значительного большинства хроникеров и новых историков.
Саладин «не смог» (так выражается, например, Куглер *20. Куглер Б. Geschichte der Kreuzzüge. В., 1880.*), повторяя выражение осведомлявших его арабских историков, осуществить в указанный договором срок его условий: он не уплатил ничего из суммы 200 тысяч бизантов, не отдал креста и не отпустил никого из христианских пленников. Тогда (по выражению того же историка) произошла отвратительная сцена. Ричард впал в безмерный гнев и, вытребовав пленников Аккры, велел немедленно отрубить головы двум тысячам заложников под ее стенами. Это была «первая ошибка»: после этого Саладин имел основание не исполнять ни одного из условий и в дальнейших столкновениях не давать никакой пощады христианам. Другая заключалась в том, что при всей своей личной храбрости он оказался не способен установить «разумный план кампании» и провести его без отклонений.
«Перед ним стояла ясная задача — разрушить военную силу Саладина и завоевать Иерусалим».
Отклоняясь от нее, Ричард
«совершает новый промах»,
аналогичный тому, который заставил латинское войско сосредоточиваться так долго на Аккре: вместо того чтобы двигаться к Иерусалиму, он вновь занялся завоевыванием прибрежного города Аскалона. Этому уклонению историки, вслед за хроникерами, впрочем, находят и известное объяснение. К нему могло побудить Ричарда влияние Лузиньянов (одному из которых в последнем сговоре с Конрадом была обещана Яффа) или влияние тех рыцарей, у кого были владения в прибрежной полосе, или тех итальянских купцов, у которых были дела и интересы в этих коммерческих центрах и не было и не могло их быть в Иерусалиме.
Путь к Аскалону, трудный сам по себе, отягчался тем, что по повелению Саладина здесь были разрушены все центры, которые могли стать опорными пунктами для крестоносцев, и на каждом шагу грозили стычки с турецкими налетами. Около Арсуфа 7 сентября их ждали серьезные силы Саладина, но они были опрокинуты крестоносцами. К сожалению,
«увлеченный личными подви-
56
гами»,
обусловившими победу, Ричард
«забыл свой долг полководца и допустил турок оправиться и собраться с силами»:
он не преследовал их (Куглер). Достигнув Яффы, частично разрушенной, но представлявшей прекрасное сообщение с Аккрой и еще дававшей значительные удобства для жилья, войско остановилось, и отдыхало,
«вместо того чтобы немедленно идти на Аскалон».
Этим временем воспользовался Саладин, чтобы покончить с этим городом,
«важным соединительным звеном между Сирией и Египтом».
Он верил в силу крестоносцев и, очевидно считая гибельным возможный переход города в их руки, решил — с крайне тяжелым чувством — предать его разрушению. Задержка в Яффе была, таким образом, «новым промахом».
Услышав о начавшемся 16 сентября разрушении Аскалона, Ричард хотел было спешить туда, но его задержали советы окружающих его людей, которые считали наилучшим восстановить Яффу, укрепиться в ней и быстрым маршем пойти на Иерусалим.