Страница 11 из 28
«Король Ричард, чье сердце всегда открыто к доброму (тот же Амбруаз), установил такой знак. Он указал, чтобы на его судне по ночам зажигали в фонаре большую свечу, которая бросала бы очень яркий свет на море. Он горел всю ночь, освещая путь другим. И так как с королем были искусные моряки, хорошо знающие свое ремесло, то все суда держались по светочу короля и не теряли друг друга из виду. Если же флот отставал, он великодушно поджидал его. И вел он эту гордую эскадру, как наседка ведет своих цыплят. Так проявлялись его доблесть и его великодушная природа. И всю ночь без печали и без забот плыли мы вперед».
В течение трех дней флот шел на всех парусах с королевским судном во главе.
«В среду же мы увидим Крит. Попутный ветер дул с силой, и, точно ласточка, летело судно, мачты которого гнулись... Видно, Бог сам испытывал удовольствие от предприятия своих слуг. Быстро шли мы до темной ночи, чтобы утром войти в бухту, где спустили паруса и отдыхали до воскресенья».
К утру флот достиг Родоса. Отсюда только три дня пути отделяли его от Кипра, и от этого последнего в полтора-два дня можно было добраться до Аккры, где уже с 20 апреля действовал Филипп, строя боевые машины.
Он, естественно, занял положение главы латинской армии с момента, когда пришла весть о гибели Фридриха Барбароссы в Малой Азии и рассеянии значительной части немецкой армии. Здесь, в лагере Аккры, под его санкцией принято было решение устранить от иерусалимского престола короля Гюи, который
«сам его утратил»
в проигранной битве при Хиттине и который уже во время осады Аккры потерял жену Сибиллу и тем самым близкую связь со старой иерусалимской династией. Совет баронов отдал право на этот имеющий быть отвоеванным престол Конраду Монферратскому, сумевшему после Хиттина нанести поражение Саладину и своей энергией и ловкостью привлечь на свой сторону
42
доверие защитников Палестины. Ту физическую связь с династией, которой ему не хватало, он с большою быстротою наладил, разведя младшую иерусалимскую принцессу Изабеллу с ее вялым и нелюбимым мужем Онфруа Торонским и обвенчавшись с нею
«с благословения епископа Бове, хотя он имел уже трех жен: одну — в своей земле, другую — с собою и третью — в запасе (en reserve)».
Основавшись в Тире и поставив от себя в зависимость снабжение крестоносной армии, Конрад очень искусно подготовлял свое воцарение. Заранее, однако, можно было предвидеть, что эта комбинация, устранявшая старшего короля, который вдобавок был родственником Ричарда, не получит его санкции.
Штурма города решено было не начинать до прибытия Ричарда, которого с нетерпением ждали осаждавшие, но которое замедлилось еще на месяц после того, как пришли вести о вступлении первых его судов в кипрскую гавань у Лимассоля. Этот месяц — от 5 мая до 5 июня 1191 года — Ричард провел на Кипре, который поставил целью подчинить латинской власти и пополнить на нем свое морское снабжение.
Кипрский эпизод — гордость всех, кто разделил с Ричардом подвиги около Лимассоля и Никосии, — был как раз поводом для очень серьезных обвинений в пренебрежении крестоносным делом ради личных целей. Это обвинение — постоянно повторяющийся пункт в большинстве сочинений новой историографии, как в свое время и у капетингских хроникеров. Та резкая речь, с которой в самое горячее время завоевания Кипра обратились к Ричарду посланные Филиппа и в ответ на которую рассерженный король
«поднял вверх брови» (le roi se courrouça et leva les sourcils en haut),
дала тон большинству этих суждений: вместо того чтобы спешить на помощь борцам за Аккру и Иерусалим,
«он тешится бесполезной военной игрой, бесплодно мучит невинных христиан (то есть греков), в то время как предстояло одолеть тысячи врагов Христовых. Значит ли это, что перед более трудной задачей отступает его прославленное мужество?»
Однако же не одни друзья Ричарда (как Амбруаз) ответили на этот вызов (которого этот последний даже не захотел повторять:
«Были тут сказаны слова, которых лучше не станем и записывать»).
«Ричарда нечего было торопить. Он и сам достаточно спешил. Но раз он начал дела с греками, он, хотя бы за половину того золота, какое есть в России, не мог бросить Кипр, не за-
43
воевав его. Без этого он не мог бы ничего поделать в Сирии. Кипр доставил ему массу того, что нужно для войны».
Мало того, не справившись с Кипром — таково убеждение Амбруаза и, по-видимому, Ричарда (мы имеем основание думать, что первоначально таково же было и убеждение Филиппа), — оставляя его у себя в тылу с его враждебным крестоносцам императором Исааком Комнином, который в качестве официального союзника Саладина задерживал как живую силу латинского Запада, так и военные запасы, шедшие оттуда на помощь Сирии, перехватывал людей, продавал их в рабство, трудно было иметь свободные руки под Аккрой.
«Мало что принесло Сирии столько зла, как этот соседний остров. Когда-то он был ее поддержкой»
(цветущий, как сельская территория, как сад, как промышленный и торговый очаг, этот богатый остров действительно один мог прокормить более обездоленные зоны и гавани Сирии). Но теперь от него ничего нельзя было ждать.
«Там царствовал тиран, настроенный к злу, изменник и предатель, хуже Иуды и Ганелона. Он отступился от Христа, был другом Саладина. Говорят даже, они пили кровь друг друга» (в знак братства).
Ричарду пришлось ближе познакомиться с коварством Комнина, когда не только притеснению и ограблению подверглись пилигримы судов его флота, разбившихся у берегов Кипра, но также шедший одним из первых драгоценный корабль с невестой и сестрой короля был захвачен в почетный плен. Прибытие Ричарда сразу изменило обстановку. Он начал с переговоров, требуя, чтобы пилигримам были возвращены имущество и свобода, на что получил насмешливую реплику:
«Troupt sire!» *17. Здесь: «Еще чего захотели, сир!» (франц.).*,
и, несмотря на все уговоры, император
«не хотел дать более приличного ответа...»
«Услышав это поносное слово, Ричард сказал своим воинам: „Вооружайтесь"».
С этого момента Ричард не мог не увлечься борьбою самою по себе. В ней не в первый уже раз давали себя знать те данные сталкивающихся стихий, которые, начиная с первого крестового похода, определяли закон их отношений и предсказывали исход борьбы.
«Греки были у себя дома, но мы лучше владели искусством войны».
Если уверенностью в этом исходе столкновения мирной и изнеженной старой расы с железным воинством севера уже в Италии могли манить Ричарда «баш-
44
ни, разбитые Гвискардом», то здесь, на Кипре, о том же говорили воспоминания разгрома, которому он подвергся во время набега латинского князя Антиохии Рено Шатильонского. Деятельность здесь нового латинского воителя обещала быть менее опустошительной. Она получила даже в некоторых отношениях вид восстановления попранных прав. Население ненавидело в Исааке придирчивого вымогателя и сурового правителя. При первых успехах Ричарда начались массовые отпадения, добровольные переходы
«под защиту английского короля»
и торжественные приемы, устраиваемые местными магнатами.
С первых дней появления Ричарда на Кипре вокруг него собрался целый цветник «бывших людей», побитых или изгнанных князей Палестины: «иерусалимский король» Гюи Лузиньянский, выпущенный Саладином с очевидною целью создать разделение в среде христиан, после того как значительная часть осаждавших признала претендентом энергичного и ловкого Конрада Монферратского; брат Гюи, Годфруа; брошенный женою своею Онфруа, «владыка могучий Торона»; Боэмунд III, князь Антиохийский с сыном; Лев, князь Армении. Все они, с «великой честью» принятые «верным, великодушным» Ричардом и богато снабженные деньгами и утварью («кубки» играли преобладающую роль в этих дарах), приняли деятельное участие в экспедиции по острову за убегавшим императором. Несомненно, что ставка, выигранная на Кипре, была очень существенной и могла бы получить важное значение для дела осаждавших. Несколько раз хроникер описывает взятую и в большинстве доставленную обнищавшему и голодающему лагерю под Аккрой добычу.