Близнецы Фаренгейт

И наконец, в 1931 году, город Альтчестер перестроили, переименовали и очистили от грязи, реку Альт отвели в новое русло, а всю землю, что окружала когда-то кожевню, основательно перелопатили. В те же дни чугунную трубу продули и оставили на несколько месяцев сушиться под солнышком. Когда же ее, наконец, подняли краном над землей, она извергла наистраннейшее существо: совершенно цилиндрическую, сильно смахивавшую на выдру зверюшку с рудиментарными лапками и жабьей, широкопастной мордой, пустой снутри, точно дамская муфта. До 1989 года чучело ее показывали всем желающим в Музее естествоведения, а там какой-то не установленный окончательно огрех в условиях хранения привел к тому, что она, наконец, протухла, да так, что ничего уж поделать было нельзя.

Несовершенство качества

Лаклан работал детективом. Восемнадцать лет, образования, считай, никакого, плюс пара здоровенных костистых кулаков. Какое-то время он управлял вилочным погрузчиком, но это занятие пришлось ему не по нутру. Вот он и подался в детективы. Платили за это дело не так чтобы много да и часы работы были не из лучших, но, с другой стороны, иждивенцев у Лаклана не имелось, зато имелся сверкавший новый автомобиль с автоматически открывавшимися и закрывавшимися окнами, а еще CD-плеер. Берегитесь, преступники: Лаклан уже рядом.

Естественно, преступникам вечно было невдомек, что Лаклан уже рядом. В том то вся и штука. Когда Лаклан их брал, они здорово удивлялись — думали, наверное, что детектив должен походить на Коломбо: плащ, сигарета. Что лишний раз доказывало, какие они идиоты. Начать хотя бы с того, что курить здесь не разрешалось.

Золотое правило детектива таково: Не Верь Ни Единому Человеку. Преступники, они ведь бывают разные — всех возрастов, всех форм, размеров и полов. Ну, то есть, обоих.

Лаклан еще издали приметил за мельтешением всяких бездельников топавшую в его сторону миссис Уэймот. Та была, как и всегда, безупречна — крашенные в рыжеватый тон волосы покоятся, где им положено, удерживаемые лаком и заколками. Его она пока что не увидела — все внимание миссис Уэймот поглощала стопка бумаг, которые она просматривала на ходу. Лаклан хоть и отрастил на нее зуб, но все же не мог не залюбоваться уверенностью, с какой она вышагивала, даром что была на высоких каблуках и ноги ее стягивала узкая, до колен доходящая юбка, а торс обременяла грузноватая грудь. Некрасивое квадратное лицо миссис Уэймот стало еще некрасивее оттого, что она хмурилась, читая бумаги, но все равно, выступала эта баба, что твоя модель.

Когда она подошла достаточно близко, чтобы пуля не зацепила кого-нибудь ни в чем не повинного, он жахнул ей в грудь из своего «Магнума». Удар пули выдрал ее из черных, без ремешков, туфель, тело миссис Уэймот полетело по воздуху, точно кошелка, набитая фруктами. Она грохнулась на полированный пол, кровь толчками била из ее груди — взломанный контейнер с товаром да и только. Для верности, Лаклан всадил в нее еще одну пулю и дряблое тело гадины отскользнуло немного по полу, купаясь в собственном соку.

— На два слова, Лаклан, — сказала миссис Уэймот, поравнявшись с ним у полок со свежими фруктами и овощами.

— Да? — негромко и уважительно пророкотал Лаклан. Вокруг них, волоча ноги, текла по проходу супермаркета человеческая масса, вяло предававшаяся поискам всего самого лучшего, что только встречается в жизни. Лаклан неохотно оторвал от нее взгляд, он-то знал, что кое-кого из этих существ соблазн невысоких цен влечет гораздо меньше, чем полное отсутствие цены.

Миссис Уэймот, похоже, было наплевать на то, какие недобрые дела могут вершиться за ее спиной. Она, не обинуясь, опустила руку в проволочную тележку Лаклана и вытащила банан — один из нескольких, только что опущенных им туда. Подержала его в воздухе между собой и Лакланом и сжала желтую тушку крепкими пальцами с малиновыми ногтями.

— Да? — поторопил ее Лаклан.

— Он мягкий, — сказала она, снова и снова тиская словно бы светящуюся кожицу. — Видите? Изнутри мягкий.

— Так я же их не проверяю, — мирно запротестовал Лаклан. — Валю в корзинку и все дела.

— Вот именно, — произнесла миссис Уэймот сдавленным от злости голосом. — Вы валите их в корзинку. Я видела. Бананы. Яблоки. Даже персики. А после, когда вы возвращаете их на место, они уже все помяты. И на следующий день от них остаются одни воспоминания.

Лаклану хотелось, чтобы она говорила потише. Впрочем, это вполне в ее духе, сука она бесчестная, — сначала лишить его прикрытия, а после требовать высокого процента раскрываемости преступлений.

— Вы хотите сказать, — решился возразить он, — что все ваши фрукты, пока я к ним не притронулся, само совершенство?

Миссис Уэймот нарочито вздохнула, наполовину прикрыла глаза. Морщин у нее на веках было — штук по сто: старая она была, как его приемная мать, а то и старше.

— Мы делаем все, что можем, — сообщила она.

— Так ведь и я тоже, миссис Уэймот, — сказал Лаклан, поглядывая по сторонам в надежде напомнить ей, что по магазину шастает сейчас без всякого присмотра куча народу. — Я же должен следить сразу за всеми. Может, я иногда и слишком отвлекаюсь на них, вот эти штуки, которые я кладу в тележку, и стукаются одна о другую.

Оказалось, однако, что миссис Уэймот разговор с ним еще не закончила.

— Я изучила упаковку шоколадного рулета, который вы вчера возвратили на полку, — сказала она. — Рулет оказался наполовину раздавленным. Повреждение было нанесено острым краем банки или еще чего-то, находившегося в вашей тележке. Такого рулета ни один покупатель брать не станет. Покупателям требуется совершенство качество. А поврежденная упаковка пойдет в отходы, и мы потеряем на ней деньги.

Лаклан облокотился на ручку тележки, взглянул миссис Уэймот прямо в глаза.

— Так подайте на меня в суд, — сказал он. А после вслух: — Простите, я больше не буду.

Она кивнула, повернулась на своих дурацких каблуках. Он отпустил ее — не тратить же на такую боеприпасы. Ему дело надо делать.

Целый день Лаклан разгуливал по проходам супермаркета, снимая с полок разные разности, нагружая ими тележку, катя ее перед собой, а затем одну за другой возвращая их на полки, как будто он передумал или вдруг понял, что все это ему не по карману. И целый день, играя в эту бездумную игру выбора и отказа от выбора, вглядывался в покупателей, оценивая их одежду, изучая руки, читая по лицам мысли. В этой флуоресцентной волшебной стране неотразимых предложений, дружественного сервиса и схем потребительской лояльности пребывали в постоянном движении целые орды потенциальных воров, вынюхивавших удачный шанс. Переловить их всех Лаклану нечего было и мечтать, но кое-кого поймать он мог.

Как только у него появлялся подозреваемый, Лаклан садился мерзавцу на хвост, держась от него на должном расстоянии. Человека, который что-то задумал, обнаружить всегда легче, чем того, кто все уже сделал, поэтому, идя по следу, Лаклан имел все основания ожидать, что возьмет преступника с поличным.

Он был в игре уже немалое время и пару другую правил заучить таки успел. Никто и никогда не ворует с бухты-барахты, повинуясь порыву, оставаясь невинным, пока соблазн не нашепчет ему кой-чего на ушко. Все они заявляются в магазин готовыми к краже, вопрос только в том — что они украдут и когда. Это у все у них на рожах написано. На воре, как говорится, шапка горит.

Как и любой детектив, Лаклан находил уловки своих подопечных и удивительными, и жалкими сразу. У того, на что способны люди, и вправду пределов не было никаких. Однажды он взял парня, у которого висела между ног — в особой, приколотой к брюкам люльке — половина арбуза, укрытая длинным плащом. Взял, было дело, старую леди с двумя уложенными в сумочку сырыми форелями. А сколько он переловил баб, беременных шуршавшими на ходу памперсами! Как-то раз ему попался мужик в камуфляжных штанах, так у него в каждый карман было засунуто по бутылке «Пилзенера», отчего мужик этот еле-еле ноги переставлял. А еще один понемногу гнал перед собой по полу мороженную рождественскую индейку, гнал — до самого сигаретного ларька, — а там двинул по ней ногой, что твой футболист, и индейка так и запорхала к выходной двери.