Тайная любовь

— Тебе больно?

Габриэль покачал головой:

— Нет.

Он заглянул ей в глаза, стараясь понять, что отражается в них — только беспокойство или скрывающаяся за ним любовь.

Его наблюдения прервал явившийся наконец Чанс — с одной руки его свисало полотенце, в другой он держал баночку с мазью, а миску с водой каким-то образом удерживал запястьями.

— Это все, что вам нужно, миледи?

— Да. — Алатея одобрительно кивнула. — Только подвиньте стол поближе, и лампу тоже.

— Ого, сколько крови!

Чанс тут же исполнил ее приказания.

— Может быть, вам нужен коньяк, чтобы промыть рану?

Она подняла голову:

— Отличная мысль! Несите скорее!

Внезапно ей на глаза попался графин, стоящий на туалетном столике.

Габриэль оцепенел.

— Нет! Только не это…

— Ну-ка, Чанс, несите его сюда!

Габриэль с ужасом наблюдал за Чансом, который стрелой бросился к туалетному столику и тотчас же вернулся с графином, наполненным прекрасным старым французским коньяком.

— Право же, этого не требуется…

— Успокойся! — Алатея строго посмотрела на него. — Я все время боюсь, что у тебя начнется жар. Пожалуйста, предоставь мне и Чансу позаботиться о тебе. — Произнося это, она была убийственно серьезна.

Габриэль сжал губы и кивнул.

В течение следующих пятнадцати минут он мужественно переносил совместные старания Чанса и Алатеи причинить ему как можно меньше боли.

Молча сидя на кровати, Габриэль пытался не расчувствоваться, видя их беспокойство, волнение, доброту и любовь. Это было приятно, даже несмотря на отчетливое ощущение, что он их обманывает.

С помощью Чанса Алатея сняла с Габриэля рубашку, потом очень осторожно обработала рану, по-видимому, ничуть не смущаясь видом его обнаженной груди. Габриэлю очень хотелось переменить положение, двинуться, прикоснуться к ней, но только не при Чансе.

Ему было приятно, что, несмотря на все испытания, которые выпали сегодня на долю Алатеи, его три цветка все еще держались — в ее прическе, и он не собирался вынимать их.

Пока она возилась с его рукой, он размышлял над тем, как лучше выманить у нее обещание, которое ему так хотелось услышать.

Алатея придвинулась ближе, и Габриэль ощутил тепло ее груди в нескольких дюймах от своего лица. Он старался не дышать, пока она обследовала шишку у него на голове.

— Размером с утиное яйцо, — сообщила Алатея, приходя в ужас.

Габриэль закрыл глаза, пытаясь сдержать стон. К счастью, прохладная влажная ткань, которую она положила ему на голову, смягчила боль. Но было только одно средство, способное излечить его от боли в паху. Когда наконец она начала бинтовать ему руку, Габриэль перехватил взгляд Чанса, и тот, мгновенно поняв его, поспешно собрал грязную одежду, полотенца и покинул комнату.

Щелчок захлопнувшейся двери удачно совпал по времени с окончанием перевязки. Алатея осторожно потрогала свое творение.

— Ну вот, — сказала она, поднимая глаза. — Теперь ты можешь отдохнуть.

— Еще нет. — Руки Габриэля сомкнулись у нее на талии, он потянул ее к себе и уложил рядом на постель. Ее изумленное восклицание было заглушено поцелуем, когда он повернулся, перекатился на широкой и мягкой постели и она оказалась прижатой к ней навалившимся на нее телом.

— Осторожнее! Твоя рука!

— Она в полном порядке!

Алатея замолчала и некоторое время не двигалась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Я ведь пытался тебе объяснить — это просто царапина, поверхностный порез. Не похоже, что мне суждено умереть от него.

Она недоверчиво нахмурилась.

— Я думала, это опасно.

— Знаю. — Склонившись к ней, Габриэль нежно поцеловал ее в губы. — Но ведь это же было очевидно.

Ее длинное гибкое тело, подрагивавшее под ним, вызвало волну непреодолимой жажды обладать ею. Собственнический инстинкт, желание и еще какие-то более сложные чувства, которые Габриэль не смог бы выразить словами, захлестнули его.

Все еще хмурясь, Алатея попыталась защититься, выставив руки.

— Но ведь тебе, должно быть, больно. И еще у тебя болит голова.

— Болит, но не голова.

Габриэль чуть изменил положение, и Алатея почувствовала, как крепко прижаты к ее телу его бедра и отвердевшая плоть.

Ее глаза широко раскрылись, и она шевельнулась, будто собиралась укачать его. Она согласилась. Обращенный к нему взгляд был воплощением женственности и самоотречения.

Неожиданно она села на постели.

— О, вы, мужчины! Неужели вы все такие?

— Если ты имеешь в виду Кинстеров, то да!

Габриэль повернулся на бок и теперь смотрел, как она развязывает ленты и расшнуровывает корсаж. Она снова сделала нечто непредсказуемое, чего он не ожидал, и ему ничего не оставалось, как только предложить свою помощь. Он потянулся к ее шнуркам и лентам:

— Нет, позволь мне!

Совсем недавно, предаваясь фантазиям, Габриэль представлял, как будет снимать с нее это бело-золотое платье. В нем Алатея виделась ему некоей языческой жрицей, объектом поклонения. Спустив платье с ее плеч, он принялся умащивать ее кожу поцелуями, впав чуть ли не в молитвенный экстаз. Его губы скользили, не пропуская ни дюйма шелковистой кожи.

Алатея вздрогнула, затрепетала. Он лег рядом с ней, и руки его заскользили по ее груди. Габриэль прикасался к ней, нежной и упругой, гладил, ласкал. Другая его рука оказалась у нее под головой. Его длинные пальцы уже вынимали шпильки из ее волос, давая им возможность рассыпаться по подушке, но он был осторожен и не тронул трех цветков, приколотых к ее прическе.

Когда его пальцы сжали сосок, Алатея со стоном подставила губы его поцелуям, и он жадно принял этот дар, сознавая, что теперь может больше не сдерживать себя. Теперь она была с ним, принадлежала ему, они томились одинаковой жаждой, одинаковым желанием овладеть, удержать, увериться в своем праве на другое существо, в том, что они вместе прошли через смертельное испытание и выжили. Они обрели наконец свободу любить друг друга и не думать больше ни о чем.

Каждый спешил раздеть другого, они хотели принадлежать друг другу совершенно обнаженными. Их тела соприкасались, и между ними не было даже тончайшей преграды. Их ноги и руки переплелись, и они лежали в коконе из покрывал, как в уютном гнездышке. Габриэль прижимал Алатею к себе, двигался в ней, обнимал ее руками и ногами. Одно движение, и он ощутил жар и влажность ее пленительной плоти.

Алатея со сладким вздохом раскрылась для него. Ее тело изогнулось, напряглось, потом расслабилось — казалось, она тает, плавится. Ее капитуляция была полной. Габриэлю хотелось, чтобы она не скрывала своих чувств, своей страсти, своей любви, поэтому его ласки были медлительными, и их тела двигались в совершенной гармонии. Они чувствовали, что это гармоничное слияние означало такое же гармоничное слияние их жизней, глубокое и полное. Когда его тело приподнималось над ней, она стремилась вслед за ним, стараясь быть ближе, прижаться, слиться, раствориться в нем.

Он легко подчинялся ей, и это продолжалось до бесконечности. Ее тело волнообразно изгибалось под ним — живой и теплый бархат, роскошь и богатство, счастье и гордость любящей женщины.

Он снова и снова овладевал ею, и она с восторгом принимала его. Наконец Габриэль замер, наслаждаясь ее трепетом и чутко прислушиваясь к ее удовлетворенному вздоху.

Подождав, пока тело ее совсем расслабится, он задвигался снова.

Прошло некоторое время, прежде чем она зашевелилась, приноравливаясь к нему, к его ритму. Ее веки затрепетали, глаза раскрылись, и Габриэль увидел устремленный на него внимательный взгляд. Его язык коснулся ее губ, проник в нее глубже, и опять все ее тело изогнулось.

Он заметил изумление в ее глазах.

Мгновением позже он почувствовал ее руки на своей спине — они ласкали и гладили его без всякого принуждения.

Она перехватила его взгляд.

— Что?

— Я хочу слышать тебя. Хочу, чтобы ты это сказала.

Это было произнесено тихо, ровным голосом, но вполне отчетливо. Алатее не нужно было спрашивать, что он хочет от нее услышать.