Любви хрустальный колокольчик

— Я не павлин, и это вовсе не спесь. Ты слышишь меня? Я отнюдь не павлин. А вот ты, ты такая странная, почти сумасшедшая, но знаешь… ты, пожалуй, нравишься мне, да, очень нравишься. В тебе определенно что-то есть, от тебя исходят какие-то интересные токи, или флюиды, просто не знаю как их назвать. Возле тебя, в твоем присутствии во мне рождаются совершенно новые и сильные для меня ощущения.

— Извини, но ты не обалдел ли, часом? Что за чушь ты городишь? Что значит, я тебе нравлюсь?

— Ага, значит, не понимаешь? Судя по изумленному взгляду, и в самом деле не понимаешь, — а мне все время казалось, что ты заигрываешь со мной. Я определенно чувствовал, что когда ты растирала меня, то вкладывала в каждое касание ласку, причем не очень-то затаенную. Ты словно играла со мной, провоцировала! Конечно, я мог ошибиться в твоих мыслях на мой счет, но в своих собственных ощущениях уж точно не ошибся. Видимо, ты и сама еще не вполне осознаешь свои чувства ко мне. Скажи, такие чувства внове для тебя? Я понимаю, ты не привыкла так хотеть мужчину, я первый, кто вызвал в тебе такое желание, и это сильно потрясло тебя. У тебя и вправду невменяемый вид, ты сейчас похожа на маленькую испуганную девочку. А знаешь, мне это очень нравится, я буквально очарован. Я был не прав, что столько медлил, но я уже предвкушаю, насколько мне будет хорошо с тобой. Не говоря уже о тебе, ты просто растаешь от моих ласк!

У меня в голове творилось не пойми что, все мешалось, и мысли налетали одна на другую. Боже мой, что он говорит! Какие невозможные, немыслимые вещи он говорит! Да как он смеет думать, а тем более говорить обо мне такое?! Я буквально задыхалась от смятения, ужаса, отвращения и еще каких-то горячих, липких, мне самой непонятных чувств. Я видела перед собой его улыбающееся, похотливое, самодовольное лицо, лицо не человека — сатира. Оно сводило меня с ума, лишало последних защитных сил. Какая-то темная, давящая волна накатила на мое сознание, я еще успела подумать, что именно это и называется помрачение рассудка. Я закричала, затопала ногами, слезы вдруг хлынули у меня из глаз, и я кинулась на него, чтобы исцарапать, изуродовать это ставшее таким ненавистным лицо. Помню только жгучий гнев внутри, он ощущался мною как боль, — потом провал.

Я очнулась на своей кровати, совершенно голая. Часы показывали восемь вечера. Странно, почему я легла спать в такую рань, может быть, заболела? Я и в самом деле как-то не так себя чувствую. Да, но почему я не удосужилась надеть ночную рубашку? Спать голышом не в моих привычках. Почему у меня ощущение, что я не одна в постели, что за чушь? Медленно, осторожно, словно это бомба, я поворачиваю голову и тут же отшатываюсь в ужасе! Рядом со мной на боку лежит Саша, тоже обнаженный, и улыбается! Может, я еще не проснулась или же сошла с ума?

— Ты, ты… что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался? Наверно, я все еще сплю? Ты мне снишься?

— О нет! Моя дражайшая тетушка Женя, это не сон, а самая натуральная явь. Но, судя по твоему недоумению, ты совсем ничего не помнишь. Ах, как жаль! Мне обидна такая твоя забывчивость, но это ничего, ничего. Тешу себя надеждой, что ты совсем скоро все вспомнишь, не сможешь не вспомнить, ведь как-никак, а мы с тобой провели незабываемые, божественные, упоительные полчаса. Мне необыкновенно понравилось, право слово, не ожидал! То есть я думал, что будет хорошо, но чтобы настолько! Но ведь и тебе было не хуже, ты так стонала и кричала от восторга…

— Этого не может быть! Ты… ты все врешь! Нагло и подло врешь, я не могла так себя вести. Я ведь ничего не помню, потому что ничего и не было! Так не бывает, чтобы ничего не помнить, так не может быть.

Я смотрела на него широко открыв глаза, а он все продолжал улыбаться своей наглой, бесстыжей улыбкой победителя и… павлина. Господи! Как я сразу не догадалась, что с его стороны это просто ничтожная, подлая месть. Этот гаденыш лжет, чтобы помучить меня. Но даже если он настолько негодяй, что воспользовался моим беспамятством, то все равно кричать от наслаждения я никак уж не могла, поскольку была без сознания.

— О, я понимаю, ты ударил меня, а может быть, даже придушил немного, у меня горло что-то саднит, а когда я отключилась, ты обрадовался, воспользовался моим бесчувственным состоянием, и сейчас у тебя хватает низости дразнить меня!

— Ты что, окончательно спятила? Неужели ты думаешь, что я смог бы тебя ударить? Я не бью женщин.

Негодование на его лице казалось вполне искренним.

— Знаешь, не надо мелодраматических эффектов. Все вполне естественно, более того: ты хотела меня, не отрицай, это бесполезно, очень хотела. А я хотел тебя, мы оба взрослые люди, почему бы и нет? К чему устраивать трагедию? А если уж досконально разбираться в твоем якобы бесчувственном состоянии, то должен сказать тебе, что чувств в тебе было очень даже много, они просто переполняли тебя, били через край, никогда не встречал такой страстной женщины. От восторга ты так визжала, что я даже испугался, как бы не прибежали твои соседи. Так что не надо ни возмущаться, ни лгать.

— Нет! Этого не может быть! Это неправда! Скажи, скажи мне, что это все неправда, все, что ты наговорил сейчас. Это не я лгу, это ты выдаешь свои эротические фантазии за действительность.

Теперь была моя очередь бледнеть от негодования. Я вцепилась в его руку изо всех сил, все еще надеясь, что он признается, что пошутил.

— Да успокойся ты, все же нормально. Чего ты разволновалась? Все было просто отлично, ты страстная, горячая женщина, лично мне очень даже понравилось — не выношу, когда баба корчит из себя монашку. С тобой же все нормально, а что кое-что забыла, так это не беда, не из-за чего пороть горячку, я помогу тебе наверстать упущенное.

Он улыбнулся мне, высвободил свою руку, которую я все еще судорожно сжимала, и стал легкими прикосновениями гладить меня по лицу. Но я все еще не могла поверить в то, что он мне только сейчас говорил. Не могла и не хотела! Вдруг я почувствовала, что его рука переместилась с моего лица уже на шею и продолжает двигаться дальше. Только тут я сообразила, что все еще не одета, и быстро протянула руку, чтобы прикрыться хотя бы одеялом. Саша прижал ее к кровати, в то же время другой рукой он несколько раз сжал мою грудь и вдруг резко потянул за сосок. Я вся содрогнулась — мое тело, которое только что мною ощущалось каким-то онемевшим и почти неживым, мгновенно ожило, наполнилось тысячью разных ощущений, задрожало. В ушах какими-то странными, словно бы нездешними отголосками зазвучали стоны и крики, которые я вдруг с ужасом, столь запоздало признала своими. Что это? Когда это было? Неужели же это кричала я? Неужели я могу, умею так протяжно стонать и так хрипло кричать?

— Нет! Это была не я! Это не я кричала! Я не могла так безобразно кричать, я никогда не кричу в постели, даже если мне очень хорошо. Ты слышишь?! Я никогда, никогда не кричу!

Я как одержимая бросала эти глупые, беспомощные слова ему в лицо и при этом трясла его, как будто от моего отчаянного крика могло что-то измениться. — Это ты под другими не кричишь, а подо мной еще как кричишь! — Склонившись ко мне совсем близко, он не то утешал меня этими словами, не то, наоборот, хотел сильнее разозлить, улыбка у него была какая-то кривоватая, и слово «другими» он цедил сквозь зубы. — Со мной ты, милая тетушка, ведешь себя как мартовская кошка.

На меня словно кипятком плеснули. Я даже зарычала от бешенства и рванулась к нему, чтобы вцепиться в ненавистную физиономию, стереть с нее эту наглую усмешку. Но не успела, Саша опередил меня и впился в мой рот жгучим, раздирающим поцелуем. Задыхающаяся, смятая его натиском, я вдруг вспомнила, что все это уже было. Мы ссорились с ним на кухне, я потеряла от злости голову и бросилась на него, а он ответил поцелуем. Что же было потом? Ох, что он делает?!

— Нет, боже мой! Нет! Отпусти меня, я не хочу, я правда не хочу, ох! Ну отпусти же меня!

Мои испуганные крики только возбуждали его, он ни на мгновение не прекращал своих движений и не скрывал, насколько ему приятен и мой испуг, и мое сопротивление.