Элисса

— Вождь приветствует вас, — сказал он, — и назначает вам встречу на завтра.

Он приказал разместить нас на ночлег, чтобы и мы сами, и наш груз были в полной безопасности. Нам предоставили несколько удобных хижин рядом с жилищем вождя, где мы прекрасно выспались.

Наутро, часов около восьми старейшина снова пришел к нам и передал, что Нала готов принять меня. Я последовал за ним в личную резиденцию вождя и был представлен Нале — красивому мужчине лет пятидесяти, с изящными руками и маленькими ногами и довольно нервным ртом. Он сидел на дубленой воловьей шкуре на пороге своей хижины. Рядом с ним сидела Майва, а вокруг на корточках — человек двадцать советников — индуны, причем ряды их непрерывно пополнялись. Они приветствовали меня, а вождь встал, подал руку и приказал, чтобы мне принесли стул. Когда я сел, он чрезвычайно красноречиво и с присущей местным жителям учтивостью поблагодарил меня за то, что я не покинул его дочь в тех стесненных и опасных обстоятельствах, в которых она оказалась, а также высоко оценил храбрость — так он изволил выразиться, — с которой я защищал проход в горах. Я не менее учтиво ответил ему, что если кто и заслуживает благодарности, так это Майва: если бы она не предупредила нас об опасности и не указала путь, нас здесь сегодня не было бы; что же касается защиты горного перевала, так я боролся за свою собственную жизнь — вот настоящая причина моей храбрости.

Когда обмен любезностями был закончен, Нала велел Майве рассказать советникам о ее злоключениях. Речь ее была проста, но весьма убедительна. Она напомнила собравшимся, что вышла замуж за Вамбе против своей воли; что за нее племя даже не получило никакого скота, ибо Вамбе угрожал им войной, если невеста не будет прислана бесплатно. С тех пор как она переступила порог крааля Вамбе, дни ее наполнились тяготами, а ночи — слезами. Она терпела побои, унижения, выполняла самую грязную работу — она, дочь вождя! У нее родился ребенок, и вот что с ним случилось. В гробовом молчании она поведала им ту самую леденящую душу историю, что накануне рассказала мне. Когда она умолкла, со всех сторон послышались крики негодования: «О, Майва, дочь Налы!»

— Да, — продолжала она, сверкая глазами, — да, все это чистая правда. Мои уста преисполнены истиной, как цветок — медом, а слезы на глазах подобны предрассветной росе на траве. Это правда, я видела смерть своего сына. Вот доказательство, советники. — Она достала из мешочка на поясе мертвую руку ребенка и показала им.

— О! — снова воскликнули они, — о, это мертвая рука!

— Да, — ответила она, — это рука моего погибшего ребенка, я ношу ее с собой, чтобы никогда не забывать о том, что случилось, ношу ради того момента, когда увижу смерть Вамбе и отомщу за невинное дитя. Неужели ты, отец, смиришься с тем, что над твоей дочерью и над ребенком твоей дочери надругались матуку? Смиритесь ли вы с этим, люди моего племени?

— Нет, — сказал один старый индуна, подымаясь, — с этим нельзя смириться. Мы достаточно натерпелись от этих собак матуку и от их громогласного вождя. Мы обязаны им отомстить.

— Мы действительно должны отомстить, — произнес Нала, — но как одолеть такой многочисленный народ?

— Спроси его, спроси белого мудреца, Макумазана, — ответила Майва, указывая на меня.

— Как нам одолеть Вамбе, великий охотник Макумазан?

— А как шакал побеждает льва, Нала?

— Хитростью, Макумазан.

— Так же и ты одолеешь Вамбе, Нала.

В этот момент нас прервали. Вошел человек и сообщил, что прибыли посланцы от Вамбе.

— Что им нужно? — спросил Нала.

— Они требуют вернуть им твою дочь Майву, а с ней и белого охотника.

— Какой ответ я должен дать, Макумазан? — спросил Нала, когда говоривший вышел.

— Ответь так, — поразмыслив, сказал я. — Скажи, что отправишь нас с Майвой назад к Вамбе и прикажи им возвращаться домой. Постой, я спрячусь в хижине, чтобы меня никто не увидел.

Я спрятался и сразу же через щель в стене увидел, как появились гонцы. Это были огромные парни свирепой наружности, их было четверо, и было видно, что они проделали долгий и трудный путь. Они вошли с важным видом и сели на корточки перед Налой.

— Какое у вас ко мне дело? — спросил Нала, нахмурившись.

— Мы пришли от Вамбе, передать приказ его слуге Нале, — ответил старший.

— Говори, — велел Нала, и его нервные губы странно искривились.

— Вамбе сказал так: «Верни мне жену, убежавшую из моего крааля, а с ней отправь белого человека, посмевшего охотиться в моих владениях без позволения и убившего моих воинов». Так сказал Вамбе.

— А если я откажусь? — спросил Нала.

— Тогда Вамбе приказал объявить тебе войну. Вамбе сотрет тебя в порошок. Он дух из тебя выпустит. А твои краали сровняет с землей — вот так. — Тут матуку выразительно провел ладонью по губам, как бы показывая, сколь безжалостной будет расправа над любым, кто осмелится прекословить Вамбе.

— Это серьезные слова, — сказал Нала. — Я должен подумать, прежде чем дам ответ.

После его слов на пороге хижины был разыгран превосходный спектакль, делающий честь не слишком искушенным в театральном мастерстве туземцам. Гонцы Вамбе отошли в сторону, а Нала с самым серьезным видом принялся советоваться со своими индунами. Потом настала очередь Майвы, она бросилась отцу в ноги, безутешно рыдая и моля его о защите, а сам вождь заламывал руки, изображая страдание и смятение духа. Наконец он подозвал посланников и обратился к ним с речью, прерывавшейся вполне естественными стонами дочери.

— Вамбе — великий вождь, — сказал Нала, — а эта женщина — его жена, и он вправе требовать ее назад. Она обязана вернуться к нему, но у нее совершенно разбиты ноги, и прямо сейчас она с вами пойти не сможет. Через восемь дней, считая с сегодняшнего дня, в сопровождении отряда моих солдат она будет доставлена в крааль Вамбе. Что касается белого охотника и его слуг, тут моей вины нет, я не могу отвечать за их поступки. Они явились ко мне без приглашения, и я отправлю их туда, откуда они пришли, чтобы Вамбе судил их по своим законам. Их приведут вместе с этой женщиной. Вы же сейчас отправляйтесь назад. У выхода из крааля вам дадут еды в дорогу и вручат подарок для Вамбе — это будет плата за неприятности, причиненные ему моей дочерью. Я сказал.

Поначалу гонцы пытались настаивать на том, что-бы Майва отправлялась с ними немедленно, но, когда им показали, в каком состоянии были ее ноги, они прекратили спор и отбыли восвояси.

Когда они отошли достаточно далеко, я выбрался из хижины и мы приступили к обсуждению плана. Прежде всего, я объяснил Нале, что вовсе не собираюсь помогать ему бесплатно. Я слышал, что крааль Вамбе окружен частоколом из слоновых бивней. Эти бивни, в случае успеха, я и возьму в качестве платы за оказанную помощь с условием, что Нала снабдит меня людьми, которые донесут эти бивни до побережья.

В ответ на эту скромную просьбу вождь и его советники дали незамедлительное и искреннее согласие, тем более что в глубине души явно не слишком рассчитывали вообще когда-либо увидеть их.

Другое мое условие было таким: в случае победы белый человек по имени Джон Эвери должен быть передан мне вместе с теми вещами, которые он потребует. Вряд ли стоит говорить, что его трагическая судьба, в сущности, и была единственной причиной, заставившей меня ввязаться в столь рискованное предприятие, но из осторожности и по политическим соображениям я решил держать мои соображения в тайне. Нала принял и это условие. Третьим пунктом нашего соглашения было следующее: не убивать ни женщин, ни детей. С этим они тоже согласились, и мы приступили к разработке плана действий. Вамбе, насколько я мог судить, был весьма могущественной фигурой в этих краях, а значит, мог собрать по меньшей мере шесть тысяч солдат прямо у себя в краале, который считался совершенно неприступным. У Налы в распоряжении было не более тысячи — тысячи двухсот бойцов, правда, они принадлежали к расе зулусов и были куда более опытны в военном искусстве, чем воины Вамбе, принадлежавшие к племени матуку.