Правда о любви

Жаклин предпочитала не заниматься предположениями, если имелась возможность все увидеть собственными глазами и составить собственное мнение. Поэтому она осторожно, бесшумно поднялась с кресла рядом с диваном, на котором устроились ее ближайшая подруга Элинор Фритем и ее мать, леди Фритем из соседнего поместья Тресдейл-Мэнор. Обе оживленно обсуждали с миссис Элкотт, женой викария, двух джентльменов, которые с минуты на минуту должны были прибыть в Хеллбор-Холл.

– Кузина утверждает, что оба крайне высокомерны, – твердила миссис Элкотт с презрительной гримасой. – Осмелюсь предположить, что они считают себя выше нас.

– Не знаю, с чего бы это, – парировала Элинор. – Леди Хэмфрис написала, что оба происходят из знатных родов, оба принадлежат к высшему свету, просты и сердечны в обращении. Мама, зачем им задирать носы? Помимо всего прочего, другого общества здесь просто нет. Если они не пожелают водить с нами компанию, значит, им предстоит крайне уединенная жизнь.

– Совершенно верно, – согласилась леди Фритем. – Если они хотя бы вполовину так хорошо воспитаны, как пишет ее сиятельство, значит, ни о каком высокомерии не может быть и речи. Помяните мои слова ...

Леди Фритем торжественно закивала, отчего затряслись ее бесчисленные подбородки и ленты чепца:

– Истинного джентльмена сразу можно распознать по легкости, с которой он ведет себя в любой компании.

Тем временем Жаклин беспрепятственно ускользнула, направилась к окну, откуда открывался прекрасный вид на двор, и, оглядев комнату, усмехнулась. Из всех собравшихся никто, кроме нее и тетушки Миллисент, сестры отца, которая после смерти матери жила с ними, не имел никаких особых причин оказаться здесь. Никаких ... кроме неуемного любопытства.

Джордан Фритем, брат Элинор, болтал с миссис Майлз и ее незамужними дочерьми Кларой и Роуз. Тут же стояли Миллисент и Митчел Каннингем. Компания была погружена в обсуждение портретной живописи вообще и успеха миссии Митчела и ее отца, убедивших самого известного художника лондонского света посетить Хеллбор-Холл и уделить здешнему обществу часть своего таланта.

Жаклин спокойно пожала плечами. Невзирая на мнение отца, Митчела и модного художника, именно она сделает им всем одолжение. Она еще не решила, будет ли позировать для портрета, и не согласится, пока сама не оценит этого человека, его талант и, самое главное, пока не убедится в искренности и цельности его натуры.

Она знала, почему отец так настаивал, что этот человек, и только он один, способен написать ее портрет. Миллисент блестяще удалось заронить нужные семена в отцовскую голову и не только заронить, но и вырастить и собрать достойный урожай. Как одна из участниц заговора, Жаклин хорошо сознавала, что этот человек должен быть центральной фигурой: без него, его творчества, предполагаемой искренности в работе их планы ни за что не осуществятся.

И иного пути нет.

Остановившись в двух шагах от окна, Жаклин стала рассматривать вновь прибывших: в создавшихся обстоятельствах не грех и проследить за Джерардом Деббингтоном. Во всяком случае, угрызения совести ее не мучили.

Прежде всего, следует определить, кто из двоих Джерард.

Тот, кому досталась роль пассажира?

Светловолосый джентльмен ловко спрыгнул вниз и, смеясь, сказал что-то приятелю, который оставался на козлах, продолжая сжимать поводья в длинных пальцах.

Пара серых, запряженных в коляску, были породистыми, прекрасно ухоженными животными, Жаклин определила это с первого взгляда. Мужчина, державший поводья, был темноволос, с резкими, чеканными чертами лица; блондин был симпатичнее, брюнет – красивее.

Жаклин недоуменно моргнула: уж очень это странно. Ей так редко приходило в голову замечать мужскую красоту!

Она снова оглядела приятелей и в душе признала, что их физические достоинства было трудно не заметить.

У коляски появился грум. Мужчина на козлах спустился вниз и вручил ему поводья.

И Жаклин получила ответ на загадку. Именно он художник. Именно он и есть Джерард Деббингтон. Это подтверждали десятки крошечных мелочей: от очевидной силы этих длинных пальцев до сурового совершенства одежды и ауры сдержанной напряженности, окружавшей его и столь же реальной, как модное пальто.

И эта напряженность потрясла ее. Она готовилась к встрече с расфранченным щеголем или тщеславным фатом, но этот человек был совсем иным.

Она наблюдала, как он спокойно отвечает другу: тонкие губы почти не шевелились и только едва изогнулись в легчайшем намеке на улыбку. Сдерживаемая сила, проницательно контролируемая энергия, безжалостная решимость – вот определения, пришедшие ей на ум, стоило ему повернуться. И взглянуть прямо на нее.

Жаклин от неожиданности задохнулась и застыла, словно прикованная к месту, хотя стояла слишком далеко, чтобы он сумел ее увидеть. Но тут с дальнего конца комнаты послышались шелест юбок и торопливые шаги. Оглянувшись, она увидела Элинор, девиц Майлз и их матушку, столпившихся у другого окна, тоже выходившего на двор. Поверх их голов таращился Джордан.

Но в отличие от нее они столпились у самого стекла. Заметив, что Джерард Деббингтон спокойно изучает любопытных, девушка усмехнулась. Если он почувствовал чей-то взгляд, пусть считает, что это были они.

Джерард рассматривал людей, прилипших к стеклам и беззастенчиво глазевших на него. Пожав плечами, он вскинул брови и отвернулся, хотя заметил женщину, стоявшую в нескольких шагах от окна.

– Похоже, нас тут ожидали, – бросил он Барнаби.

Тот тоже заметил любопытную толпу, но угол ближайшего окна скрыл от него одинокую женщину.

– Может, войдем? – спросил он, показав на дверь.

– Звони, – кивнул Джерард.

Барнаби потянул за железную ручку, висевшую рядом с дверью.

Джерард в последний раз оглянулся на женщину. Она не шевелилась, очевидно, считая, что он ее не видит. Но в окна за ее спиной лился падающий диагонально свет, едва очерчивавший изящный силуэт. Должно быть, она достаточно умна, чтобы не встать на самом виду. Но забыла или не знала об эффекте крашеных деревянных деталей. Джерард был готов поклясться, что рама окна была не менее восьми дюймов шириной и выкрашена в белый цвет, Он и отбрасывал достаточно света, рассеянного и мягкого, но, тем не менее, света, позволявшего видеть ее лицо.

Только ее лицо.

Он уже заметил три молодых женских лица, как и ожидалось, вполне невыразительных. Вне всякого сомнения, среди них и его модель, одному Богу известно, как ему удастся справиться.

А вот одна дама. Он мог бы ее нарисовать, и понял это мгновенно, с первого взгляда. Хотя ее черты не были ясно видны, все же в бледном овале ее лица угадывались глубина, сложность и та неподвижность, которые привлекли его внимание.

Совсем как во сне о саде Ночи ... вид этого лица трогал его, взывал к его творческой натуре, артистизму, таившемуся в душе.

Но в этот момент дверь открылась, и он отвернулся, готовясь приветствовать и принимать приветствия. На пороге стоял Каннингем. Джерард рассеянно пожал его руку, думая о своем.

Гувернантка или компаньонка. Она стояла в гостиной, двери которой уже были видны, так что, если она не вздумает поспешно ретироваться, они сейчас встретятся. Ну а потом придется найти способ сделать так, чтобы она вместе с садами тоже была включена в список предметов, которые ему позволят рисовать.

– Это Тредл, – представил дворецкого Каннингем. Тот поклонился. – И миссис Карпентер, наша экономка.

Высокая, суровая на вид женщина присела в реверансе.

– Если вам что-то понадобится, господа, только попросите. Я еще не отвела вам комнаты, поскольку не знала, каковы ваши требования. Может, вы оглядитесь хорошенько и решите, какие спальни подойдут вам лучше всего, а потом дадите знать Тредлу и мне, и мы мигом все устроим.

– Спасибо, мы так и сделаем, – улыбнулся Джерард. Обаятельная улыбка сотворила обычное волшебство: лицо миссис Карпентер мгновенно смягчилось, и даже несгибаемый Тредл немного оттаял.