Правда о любви

В целом ужин ему понравился. Еда была превосходной, беседа – приглушенной. Час прошел в странном спокойствии, и хотя и гости, и хозяева подолгу молчали, все же ощущения неловкости не возникало. Говорили только по необходимости и не испытывали потребности заполнять перерывы ненужной болтовней.

Джерард был поражен, но и он, и Барнаби предпочитали наблюдать, во всем подражая поведению хозяев. Оба находили семейство интригующим. Барнаби, как сыщика – любителя, интересовали причуды человеческой натуры, а Джерарду были важны отношения Жаклин с родными, отношения, которые неизбежно станут краеугольным камнем в ее образе, основой понимания ее характера, без чего невозможно написать хороший портрет.

Несмотря на общее молчание, этикет был соблюден. Когда слуги убрали со стола, дамы поднялись и покинули столовую, оставив джентльменов за портвейном. Митчел расспрашивал Барнаби о скандале на скачках. Лорд Трегоннинг воспользовался моментом, чтобы осведомиться, понравилась ли Джерарду комната. Получив заверения, что все прекрасно, его сиятельство кивнул и снова погрузился в уютное молчание.

Джерарду тоже не хотелось говорить. Он продолжал изобретать наилучший способ завоевать доверие Жаклин.

Минут через двадцать все встали и вышли из столовой. Лорд Трегоннинг оставил их в холле и ушел в кабинет. Остальные мужчины направились в гостиную, откуда доносились мелодичные звуки сонаты. За стоявшим в углу фортепиано была Миллисент. Жаклин вышивала, усевшись на диван. Лампа на столике отбрасывала мягкий свет на ее разметавшиеся локоны.

Он устремился к ней, спеша узнать все о ее занятиях и увлечениях.

Жаклин подняла глаза, вежливо улыбнулась и принялась складывать вышивание: корзинка стояла у ее ног.

– Нет ... мне хотелось бы посмотреть, – попросил Джерард и улыбнулся в ответ на ее удивленный взгляд. – Можно?

Несколько мгновений она молча смотрела на него.

– Если хотите.

Судя по тону, она не понимала, зачем это ему.

Сев рядом, он бросил критический взгляд на тонкое полотно, расстеленное на ее коленях, но тут настал его черед удивляться. Он нагнулся ближе, вглядываясь в рисунок.

Джерард ожидал увидеть обычный узор, из тех, на которые так любили тратить время дамы. Но она создавала нечто иное. Именно создавала.

Глаза художника впитывали линии, равновесие форм и цветов, использование различных текстур, дававших ощущение объемности.

– Совершенно необычный узор. Скорее уникальный.

– Я сама его придумала, – пояснила Жаклин. – Сюжеты возникают у меня в голове.

Он не помнил, как кивнул. Не ожидал, что и в ней горит созидательный огонек. Но это ... Он показал на кусочек вышивки чуть повыше центральной части:

– В этом месте необходим визуально сильный элемент: это фокальная точка.

В ее глазах мелькнуло раздражение.

– Знаю. – Она собрала полотно, заворачивая в складки пряди шелка. – Здесь будут солнечные часы.

Да, это, пожалуй, действительно эффектно!

Девушка нагнулась над корзинкой, складывая туда вышивку.

– Вы пишете маслом или рисуете?

– Немного рисую, в основном акварелью, – поколебавшись, ответила она.

Наверное, ей нелегко сделать подобное признание в присутствии самого известного пейзажиста страны. Акварельные пейзажи Джерарда славились не только среди знатоков.

– Вы должны как-нибудь, показать мне свои работы.

Ее глаза, в которых сейчас было больше зелени, чем золота, вспыхнули.

– Не думаю, что это так уж необходимо.

– Я не шучу, – с легким нетерпением заверил он. – Я хочу ... мне нужно их видеть.

Жаклин озадаченно пожала плечами.

– Кстати, о живописи: вы получили все необходимое? Если нужно что-то еще, не стесняйтесь попросить.

Она явно стремил ась сменить тему, но при этом дала ему возможность высказаться начистоту.

– Ваши слуги сделали все возможное; однако нам необходимо обсудить ряд вопросов;

Он глянул в сторону фортепиано: Барнаби переворачивал ноты для Миллисент и тихо разговаривал с Митчелом. Еще до ужина Джерард попросил друга отвлечь Миллисент и остальных, чтобы иметь возможность спокойно потолковать с Жаклин. Барнаби широко улыбнулся, но мудро воздержался от комментариев, заверив только, что будет рад помочь.

Джерард снова обернулся к Жаклин:

– Я нахожу, что музыка очень отвлекает. Может, нам лучше погулять по террасе, и я объясню, что необходимо для создания такого портрета, какой желает получить ваш отец?

Она нерешительно поморщилась. И хотя смотрела прямо на него, он мог бы поклясться, что ничего не видит. Немного подумав, она кивнула:

– Наверное, вы правы.

Джерард поднялся и предложил ей руку. Она снова замялась, но на этот раз он знал почему. Чувствовал, как она заставляет себя вложить пальцы в его ладонь. Он сжал эти тонкие пальчики и ощутил чисто мужское удовлетворение, распознав слабую дрожь, прежде чем Жаклин успела ее подавить. Когда девушка поднялась, он учтиво показал на высокие стеклянные двери, выходившие на террасу, напомнив себе, что ни в коем случае не стоит лишать, ее душевного равновесия, иначе она насторожится, и будет чувствовать себя неловко в его обществе.

Бок о бок они вышли в теплую ночь, на террасу, которую он видел со своего балкона. Часть террасы под его комнатой была сравнительно узкой, но здесь расширялась. Именно сюда выходили гости из гостиной и бального зала, восхищаясь живописными видами.

Сегодня здесь было темнее обычного, поскольку тонкий рожок полумесяца почти не освещал густую растительность. Легкое серебристое свечение превращало сады в фантастический пейзаж, но Джерард, не отрываясь, смотрел на эфемерное создание, шагавшее рядом.

Жаклин свернула направо, прочь от участка, на котором находился сад Ночи. Говорили, что этот сад особенно красив по вечерам, однако сейчас ему не хотелось любоваться ландшафтами. Он увидит сад завтра, при свете дня.

Джерард взглянул на девушку. Ее платье светло-зеленого шелка превратилось в чеканное серебро, кожа казалась прозрачной, только переливающиеся разными оттенками волосы сохранили свое тепло. Лицо было спокойным, сдержанным, и все же он чувствовал, что мысли ее лихорадочно мечутся.

Он решил заговорить первым, пока она не успела его отвлечь:

– Я перечислил вашему отцу все необходимые обязанности, которые требуются от натурщицы при создании портрета. Он не уверен, что вы осведомлены о подробностях.

Жаклин велела себе не сосредоточиваться на его словах и игнорировать голос, их произносивший.

– И каковы же эти подробности?

Подняв голову, она прямо взглянула на Джерарда и снова задалась вопросом, почему трепещет в его присутствии. Почему реагирует на него, как ни на одного другого мужчину? Ей приходилось делать немалые усилия, чтобы подавить непрошеную дрожь. Странно, что в такую теплую ночь ее пробирает озноб! Вряд ли в этом виноват теплый душистый ветерок, дувший с залива.

Немного помолчав, он начал:

– Прежде всего, мне нужно постоянно быть рядом с вами, хотя при этом вы можете вести обычный образ жизни. Мне нужно понять, кто вы такая, как относитесь к окружающему миру. Как реагируете на те или иные события, каковы ваши пристрастия, что вы любите или не любите и почему. Темы, на которые вам нравится рассуждать, и темы, которых вы предпочитаете избегать. – Они прошли несколько шагов, прежде чем он добавил: – Собственно говоря, мне требуется лучше узнать вас.

Она всмотрелась в его лицо. Света было как раз достаточно, чтобы увидеть выражение ... но вот глаза оставались темными озерами. Однако то, что он предлагал, откровенно лишало ее равновесия.

– Я думала, портретисты пишут то, что видят.

Ответом ей была сухая усмешка.

– Именно. По крайней мере, большинство. Я добиваюсь большего.

– Чего именно?

Он снова ответил не сразу. Ей показалось, что он впервые задумался над этим вопросом.

– Видите ли, – пробормотал он, – все, кого я рисовал до этого времени, были со мной в родстве. Я хорошо знал их семьи и происхождение. Поймите, меня интересуют не только лицо и внешнее выражение. Точно также и мои пейзажи отражают не только детали, но и атмосферу. И эта атмосфера и есть главное.