Мой внутренний Элвис

— Вот мы входим, — говорю я, — справа — кухня. Она совсем белая. Представляешь, там стоят сахарницы, которыми пользовался сам Элвис! Мы спускаемся по лестнице и оказываемся в «Комнате джунглей». Она вся зеленая — а на одном из кресел сидит плюшевый мишка Лизы-Марии Пресли.

Нелли молчит, но глаза ее открыты и она дышит спокойнее. Я судорожно вспоминаю — что же еще я знаю про Грейсленд, в этот момент мне кажется, что пока я веду подругу по воображаемым комнатам, она не может потерять сознание. Мы уже добрались до зала, где Элвис смотрел телевизор, и тут кто-то входит в туалет.

Я поднимаю глаза. Мужчина в голубой униформе смотрит на нас.

— Это вы — несчастный случай?

— Да, — говорю я, встаю и рассказываю ему про то, что Нелли не может дышать, что она теряла сознание. Он куда-то звонит, и в дверях появляется еще один такой же, в голубом. У него в руках — носилки.

— Подвинься-ка, — он отпихивает меня, опускается на колени, спрашивает что-то у Нелли и измеряет ее пульс. Потом они поднимают ее из кабинки, кладут на носилки и выносят. Около скорой стоит Элвис из экспресса.

Он озабоченно спрашивает «Что с ней?»

Я пожимаю плечами.

— Антье! — зовет Нелли.

Я заглядываю в машину скорой через открытые дверцы.

— Я здесь!

— Антье, езжай в Грейсленд! Иначе пропустишь конкурс! И свидание с Элвисом!

Я секунду смотрю на Элвиса из экспресса. А потом прошу его вытащить наши вещи из автобуса и залезаю в машину.

— Идиотка! — говорит Нелли, как только я уселась рядом с ней.

Санитар накладывает ей на лицо кислородную маску. Поначалу я даже радуюсь, что она теперь не сможет обругать меня, а потом понимаю: Нелли потеряла сознание. Ее рука снова заледенела.

— Снимите это! — говорю я санитару, а он словно не видит, что она снова в обмороке.

Санитар зло глядит на меня и говорит, что работает здесь уже двадцать лет и не позволит какому-то там подростку указывать, что ему делать, а чего не делать, и лучше бы я пристегнулась и помолчала.

Меня и вправду кидает в сторону, так сильно, что я почти падаю на Нелли. Водитель несется как ненормальный. Я пристегиваюсь и беру подругу за руку, сведенную судорогой.

— Погляди на нее! — ору я на санитара.

Он вздыхает и говорит, что кислород еще никому не повредил, и если я сию же секунду не заткнусь, то он выкинет меня из машины.

— Нелли, — зову я. — Нелли!

Она не отвечает. Я смотрю на санитара. Тот склонился над каким-то формуляром и что-то пишет. Осторожно отстегиваюсь, наклоняюсь над Нелли и стягиваю с ее лица кислородную маску. И сразу же рука Нелли мягчеет. А потом она открывает глаза.

— Антье, — тянет Нелли.

Меня хватают за плечо и отбрасывают назад. Это санитар.

Он орет, что я буду отвечать, если что-то случится, что я вмешиваюсь в план лечения, а потом говорит что-то в рацию и секунду спустя машина останавливается.

Я вцепляюсь в сиденье. У них ни за что не получится выкинуть меня отсюда!

Задняя дверца открывается, и в машину садится второй санитар.

А потом все происходит так быстро, что я и рукой пошевелить не успеваю. Один вжимает меня в кресло, а другой что-то наматывает на меня, и вот я уже сижу, крепко спеленутая, как мумия, и пристегнутая к сиденью.

— Вот так, — санитар удовлетворенно меня оглядывает. Его напарник выходит, и мы снова трогаемся.

— Жалко, что у меня нет с собой фотоаппарата!

Я оборачиваюсь к носилкам. Глаза Нелли открыты, она смеется. Они забыли нацепить ей кислородную маску.

Увидев Нелли впервые за последние полчаса здоровой, я вдруг чувствую счастье. Такое огромное счастье чувствуешь, только сидя в смирительной рубашке, несясь в машине скорой помощи по Америке. А рядом лежит Нелли и снова может дышать.

Через десять минут машина останавливается, и санитары открывают двери. Женщина в белом халате заглядывает внутрь. Один из санитаров говорит ей что-то. Она кивает и делает записи в своих бумагах, а потом санитары выносят носилки с Нелли из машины. Дверь захлопывается снаружи.

— Подождите! — кричу я. — Я тут, внутри!

Яростно толкаюсь в кресле, стараясь освободиться. Дверь снова раскрывается, и внутрь заглядывает санитар.

— О, прости, я про тебя почти и забыл! — он ухмыляется, запрыгивает в машину, отстегивает ремень и распеленывает меня.

Освободившись, я выпрыгиваю из кресла и вылезаю наружу.

Нелли как раз завозят в больницу. Я бегу и успеваю пройти вместе с ней в двери. В руку Нелли воткнули иглу капельницы, от нее к мешку с прозрачной жидкостью тянется трубка. Носилки ставят прямо в коридоре.

— Через пару минут к вам выйдет врач, — говорит тип в голубом, а потом мы с Нелли остаемся одни в коридоре. Ну, не совсем одни — по всему коридору стоят носилки с пациентами. Кажется, многие без сознания.

Я наклоняюсь над носилками и беру руку Нелли в свою.

— Ты спасла мне жизнь, — Нелли гладит мою руку большим пальцем.

— Да ну.

Я думаю про смирительную рубашку.

— По крайней мере, они не сдали меня в психушку.

— Я бы тебя оттуда вытащила, — Нелли ухмыляется. Да уж, это очень в духе Нелли, спасать меня из переделок, в которые я бы и не попала без ее помощи.

— Знаю, — говорю я.

Врач не появился и через четверть часа.

Каждый раз, видя пробегающую по коридору медсестру, я спрашивала ее, когда же подойдет врач, и каждый раз она отвечала: «Через секунду».

Человек на носилках рядом с Нелли ужасно стонет. Но и на него медсестра не глядит. Я встаю посреди коридора, чтоб задержать какую-нибудь медсестру, заставить их наконец-то осмотреть человека с носилок рядом и привести врача для Нелли. Я только-только завидела одну из них, заворачивающую за угол и идущую в нашу сторону, как откуда-то доносится тихий слабый голос, который поет: «Как здорово, что ты родилась, а то бы нам тебя так не хватало, здорово, что мы вместе, поздравляем, именинница!»

Именинница? Я иду к Нелли и нагибаюсь к носилкам. Она показывает на левую руку. Там, под иглой, на запястье, часы и стрелки показывают двенадцать.

— Happy Birthday, — шепчет Нелли и хочет приподняться.

Я осторожно обнимаю ее, и Нелли влажно целует меня в обе щеки.

— И как ты только помнишь эту жуткую песню?

Нелли чуть заметно пожимает плечами.

— А мне она всегда нравилась, это ведь так прекрасно — сказать кому-то, как хорошо, что он есть на свете.

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

— Открой мой рюкзак.

Санитары сложили наши вещи у носилок. Я достаю рюкзак Нелли.

— Открой, — говорит она, — твой подарок — наверху.

Я открываю рюкзак и заглядываю в него. Наверху лежит розовая пластиковая коробка. Это Барби, думаю я сперва, но когда вынимаю ее, понимаю, что там: Элвис в гавайском стиле, с гитарой и цветочной гирляндой на шее.

— Спасибо! — говорю я.

— Я его достала в «Уолмарте». Он тебе нравится? Смотри, он даже умеет петь по-настоящему!

Я вытаскиваю Элвиса, чтоб не задумываться о том, что она имеет в виду под «достала в „Уолмарте“». Вытащить куклу из коробки ужасно трудно, и непонятно, на что пошло больше пластмассы — на саму куклу или на упаковку. В конце концов у меня получается. Под гавайской рубашкой спрятана кнопка. Я нажимаю на нее, и Элвис тут же поет жестяным голосом песню «Голубые Гавайи». Нелли тихо подпевает ему, и я не могу удержаться и начинаю петь тоже, нажав кнопку второй раз.

На наше пение приходит наконец медсестра. Она говорит нам, чтоб мы вели себя потише, потому что больные хотят спать. Мне очень хочется ей сказать — обратите же наконец внимание на то, что больные кругом стонут и корчатся от боли, но я не решаюсь.

— Моей подруге срочно нужен врач, — говорю я вместо этого. Медсестра коротко кивает и идет дальше.

Конечно, никакой врач не приходит. Но она хотя бы приглушает неоновый свет — наверное, в коридоре настало время спать.