Страница 7 из 77
— Спасибо, мать, — прошептал он.
Обидно, что она не услышит.
— Последняя милость будет оказана позже, — сообщил в караулке капитан Погребец, оглядывая осужденного.
Изъять было нечего. Поколебавшись, капитан забрал ремень.
— Не положено, — буркнул он, хотя Мил не спрашивал объяснений. И без того ясно: польстился жадюга на искусно кованную пряжку. И вид кислый, словно ему вместо пива уксусу поднесли.
— Что вы такой смурной, господин капитан? — полюбопытствовал Мил, усаживаясь на лавку, до блеска натертую солдатскими задами.
Погребец мрачно засопел, свертывая изъятый ремень. Караульные солдаты навострили уши. Мил усмехнулся:
— Я вижу, мешочек с серебром для меня вам не выдали. Неоткуда свою долю отсыпать?
— Прекратить разговоры! — вспылил капитан. — Ждать тут! Михель, отвечаешь за подлеца головой!
Означенный Михель подтянулся, оголил палаш. Того и гляди рубанет без приказа. Мил привалился к стене, затих.
За окнами караулки стемнело. Тучи с моря затянули полнеба, но в окно на Мила колко глядели несколько первых звезд.
Возвратившийся капитан привел с собой двух огромного роста гвардейцев. Милу сковали руки за спиной, как настоящему преступнику, и повели куда-то закоулками, узкими коридорами и темными лестницами. Погребец шагал с фонарем впереди, гвардейцы тяжко топали за спиной.
Наконец прибыли.
— Ваше величество, осужденный Мил Дружен, — доложил Погребец, толкнув дверь в комнату, откуда хлынула густая волна благовоний.
— Благодарю вас, капитан, — прозвучал вялый женский голос.
Мила ввели в роскошный будуар. На стенах — малиновый бархат, на потолке — лепнина и роспись, пол застлан шкурой белого тигра. Светильник в виде золотого дерева; листья усыпаны изумрудами, цветы — рубинами. Рядом с ним восседала усыпанная бриллиантами дама… Она сверкала и переливалась, как гора драгоценностей. Воистину гора — таких толстых женщин Мил отродясь не встречал. Королева Развея походила на отлично поднявшееся тесто, замешанное ко всемирному пиру — мягкая, рыхлая, словно выпирающая из огромной квашни.
— Здравствуйте, ваше величество, — Мил коротко кивнул.
Утонувшие в пухлых складках глаза неторопливо его изучали.
— Воистину, — изрекла королева, — такое лицо может быть только у отпетого негодяя и законченного подлеца. Я искренне рада, что его постигнет заслуженная кара. Моя бедная девочка!.. — она всхлипнула, затрясшись телесами.
Во внезапном холодном бешенстве Мил глянул на королеву зрением Разноглазых, услышал ее особым слухом. Узнал такое, что виски повлажнели от пота.
Развея правила страной в свое удовольствие. Правда, помехой был больной муж, который так удачно — не без помощи супруги — захворал, но после упрямо цеплялся за жизнь и никак не помирал сам собой; а проклятый лекарь наотрез отказался готовить настой, который положил бы конец королевским мучениям. Да еще намекал на закон, по которому в случае подозрительной смерти венценосца его вдова и дети отправляются в изгнание. Беззаконие, а не закон. Ни в одном королевстве нет подобной нелепости… А принц чего стоит! Вбил себе в голову, что если закон ему предписывает решать вопросы государственной важности, то решать их в самом деле должен он, принц. Одно Светлое Небо ведает, сколько ловкости и хитроумия надобно, чтобы заставить Властимира подчиниться советнику Ильменю. И как сладко подарить советнику эту страну. Глупую, беспечную страну, которая прямо-таки напрашивается, чтобы ее распродали да расхитили…
Задыхаясь в гнилом болоте чужой памяти, Мил глянул на советника Ильменя. Черноусый красавец, мужчина в самом соку. С глазами разного цвета, что приводит королеву в восторг. Левый глаз — серый, холодный, как грозовое небо, а правый — золотисто-коричневый, теплый и ласковый. Мил сглотнул подступивший комок. Уж такой ласковый наш советник! От его ласк это тесто растекается по своей необъятной постели, пузырится, сладко стонет и охает. А ребенок, которого Развея сдуру зачала, неизбежно убьет ее, похотливую жабу, преступницу. Ильмень еще не знает. Ей загодя не сказал; видно, не ожидал от своей горы такой глупости. А плод гнать без толку: Разноглазого не выдворишь из чрева прежде срока, он за мать крепко держится.
— Уведите осужденного, — королева повела сверкающей рукой. — Пусть казнят.
— Последняя милость была оказана, — объявил капитан Погребец за дверью. И добавил совсем по-домашнему: — С казнью надо успеть до полуночи.
— Управитесь, — прозвучал голос Властимира Снежика, и принц выступил из темной ниши окна. — Отведите осужденного ко мне.
Капитан не посмел перечить. Снова пошли закоулками: впереди — принц, за ним — Погребец, Мил и двое гвардейцев. Властимир двигался ходко, припадал на ногу куда меньше, чем две ночи назад.
Добрались до знакомой комнаты с драпировками и светильником с сотней плошек. Сегодня фитили горели только в двух. У двери стояли вооруженные стражи, но за драпировками никто не таился. Проверив, Властимир обернулся к капитану:
— Снимите с осужденного кандалы.
Погребец опустил на пол фонарь и вытянулся во фрунт:
— Никак невозможно, ваше высочество.
— Снять! — лязгнул окрик, и капитан подчинился. — Проходи, — принц открыл перед Милом дверь в комнату с полотном, изображающим подожженный рокконами город.
Огонь в камине на сей раз не горел, и королевское угощение осужденному не предлагалось. Словно в насмешку на стол была брошена скомканная салфетка с вышитыми королевскими вензелями.
— Прошу, — указал принц на кресло. Поведал, усаживаясь: — Нога болит гораздо меньше. Я второй день пью только воду из колодца для слуг, — он смущенно улыбнулся, — и ем на кухне. Хорошо помогает.
— Я рад. Ты отменишь казнь?
— Я могу тебя помиловать, если Верния возьмет в мужья. Ты ей понравился. Женись.
— Ты спятил.
— Мил, подумай.
— Нет! — Мил вскочил на ноги. — Твоя сестра безумна — это раз. Она умрет, если родит мне ребенка, — это два. И вообще… иди ты к рокконам! Не хватало мне жениться на принцессе.
— Знаешь, многие лишь о том и мечтают. — Властимир был уязвлен, однако постарался скрыть это за шутливым тоном.
Мил решительно помотал головой.
— Отмени казнь. Король болен, и по закону ты имеешь право.
— Я не могу. — У принца задергался уголок рта.
— Меньше надо было пить всякой дряни. — Мил наклонился над ним, взял за плечи. — Снежик, опомнись. Ну что сделать, чтоб ты окончательно стал человеком?
— А кто я сейчас?
— Безвольный слизень.
Мил тут же пожалел о том, что ляпнул, но сказанное из чужих ушей не вынешь. Принц побледнел так, что лицо сделалось пепельным.
— Не упрекай. — Он мучительным усилием пытался подавить дрожь в лице. — Мне было шептано: роккона можно отпустить, лишь когда казнь состоится. Я не могу нарушить… никто не может.
Вот оно как. Шептано. Мил слыхал о таком: человека поят особым зельем, а после с особыми приговорками нашептывают нужные слова. Так можно девку к немилому присушить, любящую жену от мужа увести, душевную боль излечить или честного работягу послать на дурное дело.
Он прошелся по комнате. С невеселой усмешкой предложил:
— Давай я тебе обратное нашепчу. Я умею. Вот послушай:
Снежик, Снежик, мой дружок,
отпусти роккона в небо,
осужденных — за порог…
— Не смейся, — попросил Властимир. — Мил, у меня был учитель… я любил его больше родного отца. Когда это случилось с Вернией, преступника сначала искали во дворце. Это потом уже вину начали брать горожане, а поначалу перебирали своих. Гвардейцев, слуг, камердинеров… всех. И их тогда отправляли не в темницу, а сажали прямо в клетку к роккону. Клетка разгорожена решеткой, так вот, за этой решеткой и сидел человек. Ну, чтобы роккон ненароком его не порвал бы когтями, но мог плюнуть жгучей слюной.
— Светлое Небо, зачем?!
— Отец сказал: мудрый роккон узнает, кто преступник, и накажет его. Капля слюны убьет не хуже стрелы, пущенной из арбалета. Она прожигает тело насквозь.