Страница 21 из 77
— Кто? — шепотом спросила Элька, подбирая шуршащее платье. Однако господин герцог только вздохнул и ничего не ответил.
Со своего места во главе стола Эльке было видно, что несколько кресел стоят пустыми, а на столе перед ними — яркие синие флажки на палочках.
— Идут, идут, — сказал громко министр морского транспорта, и все как-то зашуршали, зашептались, хотя с виду оставались все такими же неподвижными и важными.
Элька вытянула шею — в широко распахнутые белые с золотом двери вошли высокие люди в черных и синих суконных камзолах, похожих на те, в которых красовались важные господа на темных портретах. Коротко склонив головы, они прошли к столу и расселись на местах, обозначенных синими флажками. Один из них сел за пустой столик в углу, напротив Калеба, и достал папку, переплетенную в рыбью кожу.
— Кто это? — спросила Элька теперь уже у сидящего с ней рядом министра рыбной промышленности.
— Тюлени, — сказал тот тоже шепотом и нервно дернул шеей.
Элька вытаращила глаза.
На тюленей они не походили. То есть если бы она увидела их на улице… Нет, конечно, было что-то немного странное, как бы нечеловеческое в их спокойных, чуть навыкате карих глазах, но господин министр иностранных дел, например, вообще напоминал старую черепаху — и ничего.
Один из новоприбывших показался Эльке смутно знакомым.
Темноволосый и широкоплечий, с гладкими белыми руками, он сидел рядом со старым седым тюленем, грудь которого украшала тяжелая серебряная цепь с тускло светящейся, как бы розоватой жемчужиной. Элька никогда не видела таких больших жемчужин, даже в коллекции Мусеума, куда их водил ректор. Заметив Элькин заинтересованный взгляд, седовласый снял с себя через голову украшение, встал и с поклоном подал его Эльке. Краем уха Элька услышала, как министр морского транспорта судорожно втянул в себя воздух.
— Что я должна делать? — растерянно спросила Элька герцога.
— Прими, — ответил тот сквозь зубы.
Элька встала и сделала книксен. На сей раз книксен получился без малейшей запинки.
— Я… благодарю вас, — сказала она вежливо, — но это… право, слишком роскошный подарок. Я могу… пожертвовать его Мусеуму?
— Нет, — ответствовал седовласый, улыбаясь и качая головой, — это личный дар, который вы не вправе передавать кому-либо. Добавлю: все, что говорили о вашей красоте и доброте, скорее преуменьшено, нежели преувеличено.
Говорил он в точности, как одевался — слегка старомодно, и это ему шло.
— У вас вырос прекрасный цветок, — он обернулся к герцогу и слегка поклонился. — И мы рады возможности напомнить вам о древнем договоре.
Раздался глухой звук: это министр морского транспорта уронил свой стакан с целебной водой, и тот, покатившись по столу и оставив за собой мокрую дорожку, упал на ковер, но не разбился, а встал, опрокинувшись кверху дном, точно детский куличик в песочнице.
Остальные молчали и не двигались. Министр морского транспорта, морщась и отряхиваясь, щелкнул пальцами Калебу, чтобы тот поднес салфетку.
Герцог откашлялся.
— Договор не возобновлялся несколько поколений, — наконец сказал он непривычно тонким голосом.
— Тем больше резона возобновить его, — ответил седой, — для вас и для нас. Мы осведомлены о ваших проблемах.
— Вы и есть наша проблема, — парировал министр рыбной промышленности и рыболовства, — известно же…
— Помолчи, Хенрик, — сказал герцог сухо, — продолжайте, сударь…
— При условии соблюдения договора мы гарантируем сотрудничество в двухсотмильной зоне согласно квоте улова, распространяющееся на все плавсредства с государственной лицензией от малых рыболовных ботов до средних рыболовных траулеров включительно, а также безопасность личным индивидуальным плавсредствам размером, не превышающим…
— … и ваша выгода здесь? — подсказал министр иностранных дел.
— Никакой, — покачал головой седовласый, вежливо улыбаясь, — но мы рассудили, что вражда между подданными вашей светлости и морским народом несколько затянулась и никому не идет на пользу. Быть может, дальнейшее сотрудничество…
— Это для нас большая честь, — герцог овладел собой и теперь говорил своим обычным голосом, — я был бы счастлив возобновить сотрудничество с морским народом.
— Еще бы, — пробормотал сквозь зубы министр рыбной промышленности.
— Мы отлично осведомлены, что уловы падают, — продолжал седой. — К тому же морские пути сейчас небезопасны, и вы об этом знаете не хуже нас.
Герцог сделал неопределенное движение ладонью.
— Мы могли бы обеспечить проводников для торговых судов и охрану прибрежных поселений. Как видите…
— С правом селиться на нашей земле, я полагаю? — кисло осведомился герцог.
— Мы бы рады, — покачал головой его собеседник, — но ваши подданные не слишком нас любят, и это не исправить монаршими указами. Поэтому сейчас я предпочел бы не выдвигать такого условия — это предотвратит дипломатические осложнения, не так ли?
— Древний договор, — произнес герцог и откашлялся, — древний договор… Это же отжившая, устаревшая традиция. В век пара и электричества нужны более прочные гарантии. Экономические. Этот вопрос можно было бы…
— Мы настаиваем на древнем договоре, — мягкость и улыбка седого были лишь маской, за которой скрывалась твердость камня, — в противном случае о сотрудничестве не может быть и речи. Это необходимое условие.
Он вновь обернулся к Эльке, и она поняла: непонятно почему, он все-таки ей симпатичен.
— Я должен пояснить, о чем идет речь, сударыня Электра, — сказал он мягко. — Древний договор предусматривает символический брак между нашими двумя народами. Как бы суша и море вступают в супружеские отношения ради мира и процветания своих подданных. Но символический брак должен подкрепляться браком отпрысков монарших семей. У его светлости две дочери, одна еще не вошла в возраст, к тому же, как мы знаем, хрупкого здоровья, другая же в расцвете сил и красоты.
И он встал и поклонился Эльке.
— В свою очередь, отпрыск нашего правящего клана…
Тюлень, который сидел рядом с седовласым, тоже встал и поклонился, и Элька поняла, где его видела. Вокруг стало очень тихо.
Даже Калеб перестал скрипеть своим самописцем.
— Я что, — сказала она, глядя в пол. — Это как отец. Как он скажет, так и будет.
— А я думал, это все сказки! — Кто-то из незнакомых Эльке персон хлопнул себя по колену. — Надо же…
На него зашикали.
— Речь идет о благополучии моей дочери, — герцог говорил медленно, подбирая слова, — но и о благополучии государства. Вы же понимаете, судари мои, что былые времена, когда все решалось единолично по монаршему слову, давно ушли в прошлое. Старые традиции и обряды тоже уходят…
— Разве? — спросил седой, холодно улыбаясь. Между ними было что-то, чего Элька не поняла — как бы электрическая дуга, которую ей показывали ученые Мусеума.
— Я должен думать… сразу о многом, — сказал герцог. В падающем беспощадном дневном свете Эльке были видны резкие сероватые морщины и красные прожилки на белках его глаз. — Поэтому…
— Мы только приветствуем новые веяния, — сказал седой. — Обычай принимать решения, посоветовавшись с первыми лицами государства, безусловно, достоин уважения. Ваши министры просто обязаны сказать свое слово, как же иначе. Мы же с нетерпением будем ждать решения.
Он встал, и все остальные тюлени встали, отодвигая стулья, и только ожидали его сигнала, чтобы направиться к выходу. Элькин тюлень смотрел на нее спокойно и печально, и все остальные тоже смотрели на нее. Элька вдруг почувствовала, что краснеет, а глаза от смущения наполняются слезами.
— Надеемся получить ответ завтра, — сказал седой. — Дольше трех дней нам не отпущено пребывать на земле.
— Я знаю, — сказал герцог.
— Не хотелось бы огорчать вашу светлость… — Он направился к выходу, и остальные тюлени двинулись за ним. Уже у двери он на миг задержался и коротко поклонился на прощание: — …но отказ мы воспримем как оскорбление.