Страница 72 из 74
Веки не слушались, солнечный свет выжигал Салли глаза. В висках застучало, голова раскалывалась от боли. «Второго инсульта я не переживу», — успел подумать Салли и провалился, в пустоту.
— Чего это с тобой? Эй, Салли… Салли, ты слышишь меня?
Салли открыл глаза и увидел над собой расплывчатое испуганное лицо Диего. Охранник тряс его за плечо:
— Живой? Ох, напугал ты меня. Что случилось?
Салли вяло шевельнул языком:
— Потерял сознание… Приступ…
Язык слушался, но Салли сразу ощутил странный масляный привкус во рту.
— Вставай.
Диего помог подняться на ноги.
— Святая Мария, — воскликнул охранник, отступая. — Да ты грязный как черт! Что случилось?
Салли оглядел себя. Серая форма была перепачкана краской.
Через двадцать минут, лежа на койке в комнате охраны, куда ему помог добраться Диего — правая нога совсем не слушалась, ненужной обузой волочась за телом, — Салли обдумал произошедшее. И чем яснее прорисовывалась сложившаяся ситуация, тем тяжелее становилось на душе. «Дон Педро» превосходил его во всем: крепок, нагл, самоуверен, а главное, обладал волшебным даром, и никто не поверит калеке-уборщику, если только…
Если только «Дон Педро» не совершит ошибку. Если он и вправду настолько безумен, чтобы мстить женщине на картине, — сделать это при свете дня он не сможет.
Салли не мог усидеть на месте и с трудом выбрался из комнаты. Спустился на первый этаж. Туристы недоуменно глядели вслед хромому человеку, измазанному краской.
Диего стоял возле входа в музей, глазея на голубей, которые дрались за кусок хлеба. По загорелому лицу струился пот.
— Салли? — удивился охранник. — Иди обратно! Я сказал сеньору Эстебану, что ты заболел. Тебе лучше отлежаться.
— Да, — сказал Салли. — Я отлежусь, но… Диего, можно я попрошу тебя об одной услуге?
— Какой?
— Ну, я хочу помочь тебе в ночном дежурстве?
Диего вздернул густые брови. Тихий уборщик впервые за годы службы попросил кого-то об одолжении, а суть просьбы удивляла еще больше.
— Тебе нужны деньги? Поверь, ночным сторожам платят не так много… Какой из тебя охранник?
— У меня все равно бессонница, а лишние деньги не помешают.
Диего пожал плечами.
— Ну, если сеньор Эстебан разрешит…
Проходя по длинным коридорам ночного музея, рассматривая картины, Салли размышлял о волшебных предметах с картин. Какая же сила заключена в них, что даже простое прикосновение в нашей реальности столь опасно? Нужно быть безумцем, чтобы собирать их ради выгоды. И нужно быть еще большим безумцем, чтобы пытаться противостоять искателю опасных сокровищ.
Салли заскрипел зубами. Это несправедливо! Он столько молился Святой Марии о чуде, об исцелении, так почему волшебный дар достался тому, кто менее всего этого достоин? Хорошо хоть лопнувший радужный шар оставил его, калеку, в живых… А ведь даже та девушка, которая прямо-таки светилась здоровьем, едва жива осталась.
Ему казалось, что это неспроста. Салли воображал, будто музей, который он так любил — со всеми безумными и гениальными загадками, тайнами, искаженной реальностью, — принял его, сломанного человека, в свою странную семью: младшим братом, защитником.
Где-то наверху, на втором этаже, раздался грохот, вскрик, кто-то негромко выругался. Салли замер. Где же Диего? А ведь в этом и заключался план — компенсировать свою слабость поддержкой друга-охранника… «Какой я дурак, — подумал Салли, спеша к лестнице. — Я ведь только услугу сделал вору! Вместо охранника ему придется иметь дело с калекой!»
У подножия лестницы он нашел Диего: охранник дышал, но был без сознания; его пояс с оружием и рацией пропал. В это время со второго этажа раздался отчетливый женский крик. Не раздумывая, Салли рванул вверх по лестнице, не щадя свою больную ногу.
Он подоспел к «Атомной Леде» как раз вовремя. Вор уже засунул руку в картину по локоть. Поверхность картины покрылась рябью, так что невозможно стало различить детали полотна, но Салли показалось, что на мгновение из глубины возникла женская белая рука. Гала!
Салли секунду колебался, вспоминая холодный укол под ребра, но решительно сорвался с места, налетел на вора и попытался оттащить его от картины. «Дон Педро» отмахнулся от него, как от мухи. Нога подвела Салли, он упал на мраморный пол. Изнутри картины вновь раздался сдавленный женский крик и еще какой-то хлопающий звук… Удары лебединых крыльев?
Вор отскочил от рамы, тряся правую руку.
— Черт, эта тварь меня ущипнула! Ну, держись! — он выхватил складной нож, щелкнул лезвием и ткнул им, как рапирой, в глубь картины. В тот же миг на пол выплеснулось немного красной жидкости — очень похожей на ту, что когда-то Салли вытирал возле картины. Женский крик прозвучал еще пронзительнее… и тут из рамы возникла голова лебедя с иссиня-черным клювом.
Салли только сейчас пришло в голову, что лебедь на картине Дали таких же размеров, как и сама Гала. И, кажется, он рвался наружу.
Огромная птица открыла клюв и издала звук, который Салли никогда не слышал прежде — гортанный, свистящий, грубый. Черные перепончатые лапы заскребли по полу. Лебедь выбрался из картины целиком и бросился на оцепеневшего вора.
«Дон Педро» едва увернулся от хищного птичьего клюва и ринулся в боковую галерею. Салли знал, что второго выхода оттуда нет. Когда он вбежал в зал, кошмарный лебедь уже загнал «Дона Педро» в угол. Вор делал угрожающие выпады ножом, но птица оказалась юркой. А из картин, вывешенных в зале, вразнобой посыпались самые невероятные предметы: жидкие циферблаты, бесформенные сгустки, подпорки-рогатины, пульсирующие сферы. Комната больше не была темной — ее залил ровный оранжевый свет. Музей куда-то исчез: Салли и его противник оказались в совершенно другом месте. Словно выполнив свою работу, белый лебедь грузно взмыл в ослепительное синее небо и пропал. Далеко впереди у горизонта проступили высокие утесы. Оглянувшись, Салли увидел, как вдалеке вышагивают на паучьих лапах огромные слоны.
Они оказались в мире Сальвадора Дали.
Вор взвизгнул, когда подпорки-рогатины впились в его тело. Он пытался высвободиться, но лишь крепче увяз в них. Пропорции тела нарушились, приобретя гротескные формы, конечности словно потеряли костяк и провисли на подпорках. Теперь он был похож не на человека, а на бесформенную абстракцию, его глаза и рот стали огромными. Угол зрения Салли сместился немного в сторону, и в ту же секунду «Дон Педро» перестал существовать как единое тело, превратившись в нагромождение абстрактных предметов, в которых лишь под определенным ракурсом угадывалось подобие человеческой фигуры.
Кто-то тронул Салли за плечо. Обернувшись, он увидел знакомую — худощавую фигуру. Небытие не пощадило Сальвадора Дали: он больше походил на собственный искаженный автопортрет, чем на человека, однако его усы все так же деловито топорщились вверх, как две антенны.
Дали протянул руку к Салли и, к его ужасу, вытащил у него из груди выдвижной ящик! Затем еще один, правее, и еще — из его лба! Салли не ощутил боли — он не чувствовал собственного тела.
Напевая себе под нос, Дали что-то поправил в выдвижных ящиках, торчащих из Салли, затем закрыл их по одному. Салли показалось, что сама его душа встала на место: захлестнуло ощущение полной гармонии, правильности, выдержанности пропорций. Дали удовлетворенно посмотрел на него, словно на удачный эскиз, затем достал из воздуха тонкую кисть и сделал два уверенных мазка по лицу Салли…
Его разбудили солнечные лучи. Он лежал на полу возле «Атомной Леды», и впервые за многие месяцы у него не болела голова.
Салли встал, с удивлением замечая, как работают мышцы тела — слаженно, спокойно, уверенно. Никакой хромоты, и правая рука не скрючена. Рядом на полу лежала кисточка, испачканная в черной краске. Он поднял ее, легко сжал пальцами, взмахнул в воздухе и широко улыбнулся. Напряжение лицевых мышц вызвало у Салли непривычные ощущения на верхней губе. Он провел по ней рукой и обнаружил тонкие топорщащиеся усы.